По эскалатору бредущий...

 (из книги "Мистерии. Ключ бессмертия")

      Чернобылье
Пыль в поле, в чашке из-под молока, на губах у человека. Особенно она запала в глаза. Пыль съела деревья при шоссе. Навечно врезалась в растресканную кожу на ладонях. Дети играются при шоссе. Из пыли лепят столбы. «Эти столбы для того, чтобы был дворец!» Воробьи не могут взлететь в воздух оттого, что там – угроза запутаться крыльями в пыли. Воробьи не хотят повторять опыт разбившегося самолета. От резких движений рук в воздухе остаются следы – пыльные дыры. Если пробежишь и обернешься, то увидишь за собой пыльный коридор, повторяющий силуэт. От пыли образовалось над землей нечто вроде крыши, которую сверху жарит солнце. Очень душно. При вдохе душная пыль вползает двумя шероховатыми стволами. Человек, отворив калитку, вышел на шоссе, вынул палец изо рта и установил его над головой. Палец стал обрастать пыльными веточками. Человек палец опустил и начал осматривать. 
— Что-то сегодня пылит — сказал человек и медленно пошел к себе во двор. Дети уже построили дворец из пыльных столбов, но не знали, кто в нем будет жить. Во дворе нашли собаку и кота. Они понадобились детям для их поселения во дворец. На нижнем этаже стала жить собака, а на верхнем – кот. Но оставалось еще два пустующих помещения. Тогда дети одно заселили голубями, а в другом стали сами жить. Дети сидели во дворце и слушали, как проезжают машины. До них доносились обрывки речей земледельцев, проезжавших на машинах. «Дождя бы» – это дети чаще всего слышали.
Человек долго ходил по двору и, наконец, спустился в огород. Там росли капуста, картофель, морковь. Но сейчас трудно было что-либо различить. Тогда он пошел за лопатой. Долго ему пришлось возиться с откапыванием капусты; начала болеть поясница. Давал о себе знать радикулит. Он понимал: его работу легко бы сделал дождь. Быстро вымыл бы пыль.
— Дождя бы – сказал земледелец.
Жена, старуха с высохшими грудями, пришла в огород помочь мужу, но увидела, что человек, с которым она прожила более пятидесяти лет, умер.
Тогда она молча развернулась и потопала во двор за оставшейся еще с войны шинелью, чтобы, уложив на нее мужа, оттянуть его ко двору. Так она делала еще на войне, когда была санитаркой.
И вот, человек покоится меж белых рушников. Над ним вьется виноград. Вдова плачет. Детям не разрешают играться.
Люди проходят мимо умершего и говорят:
— Хороший был человек Трофим Павлович.
Люди уходят через отворенную настежь калитку и говорят:
— Он умер от пыльной засухи.
А одна бабка сказала, что у него пыль  в мозгу.
Мертвого несут. По обеим сторонам улицы люди стоят, головами покачивая.
— Да-да-да. Не дождался дождя, а так бы еще жил.
Все стали изнурительно смотреть в небо. Но это мало помогало. Дождя не могло быть, так как его не хотели дети потому, что он развалил бы их пыльный дворец. Тогда председатель позвал солдат, чтобы те разобрали дворец по отдельным пыльным столбам. Но собака не подпускала. Вся опасность засела в собаке. Хлопнули пули. Собака шарахалась выраставших пыльных фонтанов.
Дворец разобрали, и дождь пошел. Но никто не радовался дождю. По слухам, он представлял опасность. Радовались дети… Дождь вырыл в земле ямы, в которых можно будет делать землянки.
                Украина, год 1977-й
 
       Восток или песнь дождя
Этот кирзовый край этих волн, этих зыбких нахолмий киргизских.
О, кургузый рай, этих полон гремучих каналов и рытвин тернистых.
Как внезапен карьер многотрудный с пронзительным запахом мыла,                холодный!
Здравствуй, рой ям, край барьеров, рвов, нор сернистых отверсто голодных.
                Евразия, год 1978-й

