Да какая разница?

   - Cемен Аркадьевич!!! – дверь  со стуком распахнулась, и в кабинет влетел растрепанный молодой человек  с косо съехавшими на кончик носа очками,  развевающимся за спиной длинным клетчатым шарфом, намотанным на тонкую шею, и  веснушчатым, словно забрызганным рыжей грязью, лицом. – Только посмотрите, что я написал сегодня ночью! Нашло на меня…на одном дыхании…вот, слушайте:
So seh ich, Jesus, deine Fusse wieder,
die damals eines Junglings Fusse waren,
da ich sie bang entkleidete und wusch;
wie standen sie verwierrt in mainen Haaren
und wie ein weises Wild im Dornenbusch.
 
So seh ich deine nie geliebten Glieder
zum ersten Mal in dieser Liebesnacht.
Wir legten uns noch nie zusammen nieder,
und nun wird nur bewundert und gewacht.
 
Doch siehe, deine Hande sind zerrissen –:
Geliebter, nicht von mir, von meinem Bissen.
Dein Herz steht offen, and man kann hinein:
Das hatte durfen nur mein Eingang sein.
 
Nun bist du mude, und zu meinem muder Mund
Hat keine Lust zu meinem wehen Munde –
O Jesus, Jesus, wann war unsre Stunde?
Wie gehn wir beide Wunderlich zugrund.
    Семен Аркадьевич тем временем достал с полки какую-то книгу, полистал ее и в развернутом виде протянул пылкому юноше со вздохом:
    - Не хочется Вас огорчать, мой юный друг, но это стихотворение написано более века назад.
    Веснушчатый опустил глаза на страницу, смятение на его лице сменилось недоумением, потом задумчивостью.
   - Ничего удивительного. – наконец произнес он. - Ну да, Рильке сочинил это в 1907, а я, Раздолбайский, в 2013. Почему вы думаете, что я не могу написать такое же стихотворение? Ведь  все мы, по сути, только инструменты…Да какая разница, кто автор?...Можно вообще не указывать…или выдумать….Вы будете это печатать? Нет?
    И рыжий гений, аккуратно сложив свое творение вчетверо и засунув его в карман пиджака, исчез в коридоре.