поэма Воробьиная ночь или сердце Ганки

               I.
  - Мамо, я всё равно пойду!
  - Нет, доню, слышишь!? - закрою на засовы,
  И матерь божью умолю,чтобы она тебя,
  безумную, остановила.

  - Не начинай, родная, снова.
  Пойду. Ночь воробьиная* вот-вот наступит.
  Ты помолись, авось удача к нам заглянет на порог.
  Сама же знаешь, как прохудилась наша хата.
  И лихо в ней живёт, с тех пор как умер тато.

  Крестила вслед её дрожащею рукой
  и плакала, кусая губы,
  плакала беззвучно:
  Как сердце материнское
  в тревоге вдруг зашлось...

  Река вздымала волны, сердитая,
  стремясь за берега пролиться.
  Метались в небе, как подраненные птицы,
  оставляя след, пугливые зарницы.

  Над хутором уже сгустились тучи,
  сверкая, молнии расшили нитями
  стальными воздух.
  Дерзкий гром с угрозой
  пОдал голос грубый
  и ветер бешеный
  в падучей забился так,
  что заскрипела земная ось.

  А дивчина шальная бежала к лесу:
  "Скорей, успеть бы...". Туда
  где  скоро, под лиственным навесом
  родится
  в бутоне колдовском
  чудесный талисман.

  Днепровский бор темнел угрюмо,
  похожий издали на призрачный обман.
  Деревья старые колоннами стояли,
  подпирая небо,
  и защитить собой пытались
  лесные залы от грозы,
  Землистый пол, устеленный густым ковром,
  казалось, простирался
  в бесконечность.

  С тоской смотрела Ганка под ноги,
  впивалась взглядом в темноту
  и озиралась беспомощно по сторонам:
  Нужна похоже - вечность,
  чтобы найти его.
  Настала полночь, но... - ничего.

                II.

  Внезапно заблестело что-то из потайных глубин
  лесного царства.
  Бесстрашно Ганка бросилась туда
  и зачарованная, встала...
  В зеленоватом сумраке широких листьев
  раскрылся Папоротников цвет,
  похожий на пылающий рубин
  и как живой в глубокой сердцевине
  извивался огонёк.
  Сквозь пляшущие тени за ним из темноты
  следили сотни злых, ревнивых глаз.

  - Пора...

  Багровый стебель от цветка в руке холодной сжала -
  боль нестерпимая ладонь пронзила жалом!
  Был так настойчив папоротника гулкий шелест,
  сливаясь с приглушённым шумом
  ветра и дождя: "Возьми, сорви... старайся удержать".
  И - сорвала, помедлив.

  А за спиной...
  - Брось, брось: рычали голоса.
  Взбесилась яростно невидимая рать!
  Толкала сзади рылами, рогами
  и крыльями нещадно била по рукам.

  - Ганка, брось... - едва послышалось сквозь адский гам.
  - Оте -е-ец? ...
  Напрасно обернулась ты, в смятении:
  глумится нечисть.
  Это тени, только тени
  от стволов замшелых - никого вокруг.

  Ослабли пальцы как от хлёсткого удара,
  и... выронила
  она залог заветный на удачу.
  Дождь быстро загасил его усилившимся плачем.

  Но почему такая боль в груди,
  а яркий свет разрезал впереди
  полночный мрак?

  Свирепый хохот прокатился
  по верхушкам сосен,
  усилился тысячекратно.
  Внезапно грохот эха стал
  совсем несносен -
  И раскололось небо от него
  на множество осколков,
  где в каждом отразился
  вой тоскливый волка,
  что вдруг умножился
  в поющий дикий хор:
  То реквием лесной играли
  сердцу остывающему Ганки.

  Оборотилось медленно оно
  цветком душистым, манким...

  Его приходят собирать
  на властный зов вернувшегося Леля
  дивчата, парубки охотно по весне,
  вплетать в венки, петь песни
  для румяного апреля.
  Святить любовь и смелость.

  И даже солнце, что в долгой жизни
  ко всему устало
  присмотрелось,
  охотней улыбается,
  Когда проснётся и белеет снова,
  расцветая в травах,
  но болит уже едва ли,
  такое слабое и нежное
  из "человечьей стали",
  сердце бедной
  Ганки-хуторянки.

  *Воробьиная ночь - с сильной грозой или зарницами; время разгула
 нечистой силы и, по некоторым украинским поверьям - ночь, когда цветёт папоротник.