       Начало
От живота аж по макушку бродят колики рода, то ли кончины.
Стучит, стучит в перепонку тела моего иная личина
Тебя, разрывающего тело изнутри, мой младенчик,
Скрытный чрезмерно отшельник, что в самую
Середину отошед, в самую пучину ввергся,
Зверек молчаливый лысый, или кудрявый кочевник,
Свистунчик, возможно, или душемутитель, дыротворитель.
Ох, плод плотный несносный единый, со мною единый.
Ох, год плоти косной тебя-тебя, врат изнутри отворитель.
Ключник – ты, а не я, сочный зычный ты говоритель.
                Год 1978-й

       Послание надежды
Милый,
Я купила кофточку и беретик набекрень.
Всегда ради ночной свежести отворяю
Форточку. Но тоскую я и твой
Детеныш, коему имя я дала – Еретик.
Ты давай, давай выходи из подземного града.
Я храню тебе любовь, обувь и наряд. Буду тебе рада.
Встречу мискою горячего борща.
Целую.Надя.
                30-е годы, ХХ век
 
       К уяснению значения входа и выхода
Каменное жилище и вода – одинаково как горячая, так и ледяная. Это может быть гротом, подвальным душевым помещением, ванной обыкновенной городской квартиры, наконец.
Мужчин и женщин тянут к себе, в себя – норы, прорвы, щели и ходы с перепадами температур влажных стен. В них скользим мы. Потому-то  интересен труд спелеолога.
Вот мое жилище. Существеннейшая его часть – двери. Я отворяю их. И вот, все иначе, чем было там, на улице.
Все длится трудный коридор, любимый мною. И вышел уже я в оазис. Здесь стол лакомств, от которых голова шумит. Здесь женщина стоит и смотрит в меня. Ее стройные ноги едины с движением коридора – уходящими прямыми, по которым проник сюда Я.
О, женщина, ты зерниста изнутри в своей дрожи заворачивающейся!
Она читает мою книгу. Глаза ее становятся значительно пестрее. И вот, мы снова и снова (в который раз!) переметнулись зрачками. Менялись так ими часто…
Что такое метрополитен? Это нутро, аккумулирующее толпы, творящее их передвижение в себе и кровообращение их.
Существо метро – нечто женское. Понятно!
Метро в себя вбирает, всасывает и выбрасывает, заражаясь всякий раз невозможною дрожью, горячкой. Оно, обессилев к ночи, погружается в гипобиоз, опрокидываясь в нирвану до утра. Вспомните, сколько имен у метро – этого ежа. Его иглы входящи и выходящи. Вспомните составы, бурлящие ходы нутра. Везде мы имеем дело с входом и выходом, потому что все строим по своему подобию.
                Год 1978-й
 
       Кропоткинская
Сооружен во всю длину станции Кропоткинская распростершийся праздничный стол. Мощнейший, он ломится под тяжестью обилия еды. Чего здесь только нет!..
И индюшки с яблочными внутренностями, и печеная зайчатина, и вина, и знаменитые пироги, весьма искусно кремовыми завитками повторяющие архитектурно-растительный орнамент станций московского метрополитена, и гигантская статуя метростроевца из зефира, и грузинские шашлыки известнейшие, и украинские груши, и ненецкие копченые рыбины, и сало, и балык, и кровяная колбаса, и акробатическая скульптура колбасного чудища, и пышек богатейшее ассорти, и сметанные шары на подставках, и смехотворные визглячки из масла, и сыр, и творожные цветы, и финики на тростинках, и виноград, и леденцы для детишек, и шоколадные бусины преогромные на съедобных нитях, и мармелад в рюшах, и горелка, и буза, даже жареное зернышко в малюсеньком блюдце на удивление подается, и малина, и медвежатина на вертелах, и многое другое – и все это по дулёвским сервизам растасовано.
…Детей радостным необычайно визгом встречаема двигающаяся медленно шоколадная статуя аэролайнера. На крылья и нос влезает детвора. Торжественно разваливается статуя на глыбы большие и малые…
Постепенно из каменоломен вырастает многокилометровая фигура Гранитного Ежа, украшенная перьями и знаменами. Иглы испещрены героическим орнаментом.
 
