Урод

Урод

поэмка в восьми сериях
советским сериалам посвещается

Вступление

«Отныне подлежит нытью
Всё, что когда-нибудь увижу.
Отныне молодость мою
Я зрелостью тоски унижу.

У правды тонок голосок,
Она же –  недостойна риска.
Я пуле, брызнувшей в висок,
Не воздвигаю обелиска.

Пусть – будет мой уход в народ…
Пусть – правит миром пролетарий…» –
Такую песню пел урод,
Над чёрной бездной пролетая…


Часть первая

1

И лязгнул о доспех – доспех:
«К нему ещё придёт успех!»…

Всё было взято из романа…
Он, видно, – вековой старик.
Она – красавица. Осанна!
Он – с деньгами. И в этом шик.

Хотя в семье – не без урода,
Написано ей на роду:
Из озверевшего народа
Попасть в пикантную среду.

О дочери своей печалясь,
Приданое едва собрав,
Мать не замедлила – скончалась.
Но тут же подвернулся граф.

Итак, мы помним: даже черви
В тот полдень, корчась в духоте,
Заметили, что черти в церкви –
Пекутся о младой чете.

Из пекла ли – исчадье ада –
Пред аналоем с ладой став,
На демона и конокрада
Во фраке – был похожим граф

ОдновремЕнно… Тихо бремя
Супружества – на них легло…
Засим мы остановим время,
Поскольку знаем, что могло

Случиться первой брачной ночью…
Жена прохладна, словно сталь,
Её уста шептали точно:
«Зануда! Но, однако – жаль…»


2

И скрипнуло под ним седло:
«Эх, развезло тебя зело!»…

Уж так заведено, что в браке, –
И надо, и не надо,
Мы все – плодимся, как собаки…
Граф сетует, кусая баки:
«Откуда это чадо?!».

Жена, привыкнув к переменам
Характера мужского,
Вела роман с одним военным,
Тупым, но всё ж интеллигентным.
Но это всё – не ново.

От огорченья помрачнело
Упругое чело супруга.
А между делом – было дело –
Она имела друга.

У друга был, конечно, друг,
Любитель порезвиться.
Вот так – она попала в круг
Знакомств – «кому за тридцать».

А граф мрачнел и сох с тоски.
Совсем одрябла кожа.
Довесть до гробовой доски
С такою страстью можно.

Графиня не была глупа
И продолжала шашни.
И каждый день её стопа
Ступала бесшабашней.

Старик измотан до конца,
С женой ему не справиться.
И шлёт он знатного гонца
(Супругу, с нею – первенца),
Чтоб господу представиться.


3

Дубовой крышкой стукнул гроб:
«Я лоб прикрою… пухом чтоб…»

– Сударыня, какое горе!
– Мадам, позвольте… как же так…
– В рассвете лет… нет-нет, не спорю…
– Добрейшая душа… Чудак…

А граф лежал в сомненьи  диком,
Свой старческий наморщив лоб,
Когда с прекрасным аппетитом
В их доме, трауром убитом,
Наполнилось пятьсот утроб.

– Позвольте водочки?
– Ни грамма, –
Ответила седая дама.

– О, боже! Я сойду с ума! –
Воскликнула вдова, рыдая.
– Не делай глупостей, мамА, –
Сказала дочь, омлет глотая.
– И так всё в доме кутерьмой…
– Не убивайся, боже мой!

– Я соболезную вам, пани,
Но, милая моя, – поляк
Забулькал жидкостью в стакане, –
Нельзя же волноваться так.

Затем, икнувши неуместно,
Он понял, что уже пора
Молчать. Засим признался честно:
Ему понравилась икра.

Запахло ладаном и мятой.
Гроб вышел неприлично строг.
А снежный саван, нежно смятый,
Всех приводил в слепой восторг.

Но тишина над пышным залом
Повисла и оборвалась.
(Мы это назовём – кошмаром.
С потусторонним миром связь.)

Все – от вельмож и до холопа
Лишились в страхе слов и сил.
О, небо! Он привстал из гроба
И строго пальцем погрозил.


4

Венок возложен к изголовью:
«Стократ вознаграждён любовью!».

Вдова заметно похудела.
Рвёт, треплет чёрную вуаль
Распутный ветер, тянет вдаль
По улице – к продаже тела.

«Ах, да… А что? Разорена…» –
Идёт и думает она.

«У дочери уж третью ночь
Ночует этот каторжанин…
Вот стерва! Ведь её не прочь
Ославить (вымолвить невмочь)
Хоть в церкви – всякий прихожанин».

Да, было время для проказ.
Ах, телу – до чего же сладко –
Пускаться в бесконечный пляс…
(Но дальше – не для нас. Загадка.)

По улицам гуляет ночь.
Всклокочены густые космы.
И в полночь навещает дочь,
Из недр земли поднявши кости,
Граф, чтоб, сжимая ржавый меч,
Её любовников стеречь.

И чтоб вы думали? Дочурка, –
Душою в мать, в отца – умом,
Смекнула быстро: «Что ж, ночуй-ка.
Ведь дело – в естестве самом?»…

Чтоб не менять ей места встреч,
Она согласна с графом лечь.


Часть вторая

5

«Эх, барин, всё пропало зря…
Долой буржуев и царя!»…

Он был любителем скандалов
И всех житейских передряг, –
Полковник мысли поднапряг:
– Не может быть… Ужель Романов?

В карман запрятав револьвер,
Инкогнито (хитёр, бродяга!)
Под видом: революционер
Отправился искать варяга.

– Антанта не заставит ждать
И примет, как родная мать.

Запрыгнув на ходу в трамвай,
Он скорчился от дикой боли.
– А ну, буржуй, билет давай!
Не зря ж дежурю… на контроле… –

И парень, с виду вроде – вор,
Ему готовил приговор.

