Впрочем, дело твоё, можешь уйти в монахи...

***
Впрочем, дело твоё, можешь уйти в монахи,
В келье надолго закрыться, в одной рубахе
Небо молить, на холодном полу питаться
Под неусыпным надзором немого старца.

Вдруг на тебя снизойдёт откровенье, словно
На преподобного столпника Симеона...
Голос подаст, точно ветер промчался хлёсткий,
Мира Владыка, что слаще, чем сок берёзки.

Вскрикнешь тогда в изумленьи – как будто в чудо
Вовсе не верил (не верил же ты в верблюда,
Что сквозь ушко проскочил), и поймёшь, ей-богу:
Ты – тот верблюд, сатане отдавивший ногу!

...Старцем уж стал, бородат; аки хворост, жёсток;
Философичен – поскольку меж ног отросток
Больше не всходит, лежит как побитый градом.
Мелочь, однако... Создатель вселенной рядом!

Бездны Его плоть земли усмирят навеки,
Он говорит, что монахи под стать аптеке –
Ибо содержат в себе пузырьки, в которых
Дух пламенеет и смерть превращает в порох.


***
Нога фарисейская рыщет вокруг...
Здесь близко, вон там, на Голгофе –
Распятый; не взяли его на испуг.
И небо темнее, чем кофе.
Откуда я знаю, что Божий он Сын? –
Откуда я знаю об этом!
Он в сердце моём.
Он, сошедший с вершин,
Остался немеркнущим светом.
Когда моя жизнь в непроглядную тьму
Погрузится – в самую бездну, –
Я снова прибегну,
Приникну к Нему
И снова воскресну.
Воскресну!



***
Иисус проявляет мощь,
Воскрешая в дому мальца.
Лишь бы верой тот не был тощ –
Как пергаментный лист, маца...
Пусть восстанет со дна теснин
И к Отцу возведёт свой взор.
Потому что явился Сын,
Не являвшийся до сих пор.


***
Бесам повелел войти в свиней.
Бесы подчинились, но без мяса
Пастухи остались; голодней
Сделалось; растили для запаса...
Кто ущерб немалый возместит?
Словно повстречали бегемота.
Вот и думай, кто кому бандит,
Кто кого спасает от чего-то...


***
Подумай о Христе, распятом, всеблагом,
Непонятом людьми различных возрастов.
И крест его найди в глухом лесу крестов,
И на плечо взвали, и принеси в свой дом.

И вырежь из креста ты крестики, столяр,
В посёлке всем раздай, пусть носят стар и млад.
Пусть там, в глухом лесу, ища богатый клад,
Поймут, что есть Пастух у ропщущих отар.

И пусть они домой вернутся поскорей
И церковь возведут на склоне, на виду.
Пусть воскресят Христа, над лесом падших дней
Подняв своих сердец нетленную звезду.


***
Ах Пётр, ложные уста!
    Иуды грешного не лучше.
Вы оба предали Христа.
    И над землёй повисли тучи.

Ещё петух не прогремел,
    А ты отрёкся, опалённый
Глазами улиц – градом стрел.
    И прочь бежал, как прокажённый.


***
Мессию ждали – супермена,
А он протиснулся в хлеву.
И был распят на лоне тлена –
Как раб, зовущий в синеву...

Он чудеса на перекрёстках
Творил, и в хижины был зван,
И не костыль дарил, а посох –
Живую веру в Океан!

Учил, что рай подлунный – пена,
За что нередко был гоним.
Но все дороги неизменно
Тянулись в Иерусалим.


*** 
А что-то в этом есть: я в церкви, словно дома;
    В её пределах мне постелена солома,
Чтоб мог я подремать среди чудного блеска,
    Дыханием струясь, как в небо занавеска.
Но снова, моему внимающая шагу,
    Зовёт меня душа снести на низ баклагу,
И я всхожу, всхожу по лестнице, светлею...
    Душа в цветном платке напоминает фею.
В её руках ключи; замок расщёлкнув звонко,
    Она, как будто вдаль, толкает дверь, бабёнка.
Движения её естественны и кротки.
    Под нами океан людей, платки, бородки...
Баклагу я беру, воды в ней литров двадцать,
    Но мне не тяжело (о палец пальцем клацать,
Сдаётся мне, трудней), и душу тоже хватко
    С собою уношу, объемля для порядка.
Лучисто надо мной два ангела нависли,
    Здесь, кажется мне, всё мои читает мысли.
Я возвращаюсь вниз, кивают в окнах кроны,
    И где баклагу взял, стоят ещё бидоны.


***
Был в юности крещения мне знак.
Я к батюшке пришёл корпеть при храме.
Возил на тачке груды железяк,
Раствор месил руками и ногами.

Трудился, как на дне озёрном рак,
Казалось мне, живу на Валааме...
И батюшка, известный здоровяк,
Решил меня крестить по всей программе...

Мы в храм вошли, и вижу – красота,
Там свет бежал из каждого Христа...
Обряд недолго длился в храме старом.

Был нехристем, а вышел за порог –
И крест на мне, и жизнь моя у ног
Лежала, освящённая пожаром...


***
Идея, словно Иудея,
В ней нет пока ещё Христа,
И пастушок, овечкой блея,
Не понимает – жизнь проста 

До осквернения, до боли
И смерти жуткой на кресте...
Тому ещё не учат в школе.
И рифму ищут красоте. 

Коммерцию ваяют в Храме
И в Рим роскошные дары
Везут, вербльюжьими горбами
Вновь заслоняясь от жары. 

Парами липкими объяты,
Торгуют бойко, продают
Овец, папирусы, салаты,
Маслины, пряники, кунжут... 

Не видят выхода из плена,
Трактуют Книгу, доят коз
И кур гоняют – по колено
Тому, чьё имище Христос! 

А Он звезду над Вифлеемом
Уже зажёг, и к ней волхвы
В пустынном ветре порыжелом,
Как листья движутся айвы.


***
Церковка на холме деревянным крестом
Машет, словно рукою, – зовёт. 

Сквозь лес
К ней человек идёт, а над ним Зевес
Громы и молнии мечет, и страшен гром.
Воет зверьё оголтелое, из кустов
Смрадным дыханьем охаживая, во зле.
Светлому духу по чёрной брести земле –
Ой! – нелегко во плоти, но дары волхвов
Тоже тяжёлыми были. 

А ты, браток,
Порожняком семенишь, без поклажи, лишь
В сердце твоём невесомо свистит чуток
И порывается в небо прозрачный стриж.
Попридержи его: пусть посвистит, а там
И распоётся, Христу вознесёт хвалу,
Чтобы, куда б ни пришёл ты, везде был храм
Доброй надежды и не было места злу.


***
Держу пари, мессия не придёт
Ни завтра, ни потом, когда приснится…
Евреи мне не верят. Теплоход
Увозит их в Израиль. Реет птица
Над ними – то ли коршун, то ли ча…
(Я заикаюсь) чайка; и как будто
Ещё одна с покатого плеча
Сползает в море сладкая минута.
На палубе, как царь, стоит раввин,
Облизывая губы: скоро берег
Прорежется кошерный из темнин
Истории провидческой и денег…
Тогда плевать на чёрную молву,
На все столицы гойские, пока в них
Мошиах не войдёт, подобен льву,
С когортою пророков стародавних.