Белочка

1. «Белочка», белая горячка – народное название болезни,
трактуемой традиционной медициной как
посталкогольный психоз.


Альберт Киряев был художником,
Бродягой, букой, чудаком.
Ему б с палитрой и треножником
Бродить по миру босиком,

Писать вершины в дымке матовой,
Изгибы тел, лица овал,
Но он всё что-то зарабатывал,
И ничего не рисовал.

Он стал похож на неудачника:
Надежд, проектов полный дом,
Но не единого задачника
Не прорешал он «от» и «до».

Мне с ним случилось подружиться, и
Под рюмку слышал я не раз
О прежней жизни в экспедициях
Его восторженный рассказ.

Но жизнь пошла неровной поступью:
Семье случалось голодать,
Когда в шальные девяностые
Он возвратился в города.

Он там то бани разукрашивал
Для «новых русских», то мечтал
Как будет жить, но что-то страшное
Росло под именем –  Тщета.

И было странным это страшное, –
Необъяснимым, – хоть кричи!
И я его об этом спрашивал
На тесной кухоньке в ночи.

И он повёл рассказ обещанный,
Шагнув с смертельной высоты:
«Скажи мне, – что такое женщина? –
И я скажу тебе, кто ты…»

Наступает пауза. Альберт задумчиво
ищет что-то в памяти своего мобильника, затем вдруг
поднимает на собеседника вопросительно-смущённый взгляд.
Из телефона звучит песня Алексея Аполинарова
 в исполнении  автора, на стихи Евгения Яночкина:

Женщина, ты – семиструние,
Женщина, ты – семиветрие,
Женщина, ты – полнолуние,
В жёлтый туман одетое.

Мать, что желала искренне,
Опыт свой взвесив суммою,
Жить лишь мечтами близкими,
О «журавлях» не думая.

Дочь моя, в раздражении
Бог знает что творящая,
Выплакавшая прощение,
Вновь безмятежно спящая.

Сестра моя милосердная,
Руки на лоб кладущая,
С добрым своим усердием
Побед моих малых ждущая.

Жена моя одноплотная,
Подруга мне откровенная,
Судья моя эшафотная,
Соратница сокровенная.

И облик, – сказать так можно, –
Доли моей земной.
Разве тебе не сложно
Всем этим быть одной?

Альберт выключает музыку и, собравшись с духом,
начинает рассказ:


«Мы встретились порой осеннею,
И с той поры всегда… всегда! –
Я знал, что в ней моё спасение,
Хоть часто думал: «В ней – беда!»

Я ей вверял мечты и замыслы
Своих несбывшихся картин…
Я мир мечтал построить заново
И – с ней на этом быть пути.

Она со мной вначале спорила,
Потом, у губ её в плену,
Я верил: сердце сердцу вторило
При взгляде в сторону одну.

Но, что для нас – мечта заветная, –
Для женщин – средство, а не цель.
Метаморфоза незаметная
Произошла в её лице,

Когда в тупик на третьем месяце
Завёл нас диспут о правах…
И я хотел тогда повеситься,
Но лишь напился… Голова

С утра была в тиски защемлена,
И в первый раз у милых ног
Я плакал и просил прощения
И… жить один уже не мог.

И вскоре я свои фантазии
Ей стал бояться доверять
И, в ожидании «оказии»,
Не рисовал совсем лет пять.

Всё ждал «для дела» часа звёздного,
Но стало чудиться порой:
Могу ль вообще? Уже не поздно ли?
И кто я: шут или герой?

Я уходил, бродил по улицам,
Искал друзей в своём пике,
Но замечал, что жизнь всё хмурится.
Я оказался в тупике.

Я пил всё чаще и расхристанней,
И вот, ночами – верь не верь –
В мои глаза стал зло и пристально
Смотреть из мрака хищный зверь.

Но в год, когда она милицию
В дом привлекла на мой дебош,
Я вспомнил вдруг про экспедицию,
И этот выбор был хорош.

Себе не веря, в изумлении,
По городу средь синих гор
Я шёл с утра проспектом Ленина
В своё родное ПГО.1

1.  Производственно-геологическое объединение.

И вскоре звёзд таёжных гранулы
Дарили мне свой прежний свет, –
Как будто сразу в воду канули
Двенадцать слишком долгих лет.

Мои старанья были поняты,
В них был азарт, в них был резон,
И мне в посёлке дали комнату,
Когда закончился сезон.

Я жил один. Прохладной осенью
На службу улицей ходил,
Внушал себе, что меня бросили,
И рисовал, когда не пил.