Этот многогорбый хвостатый
Клубящийся загогулинами и рогами звенящий
Звездами липидами и белками прочносвязанный фосфор
Струящийся деревянный серебряный краснозвездный
Крестами златыми постамента орущий
Рокочущий рукоплесканиями

О завихряются руки
Голова растекаясь туманом
Колеблется на виадуках
Редутах каленых раздутых войной тел.

Где же где взгляды горячие
Сращиваются верченые и прямые
О лабиринт пересекшихся взглядов

Ой ты жизнь безобразаая сволоооочь
Колченогая животная идиооотка свиная
Эй эй Девственницы железные дорогие косяками бредущие
По эскаллатторру броссающемму вас вонн
На мужщин на брадатых
Смейющихся блюдоглаззыхх задирр
На коппья алмазные их х х х
Ой, ты протоплазма бычья и челловвечья чья
Тепловозная оттеччественная

Ай люблю люблю знаю верю
Грохочу над тобою в тебе и еще где-то

Освящаю клянну твою прорву
Еж вонючий металллургичческкий и уддарныий

Ах ты суккаа собакка счастливая семафффорная кропоткинская

Я люблю люблю юнь моих дедов отцов стрекотливых
Воевавших за власть класть свои головы кладущие хрустящие
Вечно живвые на постамент величавый
 
Ох ты радость всемирная рыгающая и золотаая
Поггонами адмиральскими скрюченными повелительно

Ой йой йой мука небесная бог армейский шаггающий
Оплот железный страж страхх аттомный

О том ли ппою я я атласный алый юный ангэлл
Ароматный крассивый идиот т т залихватский

Ой шагай моя страна метроударная
Энергетическая шагом в шаг нога за ноггу

Где же где мои козочки милые деввоччки
Телеграффные хабаровские краснодарские
По свету несущие мя олицетворяющие распылляюш ш ш и е

Мне нужна нужна приррода ррродящая
Галки деревья станции атомоходы шумящие кронами
Девы неприхотливые нет их

Ой ты ты жена жила подземная корень зарытый
Я люблю тебя справа слева
Внутри твою прыть гггадинна

Я плюю на тебя бесценными своими ччастямми неннужными
Обновляющиммися вечно золотаая
Моя спаянная на веки чрез темя плечо сердццэвиннна

Я а а Архангэлл свист пурпуровый
Феййерверковыми вееерами разворачиваю хвост
Глаза пестрее пронзительнее
Улетающего в даль
О юни пою я о высоковольтный
С крэстомм на челе с копием наготовве
Как есть пред очами стоящий чистый огонь

Разверзайсь на всем ходу мя а а а
Арками и вратами столица страстницца сухомозглая
Пред введеньем столпа останкинского ого ого
Толпы бегут трусцой на работу проваливаются в метро
                Москва, год 1979-й
 
       Тайна городской реки
...Товарищ Надежда. Со слезами на глазах мы пишем это письмо. Ваш муж, Павшее Зерно, из-под обвала толщи вод спасая товарищей, погиб в пучине подземной жилы…
„О, слепая душа! Вооружись факелом мистерий и в земной нощи ты откроешь твой сияющий Ка. Следуй за этим божественным Руководителем и да будет он твоим Гением! Ибо он держит ключ к твоим существованьям прошедшим и будущим».
Книга мертвых

I
Безумная пусто бродила меж улочек со стеклопосудой…
А, скажите, где милочек – на Ржавом ли озере с удой
С тех пор как оправдан Страшным Судом?

