Три толстых

               (рассказ)

  Я пил пиво в пивбаре и одновременно готовился к экзамену. На улице лил проливной дождь, и стеклянные стены пивбара были ещё мутнее. Чем обычно. Народу было много.
- Наверно из-за дождя, - думал я  и, прихлёбывая пиво из кружки, вчитывался в текст.
Немного поодаль, за соседним столиком стояли двое – ершистый, невысокого роста со вздёрнутой по – птичьи головой мужчина и молодой паренёк, внимательно слушавший своего старого друга.
Вот я и говорю тебе, Володька, в жизни смекать надо, а не ушами хлопать. Сесть на хвост фортуне, так сказать, найти свою изюмину жизни. И чем раньше, тем лучше. Я вот в своё время нашёл, - раскрывал он крепкую пятерню, - спрятал от любопытных глаз, - и, сжимая плотно кулак, удовлетворённо договаривал, - и вот никому не покажу. Ни за какие хлеба, пусть и маслом мазанные.
- Я, например, пол – жизни москвич. После армии здесь и остался. Всё шоферил. А сын, уже с пелёнок и до усов – законный москвич. Тоже навроде тебя, с гонором. Как после армии пришёл, так всё не опомнится. Я ничего худого о нём не скажу. Работает, пьёт - в меру. Девку завёл, как сейчас - модно, худую – за что только обнимает. Живые мощи. Не то что моя. Здоровая, и не то, чтобы от нездоровья толстая, а просто порода такая крепкая. Живая и жаркая, как печка. Полюбишь, и похмелье – как рукой.
Не за вкус я сына осуждаю.  Люби, кого любится.  Да и глаза у неё - в пол–лица, как у узников Бомона – это не отнять, пронзительные.  Но плохо, что замужем она. А сын, как вор. Нечестно всё это. ( О замужестве -  во вторую очередь)? Я и говорю сыну – разберись ты с нею, разве так можно. А самому жалко их. Приду с работы – если жена ещё на службе, сам супчик сварю. Я - самостоятельный, не жду на всё готовое. А он выскочит из своей комнаты, глаза от любви да музыки заграничной, как у неё бешенные. А мне жалко… Он, хоть и длинный, а как она или ты худющий, кажется - зажги фару за спиной, и пробьёт светом насквозь. И меня от этой мысли за сердце так и схватит. Я ему супчика и налью – вы хоть поешьте с нею, а то преломитесь от худобы. А потом и моя жёнушка придёт. Сядем мы так вместе и вздыхаем, всё о них, хоть и сами ещё – слава богу – не без греха.
- А в отпуск я к родительскому порогу.  В деревню. И пить чуть-чуть - и только водку. С устатку и не больше стаканчика. Встаю рано и к речке с удочкой. Жена дрыхнет – городская, ей не интересно – живое утро поглядеть. А я на бережку. Покойно. Всё мне кажется «пацан» я, а дома мамка с папкой ждут. До обеда пескариков надёргаю и в избу. Научил жену уху варить. Соседи, в основном моего поколения и больше бабы, придут. Сидим, гутарим, старое вспоминаем, живых и мёртвых. Тепло… А раньше,  как-то и не думал про жизнь, жил вроде вас, только серьёзней, без баловства. Ну ладно, Володька, давай разбавим, пока место есть. А то пиво-то – одно издевательство, да и не люблю я его много. Бегаешь, и настроение от туалета портится. Антисанитария.
Они разбавили пиво вином. Выпили и, как ведётся, закурили. Тут мужичок поймал мой взгляд и заинтересовался:
- Ты – что студент? Что читаешь-то? Кого?
- Да Толстого. Сессия скоро.
- Это какого же Толстого? Который босиком, да по ясной поляне, или недавно по телевизору – «Хождение по мукам» называется?
- Да нет другого. Тоже графа. Поэта.
- До революции что ли? А я  и не знал, мы то как учились, – два класса и коридор в светлый мир. Ну-ка дай студент, дай эту книжечку полистать. Давай к нашему столу, к нашей компании, - и попутно напарнику:
- Мотай, Володька, на ус. Вот, что – культура! Образование! Три Толстых у нас, выходит
Открыл и, как на грех – «Бунт в Ватикане»…
- Про папу римского, значит, - отметил и стал читать.- Ну, даёт, ну даёт, а ещё граф! А ты, Володька, командуй, ухаживай за товарищем. Товарищ – свой человек. А как он про мозоли-то завернул - бесстыдник! Слушай, Володя. Здесь даже точки поставил вместо слова – застеснялся, видно. Молодец!
Пока мы увлечённо беседовали, примерно в этом роде – дядя Миша говорил, а мы слушали и попивали, жизнь в пивбаре не дремала.
- Прошу пройти за мной, - раздалось неожиданно за спиной. Молодой парень в милицейской фуражке, отдавая честь. Смотрел ясно и доброжелательно.
    
