Большой мир маленьких людей Русское сердце

(1-ая часть «отголоски войны»)

Свет этих огней кого-то манит, а кому-то режет глаза,
Казалось бы, всего одна фраза: «это Столица брат»
Но порой услышавший и не рад, е если рад, то не понял ещё до конца
Забиты эти места, тут под завязку всяких шустрил,
Тут каждый молча забил, на то кем он вчера ещё был,
И если кто-то столицу любил, то от того, что с рождения в ней жил!

Действительность далека от сводок новостных полос,
Москва-Глиняный Колос, пробки, приезжие и бомжи,
Такая замечательная гламурная жизнь, такой пафосный столичный расклад
Маленькое Садовое и бесконечный МКАД, а ещё люди всех национальностей
И постоянная спешка, никаких формальностей, все бегут, мчатся,
Даже за фаст-фудом нужно гнаться, бежать в МАКДАК чтобы попасть в очередь
И смотреть, как мимо проносят противни, глотать слюну и ждать,
Москва твою мать! И каждый день остаётся гадать,
Во сколько встать и сколько в пробке придётся стоять…

Последние года три он жил на Киевском, иногда внутри,
В смысле вокзале, где дикари-приезжие говорили: «фу одни бомжи,
Дед ты тут давай не жужжи», уходили эти, приезжали другие,
Давали полтинник, были и такие.… Но в основном, отчуждение с пренебрежением,
Иногда удивление, иногда сомнение, но радостных не было по любому,
Одни уезжали отсюда, другие уезжали из дому.… В поисках московской мечты,
В погоне за статусом, а где-то, быть может, понты, но мало кто знал наверняка,
Зачем он взял и приехал сюда, деньги, впечатления, разочарования,
Большинство влекло нелепое желание, желание «всё и сразу»
Приобщить себя к высшему классу, но Москва не город исполнения желаний,
Город грехов, пороков и жёстких страданий…. А ему уже 95 лет,
Для своих он дед, для ментов-фронтовик,
Хороший мужик, хотя уже пожилой или старый,
Всегда с наваром, сержанту скидывает штуку в конце дня,
Ну а что? Да жизнь война! Не будет штуки, не будет крыши,
Будут бить и никто тебя не услышит, и спать будет негде без этой штуки,
Милиции уже нет, а в полиции одни суки….
                Но так закручено, не он придумал,
В очередной раз махоркой дунул, костыль положил рядом под ногу,
Вторую он уже отдал Богу, в 45 в Берлине в конце войны,
Ему 27,а вокруг юнцы, пух на лице, а у него 5 лет бомбёжек и крови,
Прогуляюсь по городу, командир хмурит брови, сидел бы уж, скоро капитуляция,
С ним не проходили подобные спекуляции, в атаку первым, смерти не боялся,
Так что и тут, отсиживаться не остался, вышел к развалинам,
Вспомнил заветы Сталина, улыбнулся образу усатого вождя,
Пахло сыростью, как дома после дождя, прошёл воронки с обрывом,
Он даже не слышал взрыва, пехотная мина и ампутация правой ноги,
Медсестра при выписке, сказала: «ну беги!» А куда бежать? И война подошла к концу,
А тут ногу отрезали бравому молодцу…. Дом немцы сожгли,
Мать с братом в тыл вроде увезли, но он не знал куда,
А тут ещё эта нога, вернее её отсутствие,
Его нервировало собственное присутствие….



Городок!Городок, в голове это название, странное воспоминание…
Наполненное сознание, не хочет отпускать эту войну,
Эту человеческую беду, в которой люди не стоили своих жизней,
В которой пули рождались из мыслей, а мысли рвали врага,
Им нужно было добраться до Городка, сейчас это Белоруссия,
А когда-то одна страна, там тоже случилась контузия,
Всё из-за пацана, из-за маленького карапузика….Его унесла война
А мне лишь одна контузия и Богу одна нога!
Городок! Название такое весёлое, но немец там насмерть бился,
Мальчишка в руинах дома, под печку свою забился, одни глаза и страх,
Память, вспышка и вместо глаз прах, один снаряд и воронка,
В ушах непомерно звонко и как-то противно тихо,
Мозг медленно ищет выход, рот открывается, скулы сводит,
И понимание ужаса не доходит…. После в землянке спирт и махорка,
Запах росы и противной карболки. Не добежал, не успел, не спас….
Сам уцелел, остальные пас! Эх, Городок, а название было весёлое,
В чём-то скорее не звучное, больше фартовое, но кому как, кому фарт, а кого-то в фарш,
На немецких пластинках классика и жёсткий марш, глупая музыка,
Да хорошенько его контузило, скольких в боях потерял, а об этом помнит,
Неисповедимы мозга пути тёмные….


