Пеньковое

Как-то вдев ноги в валенки,
я - лесной старый пень,
прислонился к завалинке.
Навёл тень на плетень.

И не больно красавица,
но отнюдь не проста,
дала шанс моей заднице
раз-завалинка та.

И, вздыхая мучительно,-
мне призналася в том,
что я пень исключительный,
не изъеденный мхом.

А я рад был, как маленький
и стихи читал ей,
и смеялась завалинка
уголками щелей.

И ко мне прижималась,
дыша запахом рос.
И расстаться боялась,
но расстаться пришлось.

Хороши были шашни,
этот флирт чумовой!
Но я пень не домашний
а я пень-то лесной.

Там за дальнюю далью,
у речушки, в тени
славно я коротаю,
свои ночи и дни.

Там рассветам, закатам
свой восторг я пою,
с Водяным режусь в карты
и наливочку пью.

А наевшись наливок,
когда кровь горяча,
я русалок смешливых
в лес вожу на плечах.

Так живу торопливо,
словно время в обрез.
А завалинка-мила
мне слала «СМС».

И писала: так вышло,
что она меня ждёт,
что тоска серой мышью
её стенки грызёт.

А я ей, своей миле,
то ль всерьёз, то ль в бреду,
отвечал по мобиле,
что, мол, скоро приду.

Проходили все сроки,
я ж ни с места, ей-ей.
А болтуньи-сороки
про меня врали ей.

Но завалинка очень
образ мой берегла
назло сплетням сорочьим
меня в гости звала.
             
А потом замолчала.
Не поняв, дело в чём,
я звонил, но звучало-
абонент отключен.

И уже как влюблённый
я на зов поспешил.
Под ракитой зелёной
притаиться решил.

И, следя за подружкой,
я такое узрел,
у меня на макушке
мухомор побледнел.

Что-то вдруг накатило,
как морок белым днём -
обнималася мила
с незнакомым мне пнём.

Захотелось тут крикнуть
раз-завалинке той:
ты заканчивай липнуть
к древесине сырой!

Чему быть, то случилось,
но я видел живьём:
счастье прямо лучилось
из всех щёлок её.

Да и пень труховатый,
оказался при чём
стал опорой для хаты,
ей подставив плечо.

Не иначе влюбился.
И, к тому же любим.
И в хозяйстве сгодился.
Мила счастлива с ним.

Тлел закат золочёный,
меркнул в сумерках день.
Я вздохнул обречённо:
поделом тебе, пень.

И, подавшись обратно,
обронил невзначай:
Было очень приятно,
моя мила, прощай!

А когда я вернулся,
то себя укорял:
как же я обманулся,
что же я потерял…