обрывки нарисованной прозы 3

Надо давить на инаковость, которой я был, очевидно, не обделен. Но все это только слова, никем и никогда не произнесенные вслух. И я старательно и, надо сказать, успешно подкреплял свое дешевое позерство чем-то более весомым и зрелым, но сомнительным и иллюзорным, как, казалось бы, неопровержимая истина.Читая главу за главой, я становился все более молчаливым и замкнутым, погибая от массовой глупости и фальши, которые были не только в словах и действиях, а также в тишине и во взгляде, в свете фонарей и ночника, горевшего допоздна в окнах редких квартир.

"Доиграюсь, - подумал я, - со своими экспериментами над собой".
Но уже было поздно, так как мой прежний мир рухнул, как что-то необоснованное и утомительное. Я стал заложником свободы, которой, думалось мне, по большому-то счету (по какому такому большому счету?) никогда и не имел (но, бывало, с улыбкой прятал отпечаток Свободы за черными очками) Верно, не имел. Это она имела меня каждый день, каждую секунду грязно и грубо, без средств контрацепции, заразив тем самым меня неизлечимым вирусом - недугом, с которым мне все сложнее и сложнее было выживать в своем (уже своем) мире.

А людишки продолжали плевать мне в лицо своими прописными истинами, каждая из которых была опровергнута давным давно научными деятелями и философами, и это было хорошо известно большинству, так яростно и смешно плюющих мне в лицо.
"А может, они в действительности не читали Ницше и Спенсера,- подумал я, - Нет, этого быть не может. И думать не смей, - сказал я себе."

К черту устные обязательства.
- Стоп! - завопил я, - Остановите! Я же просил на третьем повороте около знака...
Автобус остановился, и я вырвался из этого мира навсегда. Цена вопроса - около трех баксов.