Открыл глаза, всё тот же вокзал Киевский, Москва современная,
Демократична-пафосно-пенная, таджики с розами,
Армяне с угрозами, барыги с дозами и он с костылём под ногой,
Старый, но до сих пор живой!
-«Слышь пират»…. Два молодых утырка, говорит один:
-«Чо ты на меня щас зыркнул?» Второй молчит,
Сердце ровно стучит, поясница только болит….
Вспомнилось…. Он так же сидит, шёл 42-ой год,
Где-то возле Дона, вот….Вот также сидит, а к нему два молодых солдата,
Он им: - «Вы куда ребята», один сразу за ножи,
А второй бежит, в смысле обратно в лес,
Оказалось немец, а с ножами наш предатель,
Лесной каратель, оба немецкие лазутчики,
Только тут не проходят эти штучки, он с ножами, а тут пистолет,
Пах и карателя больше нет, а второго потом поймали,
Били, пытали, всё узнали, и деревенским отдали,
А те с него шкуру живьём содрали…. Шучу конечно,
Но злость кромешная, к этим фрицам и к их нравам,
Вот и этот такой же бравый, на руке свастика, голова лысая,
Всё ищет от жизни вызова, жаль, пистолета нет,
Я бы ему выключил свет….

-«Свет выключи, а то я стесняюсь, вдруг кто заглянет»,
-«Валя, я извиняюсь, я тебе кем являюсь? Кто заглянет?»
Та самая медсестра, что его лечила, женою стала,
Так и не отпустила, постоянно оберегала….
Любовь не любовь, но с ней был его мир,
Жизнь до и после войны, а между пунктир.
Она санитарка в больнице, а он кому где подсобит,
Видел по соседским лицам, жалеют, ведь он инвалид,
Устроился сторожем в этой больнице, там же где и она,
Такая жизнь, такая видно судьба, но он ни о чём не жалел,
Да и здоровье было, простудами он не болел и в остальном не болел тоже,
А то что ноги нет, ну и что же,  безголовые вон живут и нормально,
И он живёт и это по сути правильно, вот и сегодня он у неё в кабинете,
Раздевает её при включенном свете, а она краснеет и просит его потушить,
Он понимает, счастье нужно ценить и дело наверное не в свете,
Нет! Просто есть понимание на свете, что каждый берёт по заслугам,
Он понимает это нежно с каким-то испугом, со страхом новой потери….
Он молча выключит свет, закроет двери….
-«слышь старый, ты чо безразмерно тупишь». Лысый вновь прерывает мысли,
-«Не уважаешь нас? Не дорожишь жизнью?» Скорей всего, это последняя битва
Сердце всё в том же ритме, в голове только боль бесполезности,
Всю жизнь терпеть эти мерзости, он подымает костыль, встаёт во весь рост:
-«Нет сопляк, я просто не расслышал вопрос!»

(2-ая часть «игра теней»)

Игра теней, битва могущественных держав, война за влияние
Каждый расширял свой анклав, накалялось противостояние,
Деньги, власть, знание, вот что движет большими империями
Оперируя высокими материями, каждый стремится урвать кусок пирога,
Правда цена порой высока, битва за Среднюю Азию началась давно
В 19 веке у России и Англии своё кино, Киплинг написал книгу «Ким»
Отсюда «Большая Игра» и иже с ним, война то вспыхивала, то гасла,
Но в 79 подлили масла, началось жёсткое кровопролитие,
Всем известные афганские события, автор далёк от сути,
Но если убрать налёт мути, то явно видно, на чём можно делать деньги,
Тех кто против, тупо поставить к стенке, или ввести иностранные войска,
В страну героинового песка! В страну с нищими людьми в чалмах,
Да поможет им всем Аллах, но Аллах уже не поможет,
Потому что их уничтожат, их разложат на составные,
Иностранцы совсем чудные, иностранцы и их бизнес,
Вот зачем им вся эта близость, в третьих странах чай лишь прикрытие,
Посмотрите на эти события! Золотой треугольник и полумесяц,
Тут всё ясно беззубым детям, в треугольнике чай-канитель,
Это просто наркокартель. Производство опия и сырца,
Ну а чай лишь Большая Игра! Всё же шло через С С С Р,
Только деньги, не важен размер…. Повторюсь, я лишён скептицизма,
Это всё лишь обычная рифма, каждый волен решать о своём,
Ну а мы всё же дальше пойдём.
Жаркий солнечный день для Ташкента, Туркестанская база военных,
Миша так, ради эксперимента, решил взять муравьёв себе пленных…
-«Миша выброси, что за манеры». Это мама, а рядом папа,
С чемоданом, на папе шляпа, только он говорит что панама,
И ему повторяет мама, только Мише всё это не важно,
Ему скучно, зевает протяжно. – «Ну, идите». Папа целует,
Мишу он никогда не балует, говорит, что и Миша военный,
Что, мол, кровь по каким-то венам, Миша верит, ведь папа знает,
Миша вырастет, тоже узнает.... А пока они быстро уходят,
Папа в свой самолёт проходит, улетает, но Миша спит,
Видит сон и уже сопит.