Лишь иногда, как совесть вещая,
У самой бездны на краю,
Мой бедный ум терзала женщина,
Что «жизнь испортила» мою…

Но я уже почти уверился,
Что мне назад дороги нет.
А в декабре нам вдруг на Севере
Столица «скинула» объект.

Там было: мясо сковородками,
С утра – подъём, аэродром,
И каждый день кончался водкою –
У жаркой печки вчетвером.

Мы возвратились тридцать первого:
Друзья – домой, а я… И, вот,
Я встретил в комнате, наверное,
Нелепый самый Новый Год.

С утра из кружки пил шампанское,
Потом за спиртиком пошёл,
И выжить было мало шансов мне,
Зато мне было хорошо!

Какие право и всеведенье,
Невыразимые, как стих,
Я разбазаривал с соседями,
Не очень умными для них!

Потом, устав от разной гадости,
Замкнулся: столик да кровать –
И пил один, уже без радости, –
Лишь бы забвенье не прервать.

Я видел сны, где море с волнами,
Задор бесед, загары тел,
Наш с нею дом, как чаша полная, –
Тот мир, где жить бы я хотел.

Когда ж настало завершение, –
Четыре дня не ел, не спал,
И понял, что пришло крушение,
И, наконец-то, я пропал.

Но всё же встал, собрался с волею,
Наметил к жизни поворот,
Прибрался в комнате… Тем более,
В ту ночь был Старый Новый Год.

 «Ну, что ж? – решил я. – Это – станция…
Даст Бог, и я ещё спою!»
И вдруг… какая-то субстанция
Влетела в комнату мою.

Метнулась в угол лёгким облачком,
Шипя, крутнулась у виска…
Я задрожал, захлопнул форточку,
На сердце крестик разыскал,

И ум мой стал искать спасение:
«Что это? Злой иль добрый дух?»
Оно по комнате рассеялось,
И уловил мой нервный слух

Едва заметное гудение,
Щелчки невидимых часов,
«Попсы» навязчивое пение
И ропот смутных голосов…

Один – на мысли сокровенные
Мне отвечал в любой момент…
Я понял: это же военные
Со мной ведут эксперимент!

Бежать – куда?! Спастись – немыслимо!
И вдруг, как пульс в больной висок,
Меж пеньем, выкриками, мыслями
Другой пробился голосок:

Милый мой мой Альберт
Где же ты  я одна
Плохо мне без тебя
Очень жду приди

Я вник в свой мозг и интуицией
Нащупал нужный «коридор»:
«Неужто – ты?! А как – милиция?!
И где всегдашний твой укор?

Я одна без тебя
Жду тебя я всегда
Приходи будь со мной
Плохо мне сейчас

Бегу! Плевать, что жизнь закончена
На этот раз совсем моя!
Мне – лишь бы ты ждала средь ночи и
Смогла ещё дождаться дня.

В целом мире одна
Жду тебя плохо мне
Ты единственный мой
Помоги мне скорей

Шесть вёрст до трассы – нужно очень мне! –
Шесть вёрст в предутренней ночи
Я шёл и шёл, а по обочинам
Глумились призраки – бичи.

Мела позёмка. В бледном мареве
Мои тонули башмаки.
Светился город дальним заревом
Над пляской вихрей и ракит.

И голос грохотал под звёздами:
«Вернись! Куда ты, дурачок?!
Да ты погиб! Прикинь, не поздно ли?!»
Над тяжелеющим плечом

Какой-то плут из мира нижнего
Бубнил в затылок разный вздор,
В котором было что-то книжное:
Упрёк, насмешка, приговор.

Но я всё шёл. И цель заветная, –
Та, что мою хранила жизнь,
Шептала мне звездой рассветною:
«Не оглянись! Не оглянись!»

И я всё помнил… В город маленький
Стремилась битая душа, –
В мой тихий дом, к уютной спаленке,
Где сердце ждёт меня, дыша…

И вот, на столь знакомой площади
Громковещатель на столбе
Орал: «Киряев, будь попроще!» – и
Потом: «Да здравствует Альберт!»…

Мой дом был пуст по понедельникам.
Ключи, «прихожка», коридор…
Раздевшись, я с моим бездельником
Повёл беззвучный разговор.

Он был сначала – блажь бессонная,
Потом, как будто отдалясь,
Вдруг стал являть определённее
Характер, цель и мыслей связь.

Подумал я: «Пойду-ка в ванную», –
Но голос сразу закричал:
«Вода! Погиб!» – и очень бранную
Тираду выдвинул с плеча…

Пока он там себя оплакивал,
Я всё же мылся, как хотел,
А он то злился, то поддакивал,
Иронизировал и пел.

