Принцесса и говорящий лев

               Сатир вздохнул и начал свой рассказ.
               - Слушай, дитя мое, - сказал он. - Это самая печальная из всех моих историй. Всякий раз, когда я рассказываю ее, я плачу. – Тут он достал из кармана невероятных размеров носовой платок, которому, подумала Дуня, было почти столько же лет, сколько и Гийге, еще раз вздохнул и, помолчав, продолжил. Вот эта история.
               Некогда на месте этих пустынных гор и равнин была цветущая солнечная страна, правил ею жестокий и жадный король, у которого была единственная дочь – темноволосая красавица принцесса. Имя короля не сохранила история, а принцессу звали Агавар. Все дни короля проходили в пирах и грубых забавах, с утра до глубокой ночи в замке гремела музыка, вино лилось рекой, самые красивые женщины страны не задерживались в замке дольше недели – сердце короля не знало, что такое привязанность, а чувства его были изменчивы и кратки. Принцесса росла среди безумных оргий короля, как, случается, на свалке вырастает вдруг прелестный, невесть откуда взявшийся цветок с нежными полупрозрачными лепестками и тонким ароматом. Такова была и Агавар. Даже лицом она не походила на своего отца, а уж характер у нее был прямо противоположный, и это сильно раздражало и злило короля. Он часто говорил, что ему не на кого оставить королевство, что он всегда мечтал о сыне, а вместо этого родилась дочь, и поэтому он изгнал из замка свою жену, которая не смогла родить ему наследника, а воспитание дочери целиком доверил старой няньке – необразованной, грубой, но доброй старухе, которая никогда не разговаривала с девочкой, но и никогда не ругала ее, и принцесса росла, как дикое деревце в лесу, целыми днями бродила она по склонам гор, собирая разноцветные камешки и гоняясь за мотыльками – их было видимо-невидимо в горах, голубые, коричневые, они целыми стаями кружились над полем с душистой травой и странными лиловыми цветами. Цветы назывались дремой и росли вдоль едва заметной тропинки, которая, если идти по ней не сворачивая, приводила к подземному ключу со студеной водой на берегу горной речушки.
               Однажды знойным летним днем Агавар вышла за ворота замка и, как всегда, без цели направилась по своей любимой тропинке куда вели ее ноги. В это утро принцесса была особенно рассеянна, она шла, не замечая дороги, в голове у нее роились печальные мысли, на душе  было неспокойно, словно что-то должно было случиться, но что – неизвестно, и от этой неизвестности и в то же время от уверенности, что что-то все же непременно случится, тяжело было на душе, давило грудь, щемило сердце, путались мысли. Вдруг девушка услышала, как вдалеке прогремел гром, тихое эхо отдалось в горах. Она оглянулась и увидела, что с запада ползет огромная темная низкая туча. Надвигалась гроза. Агавар оглянулась – и не узнала знакомых с детства мест. Она забрела в какую-то долину между горами. Невдалеке протекала речушка, вокруг были низкие холмы, поросшие маслинами и дикой сливой, у подножья одного из холмов ютился маленький в два оконца домик с низенькой крышей без крыльца, почти землянка. Домик окружен был садом, только все деревья в этом саду были мертвыми, видно, их погубили весенние морозы, нередкие в тех местах. Деревья (похоже, это были яблони) стояли, печально раскинув сухие ветви свои. Ни одной живой ветки, ни единого листочка не было видно, вокруг них не кружили насекомые, птицы не садились на них даже для отдыха. Однако, недолго думая, Агавар почти бегом двинулась к избушке. Казалось, что та близко, однако когда девушка добежала до нее, упали первые капли дождя, а раскаты грома стали ближе и сверкнула молния. Агавар с детства боялась грозы и поэтому ужасно обрадовалась, когда, подбежав к дому, заметила на пороге, в дверном проеме крохотную сухонькую старушку, ростом с десятилетнего ребенка, с морщинистым, как печеное яблоко, лицом, темными загорелыми руками и внимательным, немного хитрым взглядом выцветших от времени глаз. Старушонка жестом пригласила принцессу войти внутрь, усадила за стол и, ни о чем не спрашивая, предложила поесть. Агавар только сейчас почувствовала, что проголодалась, и поэтому с радостью согласилась. Старушка поставила на стол глиняную плошку с какой-то зеленоватой похлебкой и деревянную ложку, ломоть черного хлеба и кружку с молоком. Съев все это, Агавар поблагодарила хозяйку и теперь только осмотрелась. Внутренность избушки была чрезвычайно необычной. Всюду: на стенах, на окнах, даже на низком потолке – были развешаны пучки сухих трав. От этого в доме стоял терпкий и теплый аромат луга в жаркий летний полдень. Эти запахи навевали сон, но не настоящий, когда спишь, а как бы сон наяву, когда находишься одновременно в двух мирах – в том, где все, и в своем, мире своей мечты. Агавар не могла бы сказать, как долго она пробыла в этом домике, но вот гроза утихла, дождь перестал, в окно пробился солнечный луч, заплясал на столе, на стенах, благоухающих одуванчиком и мятой. Девушка поняла, что ей пора уходить. Она ласково поблагодарила старушку, горячо поцеловала ее на прощанье и неохотно пошла прочь от удивительного домика. Она шла не оглядываясь, потому что боялась заплакать, и потому не видела, как позади нее, лишь только она проходила мимо,  распускались побитые морозом яблони, они покрывались нежным зеленым пухом, листья на глазах вырастали, завязывались почки, превращавшиеся в прекрасные бело-розовые соцветия, которые тут же опадали, как снег, устилая землю в саду, и на их месте возникали крохотные завязи плодов, они увеличивались, наливались соком, солнцем, краснели и, отяжелев, падали на землю прямо на ковер из лепестков. Жужжали пчелы и шмели, слетались отовсюду птицы и вили гнезда в цветущих яблоневых ветвях, и воздух благоухал и опьянял своим ароматом…
               Утомленная, проголодавшаяся, Агавар прилегла отдохнуть у ручья и незаметно уснула. Солнце скрылось за горой, темная тень накрыла девушку, но та, не чувствуя подступавшего ночного холода, спала крепким сном. Она не слышала, как к ручью подошел отшельник, скрывавшийся от мира и от самого себя в горной пещере. Долгие годы боролся он со своей совестью и с мучившими его воспоминаниями, не выходя на дневной свет, не разговаривая ни с кем из людей, питаясь лишь ягодами, дикими плодами и съедобными кореньями. Он почти преуспел в попытках забыть то зло, которое он причинял большую часть своей жизни людям. Но теперь, при виде прелестной молодой девушки, беззащитно раскинувшейся в глубоком сне на берегу ручья, в совершенно безлюдном месте, его истинное, так далеко загнанное вглубь естество вновь овладело им. С бьющимся сердцем, тяжело дыша, бросился он, как хищный зверь, к девушке, но не успел сделать и двух шагов, как с ужасом почувствовал, что ноги его врастают в землю, тело покрывается жестким наростом, пальцы рук удлиняются, прорастая множеством веток, лицо покрывается маской, вот глаза превратились в щелки, они становятся все уже, уже, вот совсем уже не видно ничего. Он попытался закричать и позвать на помощь, но не смог и пошевелить губами. В следующую секунду он уже ничего не чувствовал и не думал. Он стал деревом. Когда наутро Агавар проснулась оттого, что первые нежные лучи солнца коснулись ее щеки, она с удивлением обнаружила, что спит под деревом, которое странно наклонилось  и будто бы протянуло к ней свои старые скрюченные ветви...


