Жёлтенький листик...

Меняются люди… Да память нетленна.
Я помню, как мы от руин к руинам
Домой пробирались из польского плена
Вдвоём с малолетним своим сыном.

Шрапнель разрывала на части небо.
Гремела шрапнель над сосновым бором.
Мы шли без сна, без воды и хлеба,
А он переспрашивал: «Мамочка, скоро?»

Мой сын, не знавший ни лжи, ни корысти,
Шагая за мною, твердил упрямо:
«Мамочка, листик! Жёлтенький листик…
Ну, посмотри же, мама!»

На миг оглянулась…  И жёлтым, ярким,
До боли ярким меня ослепило…
И сразу сделалось жарко-жарко.
А дальше…
Не помню, что дальше было.

Очнулась – к сыну, к родному хлопцу,
Берусь рукою, и вы поверьте,
Мне стало страшно. Страшнее смерти…
А сердце…
Сердце уже не бьётся.

Мукам, казалось, не будет предела.
За эту минуту, за эти сроки
Тогда я совсем-совсем поседела.
Припала к телу его: «Сынок!» и

Помню всё до единой минутки,
Как будто бы в рай я вошла из содома:
Тихо открылись глаза малютки:
«Мамочка, где мы? Дома?»

С тех пор немало воды уплыло.
С тех пор немало сменилось вёсен.
А помню всё, словно это было
Вчера, а не в ту тяжёлую осень.

Ещё не успели зажить у народа
Кровавые раны войны гражданской,
Ещё не забылись с двадцатого года
Рейды Врангеля, Польши панской,

А уж над страною нависли тучи –
Фашистского зверя грязная лапа.
И снова пороха дым вонючий,
И снова пытки – теперь в гестапо.

И снова грохочут залпы орудий.
Страна ожидала – придут патриоты.
На фронт уходили русские люди.
Ушёл и сын мой тогда в пехоту,
Он был уже командиром роты.

Ушёл… А я совсем постарела,
Четыре года прождав известий…
Потом сообщили газеты: в Бресте
Геройски погиб капитан Горелов.

Прислали из части вот эту бумагу.
Писал командир полка: «Перед строем
Ваш сын за храбрость и за отвагу
Навечно внесён в нашу часть героем».

Конверт пожелтел, но ещё хранится.
Склоняюсь над строчками ниже, ниже…
И слышу снова, как будто снится:
«Мама… Жёлтенький!  Ну, посмотри же».