Царская невеста

             Глава 1
С утра был воздух свеж и духовит.
Пах мёдом, ландышем и свежей влагой,
Хмельной. Вдохнёшь - и словно замутит,
Как напоит тебя ядрёной брагой.

Благоухала  запахом сирень
Цвет вишен в майском дождичке купался
И тучки разогнав, весенний день
Быть солнечным и тёплым обещался.

Под крышей терема запел скворец,
Что не допел вчера - начал с начала.
Церковных глав коснувшись, наконец,
В них солнце ярким светом заиграло.

И запылали купола огнём,
В Москва- реке сияньем отражаясь.
Орёл двуглавый с башен над Кремлём
Окинул город взглядом, пробуждаясь.

Церковный благовест сзывал народ
К заутрене. Будь славен, Боже святый !
Столичный град Москва. Весна. Восход.
Год тысяча пятьсот семидесятый.   
               
Иван Васильич не любил Москву
Там, в Александровой, куда вольнее.
Туда уехать, разогнать тоску,
Душе вольготней там и веселее

Старался оттянуть отъезд назад,
Считая слободу второй столицей.
Бояре ропщут на такой уклад
Ему видней, когда к ним возвратиться.

Царь в слободе был славен как аскет.
Зато, послов заморских принимая,
Велел сзывать всех девушек окрест,
Послам в забаву, слёз не замечая.

Потом смотрел, облокатясь об стол,
Как тот, потея, с нею развлекался
В подпитии. И редко, чтоб посол
По утру в чём-то с ним не соглашался.

Родители не смели возражать,
Дочь посылая на забаву эту.
Поскольку царь умел вознаграждать,
Платя отцам немалую монету.

Царь слободу отчаянно любил,
Как парень сохнет по своей любимой.
Порой казалось - он Москву забыл,
Заворожённый трелью соловьиной.

Любил за яблоневый аромат,
Считал, что слобода подобна раю,
Где, в кущах райских, много лет назад
Змей обитал, праматерь совращая.

Душист и ароматен воздух здесь,
Сады и маковки церквей виднелись.
А девки ! Бусы на неё повесь.
Колечко дай, да и греши неделю.

Царь выходил к народу как чернец,
Под куколем, смиренник в рясе чёрной,
Грехи замаливая. В вере - образец,
Устоям православия покорный.

Но нынче царь приехал за другим.
С другим желаньем бросил он столицу -
Доколе ж должен жить он нелюдим,
Вдовцом убогим - царь решил жениться.

Во все концы разъехались гонцы
С оповещеньем царского желанья,
Чтоб не скрывали дочерей отцы
От царских глаз под страхом наказанья.

А потому, по городам, как встарь
На смотр были представлены девицы
Чтоб в Александровой сам Государь
Затем смог выбрать для себя царицу.

Чтоб воеводы, не жалея сил,
Не мешкали - срок исполненья близок,
Смотр провели, чтоб каждый заносил
Красавиц писанных в особый список,

Родителей повязывая в том.
Под крестным целованьем, в чтоб ни стало,
Их дочь - избранница любым путём
В срок пред очами царскими предстала.

Царь тщательно красавиц изучал -
Цвет глаз и  рост, величину их груди
Любой изъян на теле замечал,
Чай, не кобылы - ведь царицей будет.

В стене одной из комнат повелел
Пробить отверстие, чтоб было видно,
В осмотре лекарями голых тел,
Чтоб ошибившись, не было обидно.

День, названный Государём, настал.
Невесты съехались одновремённо
Опричный двор их всех обозревал,
Обилием красавиц удивлённый.

Опричники на них во все глаза
Со смехом пялились, вгоняя в краску
Шептались меж собою -« Вот краса !
Отдал бы душу за минуты ласки!»

Поодаль от невест стоят отцы,
В переживаниях - судите сами,
Вокруг дворня, бояре и стрельцы,
На девок пялясь наглыми глазами.

И каждый думал, глядя на крыльцо,
Что вот сейчас царь, выйдя из покоев
Вручит своё заветное кольцо
Ей, дочке, его сердце успокоив.

И если дочь в царицы не пройдёт
Царь всё равно одарит подношеньем.
Никто здесь без подарка не уйдёт,
Кому - деньгами, а кому - именье

Двор царский превратился в луг цветов,
Одеждой яркой девушек расцвечен,
Повойников, убрусов, шушунов,
Ширинок, шелком брошенных на плечи

Боярышень, купецких дочерей
Дворянок, отличимых красотою.
Бояре млели -кто из них милей,
Кого царь назовёт своей женою.

Смотря на них, царь думал -«Спору нет,
Не счесть красивых девушек в России…»
Прикинул -«Сколько же минуло лет,
С тех пор, как умерла Анастасия ?..

Забытье её, голубку, не легко,
И сердце ноет, вспомнив эту тризну.
Я, постарев, шагнул так далеко,
Что скоро впору попрощаться с жизнью.

И тяжело на молодость смотреть…»
В невинном смехе чудилось другое…
-« А вдруг, женясь, смогу помолодеть,
Вкусив, как прежде тело молодое ?»

В обличье царском и блестя венцом,
Отбросив чернь монашеской одежды,
Взирал на них заботливым отцом,
С улыбкой, девушкам даря надежды

Велел подать Настасьину корону
К ней барму, обручальное кольцо
И возложить к царицыному трону
На любованье, с стражей двух стрельцов

А рядом - трон его, с большим орлом
Двуглавым, подлокотники драконьи.
Парчой обитом, в блеске золотом,
В рубиновом сиянье, цвета крови.

Однако, день смотрины подходил.
Нежданно появилось помраченье
Кукушку кто-то на дворе подбил
И бросил мёртвою на обозренье

Кукушка серая, с следами крови,
Лежала у монашеских палат.
Бояре, недовольно хмуря брови,
Допытывались - кто же виноват?

Виновных не нашедши, оставалось
Зарыть, причём шептались об одном -
Убить кукушку издревле считалось
Плохой приметой и большим грехом.