***
 
Мы вышли под чуть утихший дождь, и дядь Миша никак не мог успокоиться:
- Отпусти ты нас с богом, ведь в сыновья годишься. У меня сын такой же непреклонный, да от глупости всё. Хоть студента, вот его, - показывает на меня, – отпусти. Ему нервничать нельзя. У него сессия, экзамены. Это не в свисток свистеть, а башкой работать надо.
- Не могу. При исполнении.
- Ему в институт сообщат, а он не при чём. Первый раз его видим. Книжкой заинтересовались, да и не пил он вовсе вина-то этого.
- Не пререкаться, - чуть ли не печатая шаг, говорил наш важный конвоир.
- Эх, ты лимитчик… Разве нам такие москвичи нужны. Вот ты правильно поступаешь и живёшь, ни в чём не сомневаешься, а судьба тебе ещё за твою нечеловеческую правильность кренделёк из трёх пальцев испечёт и сунет под нос. Попомни мои слова, дядь Миша это говорит, шофёр московский. Это тебе не быкам хвосты крутить, люди хрупкий материал.

***

В отделении было весело. О чём-то шёл оживлённый разговор, но он утих, когда ввалились мы мрачные и промокшие под июньским дождём. Я думал, что мне не миновать неприятностей в институте, да и денег на штраф не было.
Дежурный лейтенант был порывист и лёгок, как человек с чистой совестью и удачливой судьбой.
- Ну, что за артисты?
- Пили вино в пивбаре.
- Ай, яй-яй! Как же так? Кто такие? Называйтесь.
Мы назвались, он тут же позвонил – проверил. А дядь Миша вышел вперёд и заговорил:
- Да какие мы «бормотушники». Зашёл с устатку, после смены, перед выходными, чтоб жену не расстраивать в домашней обстановке, а поставить, так сказать, перед фактом. А то перед её очами, да в одиночку. А эта наивная веснушка в фуражке, не разобравшись в чём дело…
- Прошу без оскорблений, товарищи, - перебил улыбчивый лейтенант.
- Забрал и студента. Выходит, за то, что стоял рядом. А я его в первый раз и увидел сегодня. Да и не пил он вовсе. Из-за книги и подошёл. Я заинтересовался его книгой, он и подошёл. И если бы не эта встреча, я  бы так и до смерти не узнал, что три Толстых у нас…
- Каких ещё три толстых. Заморочили вы меня совсем.
- Да писатели, Лев Николаевич, который «Войну и мир»  написали, да другой, советским успевший побыть, «Хождение по мукам» и «Петра 1» написал. А оказывается есть ещё и третий, тоже граф. Я только сегодня и узнал. Вот у него книга. Покажи студент, если не верит.
Лейтенант взял и с интересом, не ради вида, полистал и заулыбался:
- Так, что мне делать с вами, читатели?
- Да  отпустить, - убедительно сказал дядя Миша, - а то мне стыдно перед молодёжью. Если что я и сам штраф заплачу. Мы-то работаем, а студент – откуда деньги. Вот у нас участковый – с подходом к людям, и все его, даже горькие пьяницы: - Данила Сергеевич, да Данила  Сергеевич. Салтыков - фамилия, может слыхали?
- Ну, ладно шут с вами, в честь дождя – гуляйте! – сказал лейтенант.
И уже, когда мы были в дверях, засмеявшись, крикнул:
- Три Толстых, значит! А я тоже не знал!

*****