Из цикла знаки внимания

               
1.  Метаморфозы в Пушкинском музее               
               
                С. Надееву

На сей раз
Поэт и его Муза
    были тонкими, как былинки;
а леопардовый лес хвощей,
              созданный своеволием Руссо,
растолстел,
впитал бетонные соки
и стоял,
        подобно блочному микрорайону
                в вывесках.


Но разительный интеллект свежего кавалера,
его провидческая поза в профиль,
тореадорский прогиб поясницы
и уверенный треугольный животик
разрезали Время
насмерть.

Что-то вроде буксирчика и необъятной баржи...
Да,
микрорайон
был скорее баржой
водоизмещением на  3000  тонн.

Столичная муза
          витала,
               парила,
                цвела тропосферой...

Естественно,
восходящее светило
не могло не иметь земной
короны!

Виват!




2.  Закономерность гения               
               
Когда я думаю о людях прошлого,
     отцах теории бесконечно малого и большого,
                о Ньютоне, Лейбнице, Эйлере,
мне становится сладко и грустно.

Я, действительно, вижу, я могу даже взять в горсть
эти халцедоны двух крайностей:
м а л о е  и  о г р о м н о е ;
какие удивительные, какие повседневные кристаллы!
И где же здесь - я ?


Закономерность гения - прожить < 37 лет.
Вот пантеон их:
        Александр Пушкин
        Джордж Гордон Байрон
        Александр Блок               
        Владимир Маяковский
        Велемир Хлебников
        Сергей Есенин   
        Артюр Рембо
        Гийом Апполинер
        Гарсиа Лорка
и
        Михаил Лермонтов
        Андре Шенье
        Исикава Такубоку       
               

Ну чем не бесконечно малые, если на их интеграле слова,
как на крюке, вделанном в стену Хаоса,
п л а н е т а
висит!


Совсем недавно,
в  366 году новой эры,
император Константин римский
зажёг зарю узаконенной церкви,
этого заката Христианства.


Через  622 года
закат тот дополз до Киевской Руси...
И был сброшен Перун,
и был чуден Днепр при чудной погоде,
принявший язычества
труп.
И была построена Мстиславом
через  143 года
церковь Пирогощая,
чтобы в "Слове о полку"
венцом воссиять:

    "страны ради, грады весели".


Прошло ещё  854 года,

и тут, наконец, я понял,
что и  1000.000.000  лун назад
ч е л о в е к  в ы г л я д е л  т а к  ж е :
тот же нос,
те же пальцы
и те же глаза,
что нас - не глупее.


Но  37 лет -  о г р о м н о е   в р е м я   г е н и я,
и по сравнению с ним даже эра гигантов,
этих медленных deinos sauros,
не более,
чем плачущая девочка
с мольбою своей:

    "З а щ и т и !"


И когда я вглядываюсь
в каждую минуту своего глупого времени,
вижу,
как ползёт мухой секундная стрелка,
перебирая лапками на моей руке:
          
    1-2-3-4-5-6...

и никак не доползет до  60-ти,
и когда я думаю, что вся история Человека -
это лишь одуванчик на огромном поле
выросших эр и периодов,
а Ньютон, Лейбниц и Эйлер -
лишь один парашютик того одуванчика,

тогда я  г о р ж у с ь  великой Природой,
как будто она моя
В о з л ю б л е н н а я !

   

    
3.  Признание               
               
О великое созвездие Франции!
Двуострый и нежный Бодлер,
          баррикадец Делакруа
                и весь исступленье - Рембо,
 
а также Матисс - сама доброта и спокойствие дня,
и молотобоец Сезанн,
и город-человек Леже,

а также Сёра -
               сиренево-розовый,
                весь из тумана и влаги приморья.

Но самое гловное,
но божество демонстрации этой -  А п п о л и н е р !
Вот человек, которому я поклоняюсь.
Вот свежий рассказ,
нет - жгучая песня,
огонь,
горе войны
и братство людей, и деревьев, и крыш,
             и траншей, и летящих, как птицы, ракет,
                и лунных, как дыни, снарядов...
Вот мой золотой музыкант,
Сен-Мерри,
и другие районы Парижа,
и море.


И ещё ослепительнее - это
Поль Элюар,
утренний солнечный ветер над Францией,
залетающий нежно и грустно
            в каждое окно
                Любви.


Но я не сумел сообщить вам о многих
других,
мною любимых, -
                об Эйфеле и Пикассо,
                о Галуа и Луи Арагоне,

                о вечном пилоте и мальчике трассы "Париж-
Буэнос-Айрес"  и фашистского неба над Францией, об этом
заложнике совести сада...

И множество других солнц мною не названо!
К сожалению, я слаб рассказать обо всём великом народе...


Если бы я знал язык,
я, конечно бы, эмигрировал!
Очень просто -
до конца своих дней,
в своей уютной для этого постели.


Страницы,
как небо, как вода и как листья!
Сама природа смеющейся Галлии
здесь, в моём доме, и до горизонта  вокруг.

Ах, если бы я знал язык...


Каждый француз моей радости -
это, конечно, давно полубог, это брат мой - по крови.

И никакой "французской"  любви ! Только - ни это!


Если бы я знал
язык...




4.  Шестое августа
               
Пугливая полночь серая
В небе тишь - ни одной души
и только цикада звенит
                на балконе
Воздух здесь дышит не торопясь
дремлют деревья на уровне четвёртого этажа
Город и бескрайнее небо шершавы
Я боюсь рассвета
Мне кажется если он не придёт
                то слава богу
Хиросимы больше не станет
Это страшно
думать каждый год в эту пору
что будет рассвет
Неужели - нежный опять
Значит огненный шар снова ударит из неба
кнутом
и дети сгорят празднично
как фонарики из бумаги
Весь город - расплавленная восковая печать
Ни стариков ни женщин
Прикосновение ада
безошибочно и демократично -
любимчиков и чиновничьей канители нет
И детский хор во вздыбленных небесах
в ту же секунду
прямо из страшного солнца поёт
тонкий божественный
Как будто бы вечно там был

О, Япония!
Без глаз
без мозга сгоревшего
без самой маленькой защищающей тени
ты в сердце моём.