Кукушка на Руси - святая птица,
Сотворена, чтоб людям сообщать -
Кому покамест в рай не торопиться,
Кому - пора пред Господом предстать

И всё же доложили Государю.
Царь приказал виновника сыскать
И наказать за гибель Божьей твари.
Но, чтобы праздника не омрачать,

Не нагонять на съехавшихся страха.
Пусть помнит провинившийся упырь -
Отправить неразумного монаха
Навечно в Соловецкий монастырь.

Собравшиеся меж собой шептались,
Осталось лишь на бога уповать,
И чтоб девицы зря не волновались
Царь приказал - смотрины начинать
            Глава 2
Царь в выборе не мог определиться.
Все, как одна - огромные глаза,
Румяные, испуганные лица,
У каждой сзади толстая коса.

Ах, как же все они напоминали
Анастасию, первую жену.
Такую, как она, найдёшь едва ли.
И по характеру, и по уму.

Подглядывал за переодеваньем
В отверстие, на розовую плоть
Прости мя, Боже- пронеслось в сознанье,
Перекрестился. Милостив Господь

Вернувшись в залу, вдруг Господь наставил
Тех поискать, кто разумом востры.
И приосанившись, венец поправив
Взглянул на них, молчавших до поры

Боярина Морозова советом
Просил дотоле в деле пособить
Их, расфуфыренных и разодетых,
Пусть он попробует разговорить.

Тот подошёл, окинул девок взглядом.
Все хороши, с которой начинать?
Начал с красавицы, стоящей рядом -
-- Государя готова ублажать?

И смолк, уже уверенный  заране -
Скраснеется, не сможет говорить.
--А если Государь мне мужем станет,
То отчего бы и не ублажить ?

--«Смела..»,- подумал царь, - ты чья ж такая?
--Собакина Василия, купца.
--А имя? --Кличут Марфой. --Боевая,-
И мысль -« Пригожа ростом и с лица..»

--Так вона как…Собакин мне известный,
И знать, мошна великая у вас ?
--Не бедствуем, царь-батюшка, и честно
Скажу, нужда и голод - не про нас.

--Он счастлив, знать, имея дочь такую
Считать его богатства не берусь.
--У батюшки лишь дюжина ушкуев,
Твоё ж богатство - вся Святая Русь !

--Умна ты, Марфа,- государь заметил,-
И не умеешь пред царём робеть.
А ну- ка, если украшенья эти
Мне на тебя захочется надеть?

--Да ведь пока я даже не невеста.
А назовёшь меня женой царя,
Тогда сробею…Разве ж мне не лестно?-
И смолкла вдруг, улыбкой одаря.

--Ну что, Морозов, как тебе девица?-
Ища ответ, боярин заморгал.
--Пойдём к другим, чем на одну дивиться.
Я там такую ягодку сыскал!

--Сабурову, наверно? Я заметил.
--Ты б, Государь, и с ней поговорил.
Её я в списке крестиком пометил.
Вот я б кого в царицы предложил!

Уж всем взяла, признаться, тем и этим..
Лицом и телом, хаять - грех один.
Её я на дворе ещё приметил,
Середь других - ну право, как павлин!

--Ишь ты! --А стать какая, сразу видно
И лик иконописный, а коса
До пят. Отец - в приказе Челобитном,
Его давно я знаю, молодца.

--Ну что ж, пойдём, посмотрим Евдокию.-
Стоит в испуге, словно мел, бела.
--Боишься? Что мы, страшные такие?
--Да как же, к царю- батюшке пришла.

--В царицы хочешь? --Очень честь большая,
Как будто даже и не про меня.
Иван Васильич, боязно, не знаю…-
И замолчала, голову склоня.

--Не за меня, так может быть, за сына?
Ему таких красивых не найти.
Уж за него то, думаю, по чину?
Так что, согласна за него пойти?

--Да разве я противлюсь быть счастливой,
Раз ты наказываешь, Государь?
--Добро. Быть обещаешь не строптивой,
Послушной мужу, как водилось встарь?

--Смиренью меня с детства научили.
--Ну, будешь Ваньке добрая жена.
А я помру, да окажусь в могиле -
Тогда тебе царицей быть сполна.

С улыбкой царь обнял её за плечи.
--Ну, сношенька, позволь поцеловать.
--Спасибо, батюшка. - Настанет вечер,
Зову тебя с отцом повечерять

А поцелуй горяч, не стать бы пьяным.
Чем же теперь тебя мне наградить?
Чего ты хочешь, окромя Ивана?
Именьице? Ну, так тому и быть.

Дарю Медведево, что близ Коломны,
Родителям твоим дни доживать.
Ну, улыбнись, не будь такою скромной,
Дай ка ещё тебя поцеловать.

Что, счастлива теперь? И слава Богу.-
На утро всех красавиц отпустил,
Помимо дюжины, в обратную дорогу
И в тот же день, под вечер, объявил

Что выбрал ту, которую хотелось
Царицей зреть, деля постель и трон
Красой, умом, в речах явивши зрелость
Чем он, царь, был немало удивлён.

Фамилию сокрыл, до воскресенья.
Был безмятежен, словно в женихах
И не был. Пусть невест берёт томленье,
И их отцов, в горячих головах

И, Господу поклоны отбивая
Во славу Божью, шёл в обратный путь
В обитель. По пути не забывая
Кого-либо за ляжку ушипнуть.

Отцы, гордясь оказанною честью
И дочерьми, обласканных царём
Себя уже сочли царёвым тестем,
Царёвых обитателем хором

Дщерь будут Государынею кликать,
При людях - низко голову склоня,
Подобно Богородицыну лику.
И зятюшку бояться, как огня.

И наконец собрали всех двенадцать
Отцы - боясь перешагнуть порог,
В душе молились Богу - может статься,
Что весть, как гром, обрушит потолок

Иван Васильевич неторопливо
Врос в трон, за подлокотник ухватив.
Двенадцать дев, как маков цвет, красивых
Стояли, низко головы склонив.

А Государь, как чёрная ворона,
Внимательно глядел по сторонам.
Два рынды в белом замерли у трона,
Топорики свои прижав к плечам.

