Давно забытой знакомой

Одна из моих подруг никогда не пила зубровку,
Водку, настойку, виски, бехеровку, перцовку.
Короче, была непьющей и, мало того, некурящей.
В разнокалиберной массе всегда притворялась спящей,

Чтоб не привлечь внимания какого-нибудь эстета
С внешностью сталевара и словоблудьем поэта,
Ибо привыкла казаться маленькой серой мышкой:
Не выделялась шмотками или заумной стрижкой,

Стоя в кишащем плацдарме автобусной остановки
Думала о прекрасном. Здешние зарисовки
Были пропитаны хаосом, манией, энтропией
В каждом отчаянном взгляде лишь серо-белый иней

Тускло искрился надеждой на разбитное завтра,
В коем мешалась иллюзия благости и азарта,
А деловой беспорядок в термине «всё нормально»
Был досконально изложен духовно и материально:

Распитие алкоголя тоже дарует благость,
Волю и просветление. Ей это было в тягость,
Так как процесс адаптации станет куда сложнее,
Чем апогей свободы пиратского флага на рее

Ржавого парохода в местной портовой яме.
Ты не чуралась внимания, но не нуждалась в рекламе
Предпочитая фатальности тихую солидарность,
Не признавала стервозность, вычурность и вульгарность,

Пусть и ругалась матом (мало, зато красиво),
Смеялась почти беззвучно, писала всегда курсивом.
А я, близоруко глядя, не видел в тебе наития.
Всё так же клепал сонеты и рифмовал события

Не зная, что гулким взрывом промчится сезонов пачка,
Хотя те короткие встречи, вязкие как жвачка,
Казались весомым грузом в кладовке воспоминаний
Исполненным сонмом красок расплывчатых очертаний.

Она очень часто молчала в оскоминах диалога.
Ей очень подходят два слова – наивная недотрога 
И ту добродушную фразу зажал в голове мой цензор –
Вокруг полыхало лето и люди спешили в центр.

Сейчас позади два года – никчёмный процент житухи.
По граду, безногим каликой, блуждают худые слухи
И этим потоком сознания я душу обеззаразил.
Почти не предавшись лукавству обыденность приукрасил.