2005 2 00 7

Разжиревшая вечность лениво ползёт слизняком,
И слюной истекает минута.
Давай же! Беги!
В свой две тысячи пятый
*тире* два ноль-ноль и седьмой,
Где в пустой темноте просыпаются ночью шаги,

Где все живы ещё. Где им можно ещё написать,
Чтобы после сжигать эти письма,
И даты, и память...
Там, в две тысячи пятом,
Ещё не сошла с ума мать
Твоего прародителя.
Где ещё можешь ты плакать.

Там любовь так чиста,
И отсутствуют в слове кавычки,
Завершившие круг,
Оборвавшие всё -
Их там нет.
Ты не носишь в карманах ни зажигалки,
Ни спичек...
Не считаешь предсмертные
Восемь - опять - сигарет

И не колешь по вене разбавленный воздух зимы.
Там февраль - не палач,
А всего - укороченный месяц.
И в твоём лексиконе ещё есть понятие "мы"
И отсутствует фраза
"Умрите все те, кто так бесит!"

Там не нужно бежать никуда.
И, пусть голос простужен -
Ты хрипишь в телефон не пустое
"Да всё хорошо...",
А наполненное всей душой
"Ты мне нужен. Ты - нужен!",
И нет сил и фантазии выпросить что-то ещё.

Набирай обороты, верти колесо своё, белка!
Умирай на бегу!
Но старайся вернуться домой -
В свой две тысячи пятый,
Где лентой завязаны стрелки...
В свой две тысячи пятый
*тире* два ноль-ноль и седьмой.