И тишина стоящих обуяла,
Сомлевших в ожиданье царских слов,
Вот-вот рождающимся в стенах зала,
Как исполинский глас колоколов.

Царь поднялся, и ниже пала челядь,
Уткнувши нос в дубовые полы.
--Мы, Государь ваш, всех вас оглядели,
Согласно требованьям старины.

Все вы красивые, друг друга краше.
Нарядами и ликом - взяли всем.
Все вы достойны быть царицей нашей,
Моей женой любимой. Между тем…

Одна лишь стать моей супругой может
И Государыней Всея Руси.
И потому…- стал голос громче, строже.
Мне подсказал Господь не небеси…-

Стал голос вновь ласкающим, как арфа,
Исчезла строгость с царского лица.
--Собакину назвать невестой, Марфу
Дочь уважаемого мной купца.

Царь подошёл к невесте, улыбнувшись
И заглянувши в девичье лицо
С подноса взял, к её руке нагнувшись
В сиянье яхонтов заветное кольцо.

--Дарю тебе, надеюсь - будет впору,
Как будущей супруге, перстенёк
Голубка, ты царицей станешь скоро,
Вся Русь челом коснётся твоих ног,

А вы, красавицы, утрите слёзы.
Украсили избранницу мою,
Как хороводом стройную берёзу.
За красоту, за  молодость свою,

Я жалую вас, девушки, приданым,
Именьями для матери с отцом.
И на прощанье, царь ваш, Богом данный,
Всех одаряю памятным кольцом.

А ты, свет Евдокиюшка, отныне,
Сабурова, останешься у нас.
Благословясь, снохой при старшем сыне,
Женой его. Ну вот и весь мой сказ.

Вы ж, гости, собирайтесь в путь- дорогу,
Прощайте, я вас больше не держу.
Морозов, что-то я устал немного.
Пойдем, послушай, что тебе скажу…

Откладывать со свадебкой не стану,
Ты от меня там передай сейчас -
На челядь вздеть парчовые кафтаны,
Салютовать из пушек каждый час,

С убогим людом милостью делиться,
По десять бочек выкатить вина
На площадях, чтоб всякий мог напиться
За здравие невесты, задарма.

И всем скажи - невесту, с сих минуток
Лишь Государынею называть
Желания, в любое время суток
Как и мои, немедля исполнять

И прочее, тебя учить не надо.
Михайло Яковлич, рассуетись
Ради невестушки, не за награду.
И на меня, Ивашку, не гневись.
            Глава 3
Марфа Васильевна - как величала
Её ещё недавно вся родня,
Себе отныне не принадлежала.
Пред ней смолкали, голову склоня.

Она не та, какой была вначале
Её ровня - лишь Государь один
Верховные боярыни держали
Над ней теперь нарядный балдахин

Она идёт - пред ней свеча сияет,
Десятки глаз страхуют каждый шаг,
Как будто путь царицы пролегает
Не среди дня, а сквозь кромешный мрак.

Врата Москвы - распахнутые настежь.
Сюда с утра спешит убогий люд.
На Лобном месте - объявили власти,
Всем нищим милостыню раздают.

Марфа Васильевна во всех соборах
Поставила во множестве свечёй,
И всем, просящим Христа ради - горы
Ещё горячих, свежих куличей.

Пред ней кидались в ноги, как мессии.
Когда стрельцы, посторонив людей,
Путь пролагали - словно вся Россия
Сошлась в Москву, склониться перед ней

Как пред иконой. Марфа воплощала
В себе смиренье. Словно бы в вину,
Она лицом своим напоминала
Анастасию, первую жену

Быть может, выбрана царём за это,
Богобоязненная, как она,
Притом в одежды царские одета,
Зеркальной тенью бы сошла сполна

Идя с боярами от храма к храму,
Средь толп, мгновенно падающих ниц,
С лицом открытым, шла легко и прямо,
Глаза прикрывши щёточкой ресниц.

Ещё неделя, и тогда сокроют
От  глаз чужих черты её лица
В палатах за Кремлёвскою стеною,
За стенами высокими дворца

Закроют прелесть кос её девичьих
Блестящей кикой, под цветной убрус,
Кокошником, повоем для приличья
Да поскромней , под строгий мужнин вкус

На завтра Марфа пожелала мыться.,
Не в царской мыльне - как в родном дому,
По чёрному, чтоб дым и пар клубился,
С соломой золотистой на полу

Царь подивился этому не мало,
Но быстро счёл, что спорить не с руки.
Морозову сказал, чтоб отыскал он
Такую баньку у Москва-реки.

Нашли боярскую, с сосновым срубом,
С полоком выскобленным, полежать.
Пусть веничков берёзовых нарубят,
С десяточек, по спинке похлестать

А главное - есть речка, искупаться.
С песчаным дном, течение чуть-чуть.
Напарясь в волю, надоест хлестаться,
И в воду, благо в ней не утонуть

И Марфа, в окружении старушек
Как клушек, опекающих цыплят
На лавке, средь постеленных подушек,
Сняла обшитый золотом наряд.

Старушки не сдержали восхищенья.
--Ах, матушка! Да до чего ж бела!
Уж ты для глаз - как ангела явленье.
Красой и стройностью -ну всем взяла!

Напарясь, Марфа распахнула двери,
Вся чёрная от сажи, словно бес,
Нагой помчалась на безлюдный берег,
Чтоб копоть в речке смыть с своих телес.

Ещё моложе сделавшись душою
И глядя на пылающий закат,
Подумала - что ей судьба готовит
Там, в стенах государевых палат.

И день настал, введенья в царский терем.
Смутясь, румянцем на щеках горя,
Её вели к раскрытой настежь двери,
Ведущей в обиталище царя.

У двери Марфа приостановилась,
Как бы окинув взглядом этот путь,
Сулящий, взяв оказанную милость,
Проститься с тем, чего нельзя вернуть.

В конце пути царь ждал свою невесту.
--Ну не дрожи так, матушка, смелей ! -
Боярыня шепнула. Свято место,
Ужель теперь принадлежало ей?

Боярыни остались у порога,
Смотря, как в одиночестве своём
Она, осилив, наконец, дорогу,
Едва дыша, стояла пред царём.

Возле царя, на бархатной тряпице,
Лежал блестящий золотом венец.
Тот, что носила прежняя царица
И новая наденет, наконец.

Царь взял венец, промолвив --Моя Лада
Теперь он твой - и, осенив крестом, -
Голубка, улыбнись, ужель не рада ?
Храни тебя Христос ! - накрыл венцом.

О Господи, спаси её, помилуй,
Для царства сбереги, в расцвете лет.
Чтоб верной  мне была, меня любила,
А я уж огражу её от бед…

И перед тем, как сходим помолиться
В дворцовой церкви службу сотворя,
Боярыни, целуйте крест царице,
Избраннице и Божьей, и царя

Царицын двор - бояре, их супруги
Все, кто толпясь, стояли у дверей
Гуськом к ним подходили, как в испуге
Крест целовали Матушке своей

--Я, Господа свидетелем считая,
Клянусь царице лиха не чинить,
Ни ведовства, по ветру насылая,
Ни сатанинских чар не наводить,

Служить ей верно, с крестоцелованьем
Во имя Господа, святых отцов.
До смерти,  до последнего дыханья
И жизнь за Матушку отдать готов…

К распятью приложившись, отходили.
Другая шла, переступив порог.
Уставшая стоять, в поту - как в мыле
--…Молюсь, чтоб бог царицу уберёг

От злого сглаза, от лихого зелья,
От злодеяний, ведьм и колдунов,
От ядов всяких, в яствах и в постели,
Поныне, присно и во век веков…

Малюта, Государевое око,
Смотрел в их лица, чтобы опознать
Злодея, зло таящего до срока,
И упредя, схватить и заковать

Боярышни, дворовые девицы,
В словах плутая, прямо и в объезд,
Краснели - Государыне царице
На верности своей целуем крест !

…А если клятву я свою нарушу,
То в огненной геенне мне гореть,
Пусть заберёт нечистый мою душу.
И в жизни нынешней моей и впредь…

Иван Васильевич стоял с ней рядом.
А Марфа, слов не слыша, как во сне,
Ждала конца сурового обряда,
Лишь холодок струился по спине.

И наконец, последнюю дослушав,
Вздохнула, словно тяжесть сбросив с плеч
--Ты, Марфинька, бледна. Потешив душу,
Устала, может хочется прилечь ?

Дай, полюбуюсь твоим ясным ликом
Скажи, чего желаешь, попроси!
Жену какую выбрал… Посуди -ка,
Ты первая теперь, во всей Руси. -

Тень при свечах царя была огромна,
А Марфа - в его власти, навсегда
--Да ты меня не бойся, я не трону
Вот свадебку сыграем, уж тогда.

В постельке разрешу тебя от девства.
Что обо мне болтают, ты не верь.
Тебе же никуда отсель не деться,
А я ведь не насильник и не зверь!

К чему мне это? Похотью приспичит,
Сбегутся, лишь ладошками ударь.
Любую ягодку сюда покличут,
Вот так, голубка. Как-никак, я царь.

Ты баб-то отпихнуть поможешь, птаха.
А ?  --Помогу. --Ну, вот и красота.
Ступай.-    А птаха, взмокшая от страха,
Что не попала в жадный рот кота.

«Бояться, сожалеть то чём-то -поздно.
Страшён и стар. А мне с ним жить да жить…
Сживусь, слюблюсь, ведь он совсем не грозный,
Бог даст, ему сыночка подарить…»

Пётр Темрюкович, брат второй царицы,
С сестрой простясь, чуть духом не упал.
В бояре при сестре не смог пробиться,
А может, просто кто-то помешал.

В Москве его встречают с неприязнью,
Мол, нехристь, басурманское мурло.
Промеж собою обливают грязью,
Смеются, что с сестрой не повезло.

Да пусть, ему не до боярских мнений,
До этих всяких сплетен и слушков.
Три дома, да десяточек имений
Со множеством посошных мужиков.

Князь отказался изменить устоям.
Здесь, в православной матушке- Москве,
В своей хоромине гарем устроил
С четвёркой жён, на удивленье всем.

Бояре, в злой усмешке зубы скаля,
Промеж собой судачили о них,
Что с удовольствием бы поменяли
Одну черкешенку на двух своих.

А ставши стольником, он возгордился
Родством с царём, своим богатством, всем.
Хотя пред ним всяк головой склонится,
Он, царский родственник - ни перед кем.

В дворце сестры он был всегда желанным,
А государь черкесов уважал.
Когда Темрюк к царю являлся пьяным,
Царь морщился, скривившись, но прощал.

Но вот сестры, черкешенки , не стало,
Князь по началу сильно приуныл.
В Москве болтали - он попал в опалу,
Царь шурина, однако, не забыл.

Послал служить в Конюшенном приказе.
Но вдруг  -  быть может, чей-то злой подвох,
Быть может, кто царёву лошадь сглазил -
Любимый царский аргамак подох.

Петра несчастья словно подкосили.
В конюшнях он остался не у дел,
В Боярской думе князя потеснили,
Морозов на его сиденье сел .

Темрюк задумался - что ожидает
Его, коль Государь решит жениться вновь.
Царь крут и своеволен, всё бывает,
Когда взыграет новая любовь.

Он понимал - богатым, именитым
Как при сестре, он может и не стать.
Что значит быть забытым фаворитом?
Лишь то, что всё, что было, потерять.

Смотрины в нём посеяли смятенье,
Был каждый нерв, казалось, обнажён.
Как будто царь, в животном похотеньи
Увёл к себе его любимых жён.

Князь вспомнил - он знавал отца невесты
И знал - тот был доверенным лицом
Царя, что в его частые приезды
И Марфа появлялась здесь с отцом.

Князь Пётр у них бывал. Ему казалось,
Что Марфа, своей яркою красой
Его смущая, словно б соглашалась
Стать его верной, пятою женой.

Она смеялась. -- Я не перестану
Тебя любить! - и, испуская вздох,
Он добавлял --Как жаль, что по Корану
Могу иметь я только четырёх

Бывая у Собакиных так часто,
Что даже пёс цепной хвостом вилял,
Он говорил ей --Хлопотунья, здравствуй!-
И на подносе персики вручал.

Не персики, так гроздья винограда,
Не виноград, так кузов спелых груш.
--Тебе, красавица. Я вижу, что ты рада.
Однако, жаль, что я тебе не муж.

В субботу, утром, солнечным и ярким
В сопрожденьи конного стрельца,
Возок с гербом промчался по Варварке
Остановившись у ворот купца.

Толпа дворни во все глаза глядела,
Как улыбаясь, с радостным лицом
Голубка в дом отцовский пролетела
Соскучившись по матери с отцом.

Молва мгновенно новость подхватила
И понесла, касаткой воспаря -
Невеста царская по дому загрустила
И отпросилась на день у царя.

К обеду новость знала вся столица.
Князь Пётр дела по дому отложил -
Проведать надо юную царицу,
Покуда царь побывку разрешил.

И поспешил, верхом на аргамаке,
Проверить, злую мысль в уме храня -
Как поживает батюшка Собакин
И вся благословенная семья.

С собою взял дворового детину -
Ведь не с пустою же идти рукой.
Гостинцев южных целую корзину
Холоп, натужась, нёс перед собой.

Василий Юрьич гостю улыбнулся
--Рад гостю. Княженька, каким путём ?
--Да вот, как видишь, захотел встряхнуться,
Взглянуть на Марфу, хоть одним глазком.

--Ну что же, проходи, не величаясь.
Чего ж стоять, как статуй, у дверей.
А это что в руках? Не догадаюсь.
--Гостинец сладкий дочери твоей.

Иван Васильевич мне не позволит
В Кремле свою невесту повидать.
А здесь, покуда вырвалась на волю,
Хоть белу рученьку поцеловать!-

Марфуша вышла, глазками сияя,
При виде гостя в пояс поклоняясь.
--Ну что ты, что ты, дева дорогая,
Мне кланяться, ведь я тебе не князь.

Какой я князь? Я - твой слуга, Петрушка.
--Присел бы?  --Бог с тобой, и не проси.
Вот яблочек тебе принёс, вот грушки.
А персики! Попробуй- ка, вкуси!

Понравился? Ну, кушай. Грушу, сливку…
--Садись, князь, Христом -Господом прошу,
Испил бы бражки, чарочку наливки.
--Помилуй, Анна Власьевна, спешу.

Я ж мимоходом. Дай вам бог здоровья.
А ты, лебёдушка, когда в обратный путь?
Под вечер? Ну, прости за многословье,
С поклоном всем ! --И ты не обессудь.
              Глава 4
А на рассвете Марфа заболела.
Внутри стал жечь какой-то уголёк.
Отрыжка в горле, холодок по телу,
Спазм в области брюшины, выше ног.

Царя не беспокоили вначале.
Когда ж больная стала исходить
Блевотой жёлтой, в страхе побежали
Его о происшедшем известить.

Царь, выслушав, стал хмурым и сердитым,
Похожим на береговой утёс,
До основанья тучами покрытый,
Таящих громы предстоящих гроз.

--Быть может, лекари не досмотрели ? -
Сказала мамка, пряча свой испуг,-
Быть может, хворь дотоле зрела в теле,
И до поры скрывался злой недуг?

--Что ты несёшь мне тут своим боталом ! -
Царь крикнул, еле сдерживая гнев, -
Недугов у царицы не бывало,
Врачи клялись мне, Марфу осмотрев.

--Царь- батюшка, быть может, отказаться,
Покуда обрюхатить не успел?
Нашли б другую, если постараться.
--Я, Лизавета, к этой прикипел.

Так говоришь, что Марфу рвотой корчит.
А вдруг меж нас, Господь её спаси,
Тать на неё за что-то зубы точит,
Пытаясь злою порчей извести ?

Надеется - царь от неё отстанет,
Отступится и свадьбе не бывать?
Нет, Марфа всё равно царицей станет.
Ступай. Одну её не оставлять.-

Все при дворе шептались про такое-
Что царь не смог невесту уберечь,
Что мамки, ночью бдящие в покоях
Могли, однако, и не устеречь.

Царь дважды Марфу приходил наведать.
Где сил неисчерпаемый запас?
От прежнего румянца нет ни следа,
Потух весёлый блеск усталых глаз.

На третьи сутки он пришёл к ней снова
И замер, её видом поражён.
Она, навстречу встав, почти здорова,
Отвесив царю-батюшке поклон.

А он, с боярами не соглашаясь,
Не зная, что в несчастье предпринять,
Стоял в растерянности, улыбаясь -
--Голубка, дай тебя поцеловать !

Почти такая, как была дотоле,
Хоть бледность с щёк девичьих не сошла,
Но сразу видно - отступили боли
И вновь улыбка та, какой была.

--Лебёдушка моя ! -обнявши Марфу,
Царь молвил --Ты бы знала, как я рад.
Красавица моя, голубка, здравствуй!
Теперь для свадьбы больше нет преград.

Причины нет откладывать венчанье,
А там - до смерти рядышком идти.
--Боюсь я что-то, - с лёгким содроганьем
Сказала Марфа.--Ты меня прости…

--А ты не бойся, помни - я с тобою,
Нам ничего не сможет помешать.-
И вновь поцеловал, обняв рукою,-
--Поверь ! --На бога будем уповать.

--Тебе же лучше, дитятко родное,
Я вижу, отступила злая хмарь.
--Не отступила, батюшка. Не скрою,
Мне с каждым днём всё хуже, государь.

--Ну потерпи, голубка, боль отстанет.
Ты помолись и всё пройдёт, поверь.
Заступница, Мать Божья, не обманет.
Ложись, поспи, а я прикрою дверь.

На утро в гости к ней пришёл Скуратов.
Малюта, царский глаз, предтеча бед.
Окинул взглядом Марфины палаты,
Как пёс принюхиваясь, взявши след.

--Пришёл проведать, как ты тут, царица…-
Потом вздохнул, и видя - Марфа спит,
Решил не продолжать и удалиться,
Покуда царь того не повелит.

Но всё же, словно нюхом что-то чуя,
Пришел к царю и голову склоня -
--Иван Васильич, что тебе скажу я…
--Что ? Говори, я слушаю тебя.

--Иван Васильич, неспроста всё это.
С чего б вдруг крепкой девке захворать?
--И я про то. Лукьяныч, посоветуй.
Или Господь решил меня карать ?

--А вдруг не Бог нам посылает напасть?
Дворец большой, людишек много в нём.
Сидят и ждут тебе устроить пакость.
Вели дознаться мне! --Нет, подождём.

Сегодня заходил к ней повидаться.
Голубке лучше стало, наконец.
Ей полежать да с силами собраться,
А там со свадебкой, и под венец.

--Иван Васильич, тут болтают всяко,
Прости, быть может что не по пути,
Что Марфа - князь Темрюк по пьяни брякал,
Ему дорожку может перейти.

Вот ты сказал про свадьбу, про веселье.
Ты Государь, как скажешь, так и быть.
Но кажется мне, здесь причиной зелье.
Дозволь мне сыск по делу учинить.

--Григорий, полно и ступай-ка с Богом.
Пусть там болтают, а ты веришь в гнусь.
Сам убедишься, подожди немного.
От свадьбы с Марфой я не отрекусь.
             Глава 5
 Для свадьбы царской было всё готово.
Вино в кувшинах ярче янтаря,
Меда хмельные в братинах, в ендовах,
И блюда с снедью золотом горят.

И пирогов заманчивые горы,
На вазах - фрукты, башни холодца.
И мясо, мясо - ешьте до упора.
И сладостям заморским нет конца.

Все ждали, что вот-вот. из-за угора,
Взметая снег копытами коней,
Влетит под песни царский поезд скоро,
Весёлых и разряженных саней.

А царь, молитвой душу облегчая,
С лицом, слегка помятым ото сна
Спросил, как будто недоспав, зевая -
--Лукьяныч, что там с Марфой? Как она?

А тот, как бы подыскивая слово,
Взглянув в окно на снега круговерть,
Сказал --Марфа Васильевна готова !-
Недосказавши - Но бледна, как смерть.

--Ты знаешь сам, она хворает малость.
А так - улыбчива, бодра с утра.
Спешит с боярынями, наряжаясь.
Ты б тоже поспешил, давно пора.

Но вот собрались. Стольники, бояре.
Толпа жильцов, дворян и их детей,
Опричники - охрана Государя,
И ржанье застоявшихся коней.

Под скрип полозьев свадебные сани
Под звон бубенчиков, тесня толпу,
Помчались по заснеженной елани
В давно их ожидавшую Москву.

В Москве промчались с гамом, с шумом,гиком               
И встали у Собакиных палат.
Варварку всю заполонили мигом,
Стал стольный город сразу тесноват

Купеческий дом переполошился.
Встречающие - челядь, мать, отец.
Ещё бы - царственный жених явился
Вести свою невесту под венец.

Родители встречали с караваем
--Царь-батюшка, хлеб-соль тебе, вкуси !
Не обессудь, вдруг что не так, встречаем
Тебя, Государя всея Руси.

Входи, зятёк бесценный, сделай милость.
Почти наш дом особою своей,
Невеста, ожидая истомилась,
Тебя заждавшись, стоя у дверей.

--Василий Юрьич, за хлеб-соль спасибо.
Поклон тебе и женушке твоей,
А я к тебе с подарком тоже прибыл,
Две дюжины сибирских соболей.

Эй, стольники, внесите это чудо ! -
И двадцать слуг, неся пушистый клад,
Внесли их в залу, разложили всюду,
Отдав поклон хозяевам палат.

--Василий Юрьич, чай, тебе известно,
Что мы сюда, делам другим опричь,
Пожаловали за моей невестой,
За дочкой вашей. Позови, покличь !

--Марфа Васильевна, поди сюда, родная !
Дверь распахнулась и не без труда,
С поддержкой мамок, тяжело ступая,
Вошла невеста. До чего ж худа !

Истощена. --«О боже, что с ней сталось !»-
Подумал царь. --Голубка, что с тобой ! -
От той, избранницы, лишь тень осталась.
Одна коса всё та же, за спиной…

--Бледна ты…- Больше не скрывая жалость,
Сказал. И мысль -« Не пожелать врагу…»
--А свадьбу сдюжишь? --Я о ней мечтала…
Конечно сдюжу, Государь, смогу…

--Ну чтож. Тогда, боярышни, возьмите
Голубку ласковей, под локоток
И в сани. Только мехом утеплите,
Чтобы морозец ухватить не смог.

Марфа Васильевна уселась в сани,
Прижавшись к Государевым рукам.
И кони вновь помчались над снегами,
Как птичья стая к тёплым берегам.

И вырвавшись из тесноты столицы,
Вновь санный поезд, длинною змеёй,
Под пологом от ветра пряча лица,
Снега взметая, мчал по столбовой

И снова по заснеженной дороге
Летели тройки, как на почтовых.
Скорей бы во дворец, расправить ноги,
Медов хмельных испить за молодых.

Десяток туш, на вертелах румянясь,
Ждёт их, ядрёным духом исходя.
Вот и стрельцы из леса показались -
--Царь будет здесь, минуты погодя !

Вся челядь, выстроившись в коридорах,
Дворяне, кравчие, огни свечей,
Восторгом, светом отражаясь в взорах,
Встречали Государевых гостей.

Откинув полог, воздухом морозным
Обдутый, в величавости своей,
Сам Государь, Иван Васильич Грозный,
Сжимая посох, вылез из саней.

А рядом, неуверенно ступая,
В фате, с жемчужинами в волосах,
На руку Государя опирая,
Шла молодая бледная краса.

Все пали, замерев в земном поклоне.
Вновь поднялись, приветствуя гостей.
И день сиял в малиновом трезвоне
Десятка Александровских церквей.

Рассевшись, гости вновь вскочили с места,
В поклоне низком, поясном склоняясь.
Царь медленно прошел, держа невесту,
На все три стороны перекрестясь.

Два царских кресла шкурками куницы
Устлали. Царь подгрёб их под себя
И сел. С ним рядом - юная царица,
Двух соболей на шее теребя.

Давно ль был Государь высок и строен,
Лицом красив. Теперь его черты
Поблекли. Взгляд был резок, беспокоен
И ни следа ушедшей красоты.

Нет сорока. И глаз всё также зорок,
В речах - находчив и красноречив,
Но выглядит он далеко за сорок,
Бывая часто злобен и гневлив.

Лицо его изрезали морщины,
Нахмурясь, глянет - Господи, спаси !
В усах и редкой бороде - седины.
Иван Четвёртый, царь всея Руси.

Столы накрыты, к свадьбе всё готово.
Вино в кувшинах, ярче янтаря.
Меда хмельные в братинах, в ендовах
И блюда с снедью, золотом горя.

И пирогов заманчивые горы,
На вазах фрукты, стопы холодца.
Честные гости, ешьте до упора,
Ведь яствам разносольным нет конца.

Согласно заведённого устава,
Сначала - блюда рыбки заливной,
Копчения, соления на славу,
Горшочки с аппетитною икрой.

Затем идут зажаренные туши
Под мёд хмельной - душа, развеселись !
Косуль, оленей, вепрей - гости, кушай !
И лакомая, с белым мясом рысь.

Под шум гостей, на золочёных блюдах,
С изгибом гордо вытянутых шей,
Вносили слуги поварское чудо -
Зажаренных, но гордых лебедей.

За ними - стерлядь, осетры, белуги,
Под маринадом. Щуки и сомы,
С глазами, выпученными от испуга,
На досках расписных, из Хохломы.

Им вслед - супы. По праздничным палатам
Несли похлёбки, каши и уху,
Стерляжью, с знаменитым ароматом,
Что в каждом русском доме на слуху.

И нет конца медам, наливкам, пиву
И винам разным из страны иной.
Ендову браги выпьет, и на диво,
Почти не пьян, с весёлой головой.

Зал поднялся. Воздев со звоном чаши,
Мальвазией наполнив до краёв,
Неслитным хором - Царь, надёжа наша,
Защита и опора, будь здоров !

И вновь звон чаш, взволнованные лица,
Заздравие вразброд кричащих ртов -
--Тебе здоровья, матушка-царица,
Любви и счастья вам, во век веков !

Царь хмур - царица ничего не ела.
Он то поел пред тем кое-чего.
Всё крепится, с лицом молочно-белым,
Лишь досидеть бы. Есть - не до того.

А по столам три братины ходили,
Передаваясь быстро, без помех.
Бояре с стольниками не чинились,
Ведь братины уравнивали всех.

И каждый, за бока её вздымая,
Соседушку за честь благодаря,
Пил за царицу, счастья ей желая
И за здоровье батюшки-царя.

Он, пожеланья слыша, с видом постным,
Кивал, лишь губы обмочив в вине.
Касаясь Марфы, чувствовал - то мёрзнет,
То вдруг пылает жаром, как в огне.

Царь не сдержался всё же от прорухи,
Когда за них подняли тост князья,
От кубка им любимой медовухи -
--Пью за тебя, любимая моя.

Марфа Васильевна, ну улыбнись, родная.
Тебе ведь тяжко, сможешь ли стерпеть ?
--Да как уйдёшь, ведь нам добра желают.
Иван Васильич, надо досидеть.

В предзимье ночи быстро наступают.
Темнеет, за окном метёт метель.
--Иван Васильич, сваха посылает
Спросить - быть может, собирать постель?

--Готовь, Лукьяныч. Ей, голубке, плохо.-
Царь поднялся. Шум в зале стал стихать.
--Гуляйте, не стесняйтесь. Моя кроха
Устала, ей пора бы отдыхать.

А завтра, гости, приходите снова,
С утра пораньше, будем продолжать.
Жаль, что моя голубка нездорова,
А вы гуляйте. Вам не привыкать.

На выходе царица покачнулась,
Подумала - качнулись потолки…
В какой то миг в чужих руках очнулась.
Бояр, успевших взять под локотки.

На воле было холодно и склизко.
Царица шла, укутавшись в мехах.
Благо - Постельные покои близко
От зал пиршественных - в пяти шагах.

Боярыни со свахой у светлицы
Ждут, чтобы Марфе в чём-то угодить.
--Позволь нам, Государь, помочь царице,
Ко сну лебёдушку принарядить?

--Ступайте, мамки, я и сам удалый,
Без вас управлюсь. Надо - позовём.-
Ушли. И тишь покои обуяла.
--Ну, наконец, голубка, мы вдвоём.

--Садись, красавица, со мною рядом.
Дай, я сниму с тебя твою фату. -
Обнял, жену окинув нежным взглядом.
--Голубушка моя, ты вся в поту…

--Иван Васильич, тяжко мне досталось.
Коль я теперь раба твоя , изволь…
Но мне прилечь бы, отдохнуть хоть малость,
Тогда отпустит грудь, утихнет боль.

--Поспи, царица, я терпеть умею,
Не трону ! --Холодно мне, Государь…
--Позволь, тебя я жаром отогрею…-
Мысль -« Как Анастасиюшку, как встарь…»

--Позволь мне, государь, пойти раздеться.-
Вновь мысли - «Нет! Хочу тебя узреть !»
--Как знаешь, отвернусь. Куда ж мне деться..
Я ведь не зверь, могу и потерпеть…

За занавеской слышен легкий шорох,
Шуршанье платья - обнажает грудь.
Разделась…Царь, пылая, словно порох,
Мог бы любому голову свернуть,

…«Но нет, не ей. Была бы кто другая,
Полапал бы за грешные места.
Я ж обещал ей. Что со мной, не знаю.
Женой назвал пред образом Христа…»

Вот из-за занавеси вышла Марфа,
В прозрачном белом платье, без венца.
Избранница из всех красавиц царства,
Как ангел окружения Творца.

Она сняла с постели покрывало,
Поправила подушку, улеглась.
И вновь в царе желание взыграло,
И снова злая мука началась.

Царь не спеша разделся, лёг с ней рядом.
--Да ты никак ли плачешь, Ангел мой !
--Не трогай, Государь, меня, не надо.
Вчера мне ночью снился сон дурной.

Я чувствую, не долго счастью длится,
Твоя жена, черкешенка, она
Звала к себе…--Да мало ль что приснится,
Но что с тобой, как льдинка, холодна!

Дай, Государыня, тебя согрею. -
Прижавшись к ней, почуял холод ног,
Взглянул в лицо. Но взгляд её тускнеет…
Дыханья нет, и сердца стук умолк…

Лицо у Марфы умиротворилось.
Застывший взор. Такою не была…
Душа, покинув тело, удалилась.
--О, Господи ! Неужто померла…

И громкий вопль разнёсся по светлице.
--Аааа!! О, Господи, начав меня карать,
Возьми меня, но пожалей царицу !
За что её, голубку, убивать !?

Казни меня, ведь я безмерно грешен,
Давно тобой отвержен, по делам…-
И, проклиная Бога, безутешен.
Приник к застывшим Марфиным губам…
             Глава 6
А утро начиналось панихидой.
Царь, слыша скорбный звон колоколов,
С разбитым сердцем, с скрытою обидой,
Молился до утра у образов.

С обидой на кого? Пока не знает…
Господь Всевышний, душу упокой
Рабы безвинной Марфы, всё прощая
И рай даруя щедрою рукой.

Господь Преблагий , дай ей благодати,
Покоя в светлом Царствии Небес.
А мы здесь, на земле, отыщем татя,
В любой норе, куда б он не залез.

Царь, отменив намеченные встречи,
В тоске уединился во дворце.
Горя, пред образами тают свечи,
Раскрыта Библия на поставце.

И в рубище, на инока похожий,
Без устали, и днём, и по ночам,
Христу внимая, слышит голос Божий,
Грозивший нечестивцам --Аз Воздам !!

Им, сатанинским слугам, кто посмеет
На царство словом, делом нож вострить,
Не глядя на заслуги, он сумеет
На шее голову укоротить.

Через неделю, схоронив царицу
И помянув, всё также хмуря взор,
Велел Скуратову в дворец явиться,
Продолжить незабытый разговор.

Лукьяныч в тот же вечер появился
И поклонился, пав до самых ног.
--Так вот, Григорий, я с женой простился,
Теперь для мщенья наступает срок.

Ты говорил мне - во дворце крамола.
Теперь скажи мне, про кого шла речь.
--Болтали много, всякого такого,
Ты ж не велел в темницу их упечь

--А что ты перешёл на шёпот, Гриша?
Считаешь, кто- то нас подслушать мог,
Или злодей могущественный , выше
Чем я ? --Нет, Государь, помилуй Бог.

Нет, не могуч он, только похитрее.
Ты, Государь, доверчив, как дитя,
Подвоха, зла почуяв не умея,
А ворог - вот он, зло тебе творя.

--Ну говори, Лукьяныч, что ты знаешь.-
Вздохнув, Малюта тихо обронил
--Ты, Государь, Темрюку доверяешь,
А это он царицу уморил.

--Григорий, это правда, не ошибся ?
--Глаголю правду, Царь, помилуй Бог.
--Не верится мне… Как он мог решиться…
Ну, говори скорей, иль кто помог?

--У князя есть в дворце одна зазноба.
Я ей, девахе этой пригрозил,
Велел споить, в постелю лечь с ним, чтобы
Дознаться, что он Марфу отравил.

Поганец не хотел, чтоб ты женился,
Невестой Марфу во дворец привёл…-
Руками царь за ворот ухватился,
Рванул, и жемчуг полетел на пол.

С парчи сорвавшись, полетел горохом
Под стол, к порогу, закатясь за край.
--Воды, Иван Васильич, тебе плохо ?
Позвать ли лекаря? --Нет, продолжай.

--И мастерице Пётр проговорился,
Что вхож к Собакиным, в купецкий дом.
Прознав, что дочь гостит у них, явился…
--Ты убедил. Подробности - потом.

Ступай, и делай, что считаешь нужным.
Ну чтож, с поганца всё взыщу, сполна. -
И замолчал, закашлявшись натужно.
Снег за окном. В хоромах - тишина.

Малюта не любил Петра. За чванство,
За то, что был он шурином царя,
За вид заносчивый, за мусульманство,
За то, что беззакония творя,

Был в каждой сваре первым заводилой,
Что каждый раз, укрывшись за сестрой,
Ему, как брату, всё с руки сходило
И виноват был кто-нибудь другой.

За то, что выше всех себя считает,
За вседозволенность его, за то,
Что в храм заходит, шапки не снимая,
Христа, как Бога, ставит ни во что.

А главное - он не спускал обиду,
Что князь его за мужика считал.
И об него, Малюту, с гордым видом,
Чуть ли сапог своих не вытирал.

Малюта жаждал этого приказа,
Его исполнить был давно готов,
И выйдя от царя, поехал сразу
В хоромы князя, прихватив стрельцов.

Темрюк их встретил развалясь, зевая.
Малюта, не сводя с спесивца глаз.
Сказал --Князь, поднимись. Я исполняю
Государём мне отданный приказ.

Эй, стража, взять !- Князь попытался было,
Махая тростью, что-то возразить,
Но в миг негодование остыло,
Когда стрельцам пришлось его скрутить.

--Глупец ты, что по-прежнему считаешь
Себя первейшим барином Руси
И за содеянное не отвечаешь.
--За что? -- Поди, Государя спроси.

Стрельцы, снять с князя пояс, сорвать шапку
И до темницы пешим пусть идёт.
А не пойдёт, так волочить, как тряпку,
Хлестать, покуда чванство не пройдёт.

Князь, с кровью сплюнув выбитые зубы,
Кричал и упирался, сколько мог.
Покудова Малюта, сжавши губы,
Не дал ему внушительный пинок.

Князь закричал --Поплатишься, зараза,
Ответишь, своей кровью изойдёшь !
--Не я. