Базис и надстройка

{Здесь  144  строки}


Покину  мир  сей  я  певцом  безвестным…
Нет!  не  желаю  Лазаря  я  петь.
Придёт  мой  день,  и  я  –  в  стихах  –  воскресну;
Г о р я щ е м у  вовеки  не  истлеть.

Так  размышлял  я,  горд  моим  талантом
И  горд  воображаемой  судьбой;
И  грел  мне  сердце  свет  настольной  лампы;
И  очи  увлажнялися  порой.

И  грезил  я  о  будущем  признанье
Моих  глубокомысленных  стихов;
И  верил  я  в  моё  предначертанье;
И  Вечности  я  ясно  слышал  зов.

И  мыслил  так:  зачем  при  жизни  слава?
Отравит  душу  дьявольский  дурман.
Да  разве  я  на  то  имею  право?
Нет!  Божий  дар  мне  для  бессмертья  дан.
               
А  слава  преходяща,  слава  –  ветер…
Да,  ветер  своенравный  и  шальной.
И  вот  уж  искра  Божья  –  серый  пепел;
И  ей  не  стать  блистающей  звездой.

Нет,  я  не  дам  погаснуть  искре  Божьей,
Я  пронесу  её  через  века.
Я  мудрость  человечью  преумножу,
И  МИР  я  людям  дам  взамен  мирка.

Сердца  людские  вспыхнут  ярче  солнца;
И  низойдут  на  души  с л о в е с а;
И  сотворятся  и м и  чудотворцы;
И  многие  свершатся  чудеса.

Вот  для  того  и  должно  мне  трудиться,
Писать  стихи  не  покладая  рук.
И  незачем  безвестности  страшиться:
Она  поэту  самый  верный  друг.

От  суеты,  напрасных  треволнений
Храним  поэт  безвестностью  одной.
И  там,  в  тиши,  всегда  с  ним  добрый  гений,
И  полнится  душа  живой  водой.

Рождается  спасительное  слово,
И  возгорается  немеркнущий  огонь…

«А  не  пора  ли  снять  венец  терновый?
Ты,  автор,  перед  нами  не  фасонь!»

То  подал  голос  стреляный  читатель;
Ему  очки  так  просто  не  вотрёшь.
Смекнул  он:  «Автор  –  правды  укрыватель,
А  значит  в  проповедники  негож».

Увы,  читатель!  стих  мой  –  полуправда.
Конечно  же,  безвестность  мне  страшна.
Не  в  радость  мне  посмертная  награда,
При  жизни  получить  хочу  сполна.

О  нет,  читатель!  речь  тут  не  о  деньгах,
Хотя,  читатель,  гол  я  как  соко́л.
Я  для  себя  богатства  не  приемлю,
Я  не  за  этим,  нет,  в  сей  мир  пришёл.
               
Ни  орденов  не  надо  мне,  ни  званий;
Мне  мало  интересен  рёв  трибун;
На  мавзолейчик  нету  притязаний.
Ну,  словом,  мне  отвратен  всякий  бум.

Нет,  нет,  я  не  святой  –  обычный  смертный:
Семья,  болезни,  хата-пятачок…

«Так,  может,  ты  того:  чуть-чуть  с  приветом?
Богатство,  слава  –  это  ж  не  порок».

О,  возразить  на  оное  не  трудно,
Но  затевать  не  хочется  мне  спор.
Сей  спор  лишь  ложь  родит,  а  правду  сгубит.
Сколь  лучше  дружелюбный  разговор.

Полжизни  позади  (или  две  трети?),
И  стал  я  часто  думать  вот  о  чём:
А  много  ли  людей  на  белом  свете,
Что  смогут  помянуть  меня  добром?

И  ужаснулся  я  моим  подсчётам,
Когда  загнул…  ноль  пальцев  на  руке.
И  понял  я,  что  т е с н ы е   в о р о т а
И   у з к и й   п у т ь  пока  что  вдалеке.

