Мой дядя

I

Это раньше можно было – вечно только об одном,
Как любил и как любила, и о звездах за окном,
О сиреневых туманах, о ромашках на лугу,
О березках в сарафанах… Я так больше не могу.

И горевший в танке дядя наклонился надо мной:
"Ты пиши, пиши не глядя, я спасенный был войной:
Пожалели инвалида, на контузию свалив,
Не большая, дескать, гнида, про себя в уме решив.

Я кричал, что все погибнем, все исчезнем в лагерях,
Все в тайге дремучей сгинем, наше дело просто швах.
Я всего три стопки выпил, не был пьяным  я ничуть,
Я как будто шел по зыби и не чаял отдохнуть.

Отпустили, пожалели... Может, просто в этот миг
Крылья белые взлетели – ангел в небесах возник,
И схватился он с Усатым и впервые победил,
И крылом его пернатым я поглажен даже был.

Ты забудь меня, Галина, я в земле уже давно,
Разве только ночью длинной постучусь в твое окно,
Так ведь это не со зла я, просто нет и там мне сна,
Ты пиши, пиши, родная: солнце, облако, весна,
И озера голубые, и веселые года.

Я уже не помню, был ли в этом мире я тогда..."

II

***

…И у меня к нему есть тоже счет.
Стоянцево, четырнадцать дворов.
Не выйдет, не покурит у ворот
Мой добрый дядя Федя Серебров.

Его забрали в город одного:
Кричал, подвыпив, что погибнем все.
И стали эти дни в судьбе его
На пыточном крутиться колесе.

Да, отпустили. Да, пришел домой.
Но он с тех пор ни с кем не говорил.
Сидел один, качая головой
И «Беломор» курил, курил, курил…

Никто не мог смотреть ему в глаза:
Он чуял холод ледяных миров.
Но никому об этом не сказал
Мой добрый дядя Федя Серебров.