Командир взвода прибыл в Кабул, из Ташкента на транспортной тушке,
Ему в лицо встречный ветер дул, по ним палили из зенитной пушки,
Пока летели, на битой вертушки…. А вокруг пески и горы,
Эти глупые разговоры, о правильности войны,
Эх, солдаты вы ещё так глупы, не видите, что враг не в афганцах,
А в совсем иных иностранцах, в тех, что ввозят в страну оружие,
Тех, что якобы просто дружат, а на деле играют в игру,
Ставят сети на эту страну, на страну и на опиаты,
Всё не просто совсем ребята, думал наш командир взвода,
Для него это просто работа, охранять свой дом и страну,
Приехали или прилетели, устал, жара неимоверная,
Пилоты тоже вспотели, работа  у них суеверная…

Афганистан, как дырявая колоша, вроде есть, но толку мало,
За тысячелетия тут всяко бывало, люди хмурые под хмурым,
Сюда нет туристических туров, ту не улыбаются и курят афганку,
Тут нет неформалов и всяких панков, религия Ислам, всё жёстко,
Детей до сих пор бьют розгами, мальчики отдельно, девочки в паранджах,
В споре с иностранцем прав только Аллах, советские движки сдвинули эту страну,
Построили школу и не одну, станции, тоннели, об одном пойдёт речь,
Как на Саланге не сумели своих сберечь…. Глупость или оплошность разведки,
Хотя на войне это не так уж редко!
Гиндукуш-на фарси Индийские горы, стеной возвышаются ввысь,
У афганцев свои заборы, попробуй до них доберись,
Не знаю как к этому отнестись, но тоннель Саланг строили Советы,
В 64 году где-то…. А в 79 начался ввод войск,
Тоннель был плох, по ряду свойств, всего одна полоса и нет вентиляции,
Вот такие могилы братские. Движение колонны шло медленно,
Война! Это я так, для сведения, машины шли в гору до столицы,
Кабул за тоннелем, угрюмые лица, командир в головной,
Следит за горной тропой, духи как мухи могут вылезти неожиданно,
За два года войны, многое видано, вокруг зелёнка, в колонне один молодняк,
Начнётся бой и всё, принимай доходяг! Тоннель длинный извилистый,
Только бы духи в конце не вылезли…. Навстречу бензовоз, выстрел и страшный взрыв,
В памяти искры, потом обрыв…. Потом приход в себя и понимание.
Засада! Всем внимание…. Копоть огня и снова взрывная волна,
Он понимает, заперта та сторона…. Духи, подлые дети войны,
Думать быстрее, гибнут свои пацаны! Всех выводить, нужно бежать в конец,
Да уж попали в опасный замес, все из машин, все на выход скорее, скорее,
Как то в начале колонны он был ещё пободрее, но к середине поплыли круги в глазах,
Чувство опасности - это тревога и страх! Парень упал, нужно только его поднять,
Сел рядом с ним и нет сил, уже просто встать. Этот тоннель связан с Союзом судьбой,
Как оказалось смертельной и роковой….

Миша сидел у окна, к ним военный в гости пришёл,
Он за стеной разговор тихий с мамой вёл,
Миша не знал, что такое встретить «груз 200»,
Но был уверен встречать будет с мамой вместе!