Полжизни  позади…  Но  что  я  сделал,
Чтоб  поминать  смогли  меня  добром?
Я  к  сатане  бежал  как  угорелый,
Путь  к  Богу  оставляя  на  потом.

Но  путь  без  Бога  –  путь  к  оковам  смерти.
На  сём  пути  возмездие  пожнёшь:
Как  гостя  дорогого,  тебя  встретит
Приятая  умом  и  сердцем  ложь.

Навек  сочтёшь  своими  ты  врагами
Добро,  любовь,  людей  и  жизнь  саму;
И  сердце  спрячешь  за  семью  замками;
И  погрузишься,  Свет  презрев,  во  тьму…

Я  отклонился,  кажется,  от  темы,
Мне  о  другом  хотелось  написать.
Но  влез  опять  мой  своенравный  гений.
(Обижен:  не  хотят  его  признать.)

Вот  сей-то  гений  и  желает  славы.
А  я  его  в  мильоны  раз  скромней:
Да  не  войдёт  в  мои  стихи  лукавый,
Да  сделают  людей  они  мудрей.
               
Дабы,  прочтя  мои  стихотворенья,
В  Мир  Счастья  устремился  человек…
(Ведь  жизни  смысл  есть  жизнью  наслажденье;
Всё  остальное  –  прошлогодний  снег.

Пишу  о  наслажденье  я  духовном  –
Тогда  и  Бог  и  люди  суть  одно;
Тогда  бессильны  плотские  оковы;
Тогда  нам  и м я   н о в о е  дано.)

Я  верю,  что  затронут  за  живое
Людей  мои  правдивые  стихи,
И  пусть  на  миг  –  но  станем  мы  р о д н ё ю,
Сломав  пространства—времени  тиски.
            
Я  льщу  себя  надеждой,  что  не  даром
Жизнь  эта  мною  будет  прожита:
Любовь  людей  мне  станет  гонораром,
И  в  их  сердцах  открою  я  счета.

Сии  слова  моим  девизом  будут:
ТЕРПЕНИЕ  И  ТРУД  ВСЁ  ПЕРЕТРУТ.
Огня  души  хлад  ночи  не  остудит,
Я  верен  буду  вещему  перу.

Когда  же  жизнь  сочтёт,  что  труд  мой  нужен,
Зажжётся  для  меня  зелёный  свет.
И  тьмы  тем  бесов  я  обезоружу,
Уменьшив  мощь  виновника  всех  бед.

«А  ну,  пиит,  давай  начистоту:
Небось,  тираж  мильонный  спишь  и  видишь?»

Эх,  видно,  ничего  уж  не  попишешь,
Открою  я  заветную  мечту…

«Понятно,  брат.  Намеренья  –  благие.
Ты,  брат,  дерзай  и  тягот  не  страшись.
Похоже,  брат,  что  ты  в  родной  стихии,
А  значит,  брат,  трудись,  трудись,  трудись…»

Ну,  вроде  есть  контакт;  и  слава  Богу!
Стихи  пишу  я,  стало  быть,  не  зря.
Но  –  поведу  я  дело  к  эпилогу,
Хотя  пришпорить  хочется  коня.

Но  чувство  меры  говорит  иное:
Досыта  ни  кормить,  ни  есть  нельзя;
За  лаконизм,  поэт,  ты  стой  горою,
Ведь  лаконизм  есть  мудрого  стезя.

О  да,  всё  так.  Но  как  же  научиться
Смирять  свою  бушующую  кровь,
Когда  манит  чудесная  жар-птица,
Когда  постичь  могу,  что́  есть  любовь?

Любовь  стихи  в  уста  мои  влагает,
Стихи  мне  крылья,  грешному,  дают,
Стихи  мне  ключ  к  сердцам  людским  вручают,
Стихи  стезёй  добра  меня  ведут.

Пылай  во  мне,  как  солнце,  искра  Божья!
И  в  мир  я  понесу  благую  весть
О  том,  что  невозможное  возможно,
Но  звёзд  на  небесах  вовек  не  счесть.

2003