Все к пустоте приставая с вопросом без смысла и без ответа,
Вконец истомилась, вся – будто истлела…
И вот, на пустыре – вздохнув тяжело,
В бесконечности знак попросилась
...Как призрак – без тела…

В промозглом пространстве растаяв, душой полетела.

Ветеран Курпуанов, в воздух пуляя наганом, гонял
По двору хулиганов кудлатых.
И на корке диванной я кого-то любил, мне в лицо кто-то плакал.

Машинисточка Вера
Засыпала над текстами, чашку чая роняя на платье…

Я здесь жил сорок раз – городище слоеный.
Я два раза любил этот столичный хребет.
Мой приятель – москвич Поливанов, метростроитель каленый,
Затерялся в забоях и помер, испортив хребет.
 
II
С молотом наперевес, вгрызаясь в породы, рядами хрипели УРРА.
Праздник рабочего – шлака прорыв! Ад, ударно штурмуя,
Навеки постиг знаменосец норы.

УРРА бултыхает в подземных глубинах. Мы победим.
От уха до паха себя отдадим мы делу внуков.

В муках – разъятые солью труда
...Руда! Белками зияя впотьмах скребем сердце Земли.
Спин трудных груды. Подземный вопрос на повестке дня.
Надо еще. Постоим грудью.

Сквозь стены забоев слышишь ль шум реки?
Это Лета ли шелестит впереди?

Замерли составы в ночи, словно корабли на мели.

III
По эскалатору бредущий с севера на восток
Под сонмами уходящих огненных цифр,
Я – путник, у коего на лбу выбит шифр.
Ты, пешеход сквозящий –  стоп…

Кто есть истинный господин игрищ метро?
Кто этот неистовый один, коим правит рок?
Быть может, еще с рожденья ему привит рог?
Пьет потоки толп его рот
И когда Ад опрокидывается в фосфоресцирующий Эдем,
Уже составы не ведем. Никуда не едем.
И тогда, над плитами вспархивает полуночник невесом.
Его тельцу в унисон танцует сон.

И тогда, темная душа полуночника, чуть дрожа,
Отныне пусть распускается в ослепительно белый куст.
И тогда, средь цветущего сада открываются тропы,
Открываются соты для уст…

И когда отрываются стопы долу,
Открывается путь един – восходящий!
И тогда, меж певчих гнезд мы несомы,
Мимо лежбищ зверья… света звезд – невесомы.

Иди, иди же
В неведомый край.
Веди, веди же незрячих и калек
Сквозь мириады… мириады  лет!
 
IV
Река города переливается из молока в золото.
Из алого - в анналы истории.
Из изумрудного - в фиолетовый.
Из иссиня-черного… в Лету.

Полуночник различает узоры копоти на глади.
В узор глядится, что на спинке волн клубится.
В его очах такие же узоры.
В губ шелест вкладывают лепет зори…

О, слепая, слепая душа, не спи!

Круто спит замурованная в сон столица.
Ртуть рубинов кипит в волосах как живица.

Жарко пышет клубясь полыхая над нами нагая.
Это ты. Мы узнали тебя в золотом петушином
Твоем покрывале.

Здравствуй, сердце страны! Лимонная корка сухая.
Перхоть перца внутри. Умерла. О, бедняжка глухая.
Ребра зданий, мостов - порукой груди и ключицам.
С драным дрянным нутром нам с тобою по свету влачиться!

Волчица! Диколобая сволочь. Кабанья трещотка.
Твои влажные многие ноги творят преступленья без счета.
О медвежья любовь, взвалившаяся грузом несносным!
И трещит, и слоится хребет, связки мускул своих оставляя без оси.

Круто спит замурованная в сон столица.

Полуночник засыпает на плитах Набережной,
Сквозь закрытые веки едва ли различая колебанья волн…

V
Около двух часов ночи я тронул состав метропоезда в направлении ст. метро Университет. В пути разогнав бешеную скорость, вскоре не был уже в силах совладать с составом; вся ответственность переключилась на мою интуицию.
Куда я еду? Так вопрос не стоял. Мимо проносились освещенные станции, которые ты не видел никогда. Вскоре я научился угадывать в большинстве из них хорошо известные мне, родные станции метро. Некоторые, например, напоминали ст. метро Маяковская, ст. метро Кропоткинская, Charing Cross underground station, Oxford Circus, иные…
Вместе с цифрами «55» и двумя буквами «НЗ», часто рябившими мои глаза, в голове вертелось слово „дубль», которым я уже назвал про себя эти объекты.
По мере моего дальнейшего продвижения я все более отчетливо начал ощущать давление на спине цифры «55». Скорость моя была уже невыносима, такой, что мое движение казалось мне медленным-медленным. Теперь я стал видеть только одну станцию, которая состояла из всех станций московского метрополитена – конгломерат; всеобщий дубль. Я убегал от себя 8 раз.
И мои фигуры 8 раз терялись среди толпы, ускользающей по эскалатору. Последняя моя несла под мышкой медного петуха. Давление цифры «55» все усиливалось. Сжимало грудь. Уже исчезло видение станции-конгломерата. Вдруг я увидел свой дубль за стеклом вагона. Как он удерживался там? Хрустнуло стекло. Я давно предчувствовал общение с дублем.
Может быть, для этого и двинул состав?
Я попал в этот подземный город-дубль на следующий день после того, как закончилась двухнедельная демонстрация, посвященная прошлому.
Между прочих Имен носили и мое Имя. Об этом я догадался по сваленным транспарантам.
А завтра, судя по всему, у них будет трехнедельная демонстрация, посвященная людям соседней египетской национальности.

В это время проплывающие мимо гребцы приветственно помахали мне синими флажками.

КТО-ТО РОБКО ПРОПЕЛ В УГЛУ:
Нам шпалами отмерен путь блужданий в лабиринте.
Компас сломан. Тьма распылила Свет.
                Год 1980-й, Москва

 
       Дудило
       I
Генитальной дудки экстаз – гениальный инструмент.
Дудка эта пронзительнее монументальней вождя масс.
Она ас. Она уверенно нажимает клапаны класса.
Она рентген и рефрен души народа.
Каждое утро дудка уверенно нависает над городом
И трубит в свою дуду.
Она грубая иногда…, но где-то заискивает
Витиеватая.
Где-то рубит с размаху, крошит года.
Ее узкие спины в грузные армии понадеваты.
В полдень дудка моментально скрещивается
С эмблематичным мечом, так символизируя
Звездообразный
Крест,
Каббалистические надписи, знаки Рима.
Дудка – чудесный теоретик; урбанистический термометр.
Она изгибается и гремит то отчетливо, тонезримо.
Оды дуды размножены рупорами.
Она – авангард родины, ее сгусток, пик, идея, душа…
Дрыганья дудки копируются городами.
Она последовательна, ушлая.
Эту дудочку
Я ношу в своем кармане
С именными надписями рядом.
Через дудочку
Писаю жеманно.
Ее скандирую
Стяги парада
С нею вылезаю
На трибуны.
В море масс
Я – ас-гребун.

       II
Визжальных дудочек зеркальных
О, шлифовальщик, о, зеркальный ключник, ключ сверкальный.
Где дудочка моя былая
Кабанья дура, дурочка, духовка дмуховая?
Заводной механизм звезды
Это курчавый визг, свист, писк.
Застрахован крестоногий везде.
Ему наверняка риск, приз.
Этот крестообразный для аристократической езды.
Срез звезды вполне соответствует срезу дула дудила.
                1979 г.