(3-я часть «Ящик Пандоры»)

Пандора была самой первой женщиной, Боги подарки дарили
Она их копия уменьшенная, От Зевса любопытство и ларчик вручили.
Вручили и отвезли её к Эпитемею, ларчик сказали не открывать,
Муж её был брат Прометея, что ещё можно об этом сказать?
Только лишь то, что открывший ларчик, Землю ввергнет в большие страдания,
Ясно одно не снесла испытания, ведь любопытство рождает желание!
Быть лучше всех - это фобия мания! Мы не хотим понимать непонятного,
Но и вопросы мы слышим не внятные…. Мы всё пытаемся жить от обратного
Требуем с горечью сладкого! Требуем больше свобод, больше прав,
Тот, кто беднее тот и не прав, вот наше общество зла и насилия
Люди как мухи тут мрут от бессилия! Гибнут не за метал за бумагу,
Мы потеряли добро и отвагу, всё же открыли тот ящик Пандоры,
Сами посеяли семя раздора…. Дважды умылись мы кровью Кавказа,
Ненависть видно приводит к экстазу, ненависть и непонятная жизнь,
Очень хотелось продолжить бы мысль, но о бессмысленном пишут годами
Нам же пора продолжать вместе с вами, хочется право узнать как там что,
Миша теперь боевой подполковник, бьётся вторую войну за своё….
В первый Кавказ он попал малолеткой, как и других, воевать на Кавказ,
Помнит, тогда попрощался со Светкой, и загрустил, может быть в первый раз…
Светка со школы за ним увивалась, и обещала дождаться его,
Больше ни с кем никогда не встречалась, только ждала его одного….
Первый Кавказ был адское пламя, Грозный и вправду Грозным был,
Очень хотел написать письмо маме, но почему то об этом забыл….
Мать умерла не дождавшись сына, не дожила всего пары дней,
Он перенёс её смерть как мужчина, но понимал, не простился с ней!
Во вторую Чечню уезжал почти первым, провожали друзья и конечно Света,
Был как то взвинчен, немного нервно, ждал почему-то он только деда….
Дед, фронтовик, без ноги с костылями, молча пришёл и сказал одно,
Если умрёшь, то меня оставишь, в мире больного и одного!
Он говорил, то что Светка беременна, что бы берёг её, он скоро вернётся,
Что вся война-это только временно, может на год, ну а там как придётся….

Квартира ветерана второй мировой.
 Дверь, коридорчик тёмный, небольшой.
 Зеркала, завешаны чёрными тряпками,
 Трёхколёсный велосипед, между дверью и тапками.
 В зале сидит он, включён телевизор,
 Депутаты в думе показывают репризы,
 Он их не слушает, у него свои мысли.
 В квартире, минутные стрелки зависли…
 Часы остановились, когда не стало жены,
 А он считал, что они вместе умереть должны,
 Ну или хотя бы, он сначала, чтоб она пожила,
 А тут вот так, раз и всё, умерла…
 Когда-то давно был сын, его уже нет,
 Но благодаря ему, он теперь дед.
 Оставил после себя внука, продолжил род,
 С появлением внука, прибавилось хлопот.
 Сын был, как и он, военный, Афган забрал,
 Когда надо было воевать, даже думать не стал.
 Уехал одним из первых, а вернули груз двести,
 «Пуля дура». Как в одной старой песне.
 Слёзы от утрат по старым морщинам,
 Вспоминал как сам, воевал под Берлином,
 Ходил по минам, ну как так, не попрощался с сыном.
 Жена тогда плакала, понимая, что ВСЁ!
 Он сказал, что надо держаться, а что ещё.
 Внук растёт, молодой, красивый,
 А главное как сын, свой, любимый.
 Внук пошёл по мужским стопам,
 Отдал предпочтение, кирзовым сапогам,
 Тоже решил, стать настоящим мужиком,
 У него всё получится, это закон…
 Ход мыслей, прервал звонок в дверь,
 Весь день никого и вот надо теперь.
 Встал, поправил рубашку, пошёл открывать,
 Почтальон…говорит, надо письмо отдать.
 Добрался до кресла, сел, очки одел,
 Почему-то письмо он читать не хотел.
 Первую строчку – «…Сообщаем …», читал долго,
 Добрался до – «…погиб при исполнения долга…»
 Он осел в кресле, письмо упало,
 Понял, что и внука у него не стало.
 Закрыл глаза, всё так же, работал телевизор…
 А в нём депутаты показывали репризы.

(эпилог)

Света совсем не простой оказалась,
Родила и с дедом в квартире осталась….
Как-то дед малышу прошептал
-«Главное чтобы как папка ты стал»
Светка услышала, дальше скандал,
Что дед головою совсем отстал,
Что жить надо проще, а он им мешает,
Он ничего в этой жизни не знает….

Ночью собрался и ушёл по английский
Просто исчез, не оставив записки,
Пусть хоть у младшего будет судьба,
В которой не будет слова ВОЙНА,
Пусть его Родина будет жить,
В этом есть смысл? Может быть!?!


Дед улыбнулся в лицо фашисту, он понимал бой уже не равный,
И лишь надежда в морщинистом сердце, так безнадёжно искала правду….