Он предлагал пути попятные,
Кричал мне: «Мир или война?!» –
И даже – в гневе – неприятные
Писал на стенах письмена.

И я сказал, чтоб дух ответствовал,
На жизнь он послан, иль на крах,
И перед кем его ответственность
В иных, неведомых мирах?

И он повёл: «Не всё же делится
На два, и истина – цела:
Наш общий мир – большая мельница.
Меж жерновов Добра и Зла

Вы в нём живёте, словно главные, –
Рабы своей же головы…
А мы, незримые, бесславные,
Живём, такие же, как вы:

И плутоватые, и разные…
Привыкли мы давным-давно
Вас подставлять, сбивать, поддразнивать, –
Но только вы тому виной.

Мы часто слышим ваши речи и
Смакуем слабые места,
Нам просто больше делать нечего,
Мы рядом с вами – неспроста.

Мы можем вас душить сомненьями,
Навеять страх, придумать лесть…
Не можем – в вашем самомнении
Считать себя не тем, что есть.

На твой вопрос по убеждениям
Обязан я ответить так:
Всё время, с самого рождения,
Я был с тобою, как дурак.

Все твои «подвиги» бесславные
Я видел сызмальства, причём,
Я ликовал, когда костлявая
У нас вставала за плечом…

Но ты, конечно, быстро ссучился
И впредь меня не замечал.
Ты пил, а я, болезный, мучился,
Ты спал с женой, а я скучал…

Себя всегда считал ты умным, но
С тобой все похоти дружны.
Твои рисунки все надуманы, –
Скажи: кому они нужны?!

Ты звал меня в момент отчаянья,
Увидеть истину хотел!
Чего же ждём?! Забудь печали, и –
Покой и воля – наш удел!

Оставь ЕЁ!... Она – терзание,
Ненужный сор, забота, боль.
Я дам тебе такое знание,
В котором есть всей жизни соль,

И красота, и обобщение… 
Хоть я не ангел и не чёрт, –
Пойдём со мной! С тобой в общении
Я быть до гроба обречён…»

Он говорил азартно, искренне,
Но на последние слова
Я вдруг почувствовал, что ИСТИНА
И без него во мне жива.

Что всё, к чему привык стремиться я:
Служенье, смысл, красота, –
Есть лишь иллюзия, амбиция,
Обман, побег и пустота.

А жизнь «простая»,  завалящая,
Её бездарно краткий срок
Содержат что-то настоящее:
Упорство, мужество, урок…

Я бы не смог всё это выразить,
Но, слов и глубже, и умней,
В моей груди решенье вызрело,
И я сказал: «Я буду с ней».

Тут он рассыпался в проклятиях,
Кричал: «Балбес! Имей в виду:
Я в гроб сведу тебя, предателя,
Иль до психушки доведу!»

Но слёз моих просохла лужица,
И, первый раз за эти дни,
Я ничего понять не тужился
И не пытался спорить с ним,

А так: назвав без злобы свинтусом,
Послать по-русски не успел,
Как он уж спрятался за плинтусом
И только песенкой скрипел…

А я уснул… Мне снилось разное…
Я спал лишь час, но стих висок.
И я очнулся с новым разумом,
Когда прервался этот сон.

В моём уме подсудной поступью
Прошли все прежние мечты,
И я решил в тот вечер: «Господи!
Пусть будет всё, как хочешь Ты…»

Она пришла с работы… В инее
Смеялись шапка, воротник…
И я узнал черты и линии,
К которым сердцем я приник.

Мы слов не стали тратить тоннами, –
Какой в них прок, в конце концов?!
Глаза… Потом улыбка тронула
Родное милое лицо…

 Я взгляд отвёл на стены старые:
«Быть может, сделаем ремонт?»
И вот мы снова, взявшись за руки,
На рынок шли… За горизонт…

Прошли года, и мы оставили
Свой безнадёжно нищий плен.
И, кажется, страна усталая
Приподнимается с колен.

Ведь – как сказать? – есть в жизни правило:
Другому делать хорошо…
Она «мазню» мою отправила
В столичный ВУЗ. И я – прошёл!

И я учусь. А та история
Всё время в сердце у меня…» –
Сказал Альберт, и утро вторило,
Неслышной музыкой звеня:

Месяц накренился
В дали высокой
В сердце глубоко
Вам одиноко

Пела метелица
В сонном овраге
Вы бедолаги
Где ваши флаги

Где ваша родина
Кто вам поможет
Что вас тревожит
Сами быть может

Милая родинка
Где-то  под грудью
Мы с тобой любим
Мы с тобой люди

2008