               ...Два года назад нянька умерла, и теперь единственными друзьями девушки были книги, оставшиеся от деда и прадеда, и старый ручной лев, которого когда-то оставили в замке заезжие циркачи потому, что тот заболел и не смог больше выступать для публики. Лев жил в большой клетке на заднем дворе замка. Клетка была выше человеческого роста, но для огромного царственного зверя она была тесна. Почти всегда лев лежал, положив голову на лапы и полузакрыв глаза...

               ...Печальное это было путешествие. Днем девушка и зверь прятались, а с заходом солнца пускались в путь. Они старались идти по безлюдным местам, по едва заметным тропам, через самые опасные горные перевалы, переходили вброд бурные реки, обходили стороной человеческое жилье. Однажды они набрели на сырую, заросшую густой травой низину у излучины реки. С одной стороны низину закрывал лес, с другой – высокий холм, на котором, поодаль, расположилась небольшая, в пять домов, деревушка. С третьей стороны было болото. В этом тихом месте Агавар решила сделать остановку на несколько дней, чтобы запастись едой и отдохнуть. Она выстроила небольшой шалаш из веток, постелила на землю побольше травы. Вечером, на закате, низину освещали длинные косые лучи солнца, а ночью – неверный таинственный свет луны. Все время кричала какая-то странная птица, ночной лес тревожно шелестел, и казалось, что деревья оживают и двигаются. Поляна перед лесом, заросшая крупными лиловыми цветами, была словно осыпана лунной пылью, а когда налетали порывы ветра, высокая трава волновалась и была похожа на море – зеленое море, залитое лунным сиянием. Агавар вспоминала отцовский замок, с верхних башен которого было видно море, и сердце ее сжималось от бесприютной тоски. В такие минуты она бросалась к своему четвероногому другу, обнимала его и горько плакала, а лев ласково слизывал со щек девушки соленые слезы и, если бы она могла видеть в эти минуты его глаза, она бы усомнилась в том, что он – зверь.
               - Ах ты, мой волшебный лев! – говорила принцесса, обнимая льва за шею и ласково теребя его густую гриву.- Ты ведь не укусишь меня, не поранишь, не зарычишь на меня, ведь правда? Ты знаешь, я так люблю тебя, мой говорящий зверь, но я и побаиваюсь тебя – ведь ты такой большой и сильный!
               Она еще что-то шептала на ухо льву, но сон уже овладевал ею, и скоро она сладко спала, положив свою темноволосую головку на мягкую львиную лапу, как на подушку. Зверь же боялся пошевелиться и еле-еле дышал, чтобы не потревожить сон девушки. Но через некоторое время и он закрыл глаза и уронил свою тяжелую голову с огромной гривой на землю. Так они и проснулись утром, обнимая друг друга с нежностью и затаенным страхом. Солнце было уже высоко в небе, росы на траве не было, птиц не было слышно, и только ручей журчал, пробуждая чувство жажды и голода...