Во рту заёрзал знак вопроса:
«Кто этот парень? Почему?»…
Он сплюнул. Папы папироса
Упала звёздочкой во тьму.

– Товарищ… ты тово… не шибко! –
Полковник подбирал слова.
Он знал: произошла ошибка,
Отстаивай свои права!

Товарищ странно улыбнулся:
– Сан Саныч, милый друг… Пардон…
Ах, как же так… – он вновь запнулся.
– Сан Саныч, едем за кордон!

Итак, не медля ни минуты,
Из города – в пустыню тьмы,
В ночь неизвестности и смуты
Они отправились. А мы

Вдруг вспоминаем про графиню.
– Такая уж худая весть, –
Забулькала вода в графине, –
Что даже трудно перенесть.

Вдова повесилась, бедняжка.
А дочь повеселилась всласть.
Однажды лишь вздохнувши тяжко,
Она к военным подалась.

Полковник рад такой причуде
Судьбы:
– Мы бары – не рабы! –
Шутил, как говорили люди,
Коня поднявши на дыбы.

Полковник – предводитель банды –
Не раз юродствовал тогда:
– Мы ищем русские таланты,
Чтоб не было от них – следа!

Кричал:
– Проклятые буржуи!
Он был смертельно, в стельку пьян.
– Ох, вы холопы и холуи!
– Долой рабочих и крестьян!

И, графа взяв за бакенбарды,
Беседовал в тоске тайком:
– Ты призрак их иль наш? А как ты
Пробрался по тайге – пешком?

– Так говоришь, у них – колхозы?
И реки полные вина?
…Ах, граф, ужасные морозы!
Да бросьте, не моя вина…


6

В уста поцеловал свинец:
«Они замолкнут, наконец»…

– Беда! – пожар взметнулся птицей.
И над бескрайнею тайгой
Костром великих инквизиций
Взметнулся пламень.
– Бог с тобой?

– Как раздирает ноздри!
– Вздор!
– Глаза слезятся – жажда плача…
– Пожар!
– Нет, это наш позор,
Палач. И для ЧК удача.

– Полковник, дым задушит, крик
Раздавит горло. Я – невинна!
– Иди ты к чёрту! Где старик?
Где граф, опять пропал, скотина?!

– Полковник, у меня же дочь…
Твоё любимейшее чадо…
– Не для любви такая ночь.
Нас ждёт чудесная награда…

– Полковник, прикажите сброду –
Поворотить своих коней
На смерть, на воздух, то есть – к броду –
В засаду – и на радость ей.

– Поручик, вы сошли с ума!
Что ж, захлебнись, свинец глотая.
Назад! Нас ожидает тьма…
Эх, жизнь и молодость святая!..

Кусают кони удила
И в страхе раздувают ноздри,
Храпят, косятся. А зола
С ветвей разбрасывает звёзды.

Они всё ярче и вольней
Мелькают – далеко от брода:
«Как жаль расстрелянных коней,
Душой почуявших: свобода»…



Часть третья


7

А это есть – известный признак:
«По замку бродит старый призрак»…

Он стал хранителем музея.
Львы поднимали вечный зёв,
Едва заметив ротозея
Из отвратительных низов,

И графу подавали знаки.
Но, каменную жизнь презрев,
Не хуже бешеной собаки,
Кусался озверевший лев…

Другой, шагнувши с тротуара,
Зашиб туриста и такси.
Масштаб увечий и кошмара
Преувеличен Би-Би-Си.

И, тем не менее, мещане,
На то и голубой экран,
Сосали сладость обещаний,
Кумирам воздвигая храм.

Со скуки в маленькой газете
Граф публикует главный труд, –
Статью: «О западном навете
Или кого куда ведут».

«Я помню, как во время оно, –
В полемику вступает граф, –
Самодержавье свергли с трона
Мы, власть к рукам своим прибрав…»

Учёные ведут дебаты.
Но, оккупировав чердак,
Коты дерутся. Дуясь в карты…
В то время как… Содом! Бардак!


8

«А я, представьте, металистка!» –
Мяукнула – кокетка-киска…

Праправнучка седого графа
Вдруг полюбила русский лес.
Сладчайшая берёз отрава
И к правым травам интерес!

Что там – прабабушкины танцы,
Дуэли, розы, декольте?!
Красивые, как иностранцы, –
Все иностранцы – в темноте.

«Я это вычитал из книг.
Тоска…» – посетовал старик.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

«О, сколько же тысячелетий –
На плечи ляжет – и веков,
Когда мне будет не чем, не чем –
Плодить для мира – дураков?!

Забавно. Весело. Разгадка
Таится в естестве самом:
Как омерзительно и гадко –
Прожить среди людей – с умом!

Моя безумная старушка
Не знала горя от ума.
Что жизнь – пустая побрякушка!
Куда прекрасней смерти тьма.

Вот так пройтись среди коллизий,
На всё свою бросая тень,
Правительств, кризисов и миссий
Перебирая – дребедень.

Плодитесь, милые. Ведь кровью
Давно испачкана любовь.
Я – камнем моему надгробью –
Глаголю: «Мне не прекословь!»

Найдите, всё теряя разом.
Наденьте руку на иглу.
Не дай-то бог, – очнётся разум,
И обернётся в гнев – сарказм,
Или – разящую стрелу.

К чему прогресс и перемены,
Когда, как сон, колдует мрак?
Душите – души, режьте – вены,
Выкидывайте белый флаг!»

. . . . . . . . . . . . . . .

Ещё в плену сомнений старых
(На нарах или в кулуарах?)
Полковник – осторожно-лжив:
– Граф, неужели живы?
– Жив!

1987