       ПРОМЕТЕЙ
О, слепая,слепая душа, не спи…
Вооружись же факелом святым и в земной нощи
Сыщешь путь; и откроет очи твои…
И тогда, существованья былые новые твои
Пред тобой промелькнут чередою сверкающих звеньев цепи…

Поперхнулся волной – грянулся о выступ кривой стены – очи застлал свет яркий. Грезилось ли то во влажной темноте?.. Меж тяжелых нависших стен тащила Лета Павшее Зерно – говорила…
Ой, ты Павшее Зерно, нет тлена тебе.
Белое тело твое встанет колосящимся полем без предела.
Белое тело твое встанет стволами могучих дубов.
Тепло крови твоей сохранят струи мои.
Большое сердце твое встанет могучею плотиною на моем пути
И напитает светом улицы, дома и чела людей.
Воспримут они бесконечную зоркость твоих очес,
Дух твой вещий.

И поволокла дальше… Дрожали железные своды от биенья близкого сердца Земли. Путь пресекали огненные лавины. Алыми клубами дышали пещеры. И закипала мертвая вода. И отверзлась алая пустота. Холод Леты едва ли справлялся с иссушающим светом сим. Воспрянул Павшее Зерно, русы кудри оторвал от свинцовых струй, раскрыл очи. И явилась средь огненного моря скала. От нее тянулись во все стороны цепи как лучи. Страшный шум творился вокруг нее – свистели вихри, исчезая в щелях планеты, шипели слои магмы, исчезая также, но все пронизывал единый пульс, идущий от скалы. В очах его выросла скала и показалось туловище титана. Десятерым молодцам не удалось бы охватить только одну его ногу. Эти колоссальные опоры выходили из кипящей лавы, теряясь в медленно проплывающем багровом облаке. Громом гремели цепи, когда вздымалась гигантская истерзанная грудь; мышцы бугрились, помня мощь всего тела; открытое беспрерывно налетавшим вихрям, стучало сердце титана. Корчились его беспомощные четыре механические руки. Всей головы не видно было, лишь могучий подбородок выступал из-под вышнего яруса туч. И когда ужасное туловище напрягалось, массивнейшие цепи пели, словно тонкие струны. Глухие стоны его и неясное бормотанье наполняли округу. И заплакал Павшее Зерно, взирая на страждущего… Вот уже занес над головой кремниевую глыбу с тем, чтобы обрушить ее на солнечную цепь, но встрепенулся от донесшихся сверху явственных слов. Как бы обессилев, опустил камень близ сверкающих звеньев…

Вдребезги разлетится железный пузырь – Земля!
Ненавистные своды падут… Уже цепи рвутся мои… И воспряну я
Стеная, магмою выливаясь на свет, окропляясь
Слезами Луны.
И воспряну я, раздвигая орбиты планет, стопою попирая солнца…
Вижу… свет их меркнет в цепной ядерной реакции…
И воспряну!!!

И тогда воскликнул Павшее Зерно:
Где же, где бессмертные те, что заковали б в цепи новые тебя,
Прометей чудовищный!

И тогда стал дышать титан алыми клубами, багровую тучу опуская все ниже. Окружили потоки лавы Павшее Зерно. И воскликнул он, опаляемый смертным дыханьем:
Верю, Ад, сейчас палящий меня, людьми обратится в созидающую силу…
И пал на Лету как пепел. И рванулся дух бессмертный его в беспредельную страну света. Река понесла прах наверх и явилась меж блаженных берегов Миргорода. И пел дух бессмертный:

Так
Пусть плывет
Планета – плот
И мы – ее сыновья, в рожденьях новых вскричим
Снова нов я!

Пусть
Будет свет светил,
Дождь поит океан,
В небе скрещиваются ветра,
Волосы вырастают из головы, подобно лучам из солнца,
Ревут стада, струи несут стаи рыб, наших праздников,
Пылающие плоты увлекает круговорот, колеблет паутину клекот вышний,
И люди возрадуются детьми в домах своих!

И вновь, из-под спуда, из жерл содроганием донеслось:
ВДРЕБЕЗГИРАЗЛЕТИТСАААЖЕЛЕЗНЫЙНЫЙНЫЙПУЗЫРРРЗЕМЛЯА

       ПЕЧНИК Н А В У Х О Д О Н О С О В
       ИЛИ НОВАЯ ЖИЗНЬ НАВУХОДОНОСОРА
Зноем осмолен лоб выпекающего кирпичи.
Когда выбегаю из печи,
Окрыляют плечи выпека удачи.

Когда в день ото дня
Огнь полыхающий вижу,
Как его я ненавижу.
Однако не могу прожить и дня
Без огненного «сегодня».

Жую дрожжи.
Бригадир трет шею за простой.
Бригадиру тоже трут.
Труд его тоже непростой.
Оттого нрав его крут.

Между тем, возки мужики уже прут.
Ленивцы с пепельными лицами.
Наверху гремят цепи ли, ключи.
Заполночь уходя, Свет выключи.
 
       О, РОК!
Когда над воздухом вздымается проворно
Свиток железный, аэролайнер-ворон,
Надрывным голосом сопровождая шорох стрелки,
Дева–steward кочует вспять, а пассажиры спят
Или глядят в иллюминаторы-тарелки.

Мелькают игры неба у пилота на экране.
Над картой – штурман-черт, сжигая уши в сраме,
Смещая указатели табло
Пловец небесный, он ловец известный блох.

Линейку вертит так и сяк.
Под корень цифру – чик..., как если б жителей косяк.
И в гаме, столь естественном для драм
Салон в восход – стремглав на слом, на ржавый хлам.

О, ты, отменный смертных вор у этой жизни бренной.
Летящий хор ревет сиреной, тщету сует оставив,
Над тучами, коленопреклоненно
В промозглом небе без...
 
Виз правил. М-да...! Счетов, домов, возлюбленных котов...
O, yes!!!
Когда для хора дирижирует над бездной бес.
1980
 
Туннели времени (хотите верьте – хотите нет!)
Внизу под крыльями моего сверкающего «Фалькона»
Я вижу… стада динозавров и… строящуюся пирамиду в пустыне.
В небе фронта II-й мировой среди трассирующих пуль, летящих медленно пред моим широко раскрытым взором, успеваю ускользнуть невредимым.
И снова столб серого тумана впереди - на Южном полюсе; это и есть туннель времени!
Смогу ли я переиграть события минувшего? Да! Но стоит ли?
Вмешательство в прошлое  опасно для истории настоящего…
Американский актер Вильям Грин оказывается среди скрюченных окаменелых трупов, когда-то засыпанных пеплом Помпеи. Об этом свидетельствует на запястье его браслет и год рожденья его -1895-й.
Это он – исчезнувший в Калифорнии во время съемок фильма «Бен Гур»!
Ему, ушедшему туннелем времени, пришлось лицезреть изверженье Везувия…
Его окаменевшие останки оказались под 6-тиметровым слоем лавы!
16-го апреля 1939-го самолет с 36-ю пассажирами на борту и пилотом вылетел из Рио-де-Жанейро в Гавану и исчез…
В 1994-м на аэродроме в столице Колумбии Боготе приземлился самолет неизвестно откуда явившийся.
За штурвалом пилота и в пассажирских креслах сидели … 36 скелетов.
Перед некоторыми из них стояли чашки с еще горячим дымящимся кофе, лежали газеты, датированные 16-м апреля 1939-го, у некоторых в сдвинутых челюстях дымили сигареты…
Американское судно в Тихом океане столкнулось с плавающей капсулой космического корабля, в которой живыми и здоровыми находились три космонавта в форме СС.
Оказывается, их ракета была запущена III-м Рейхом еще в 1944-м.
В 1994-м норвежские рыбаки в холодных водах Северной Атлантики на том самом месте, где когда-то в 1912-м затонул печально известный «Титаник», на спасательном круге увидели 10-летнюю девочку, которая дрожала от холода.
Она числилась среди пассажиров затонувшего лайнера.

Она числилась среди пассажиров затонувшего

Она числилась среди пассажиров

Она числилась среди

Она числилась

Она
                Москва, 1980 (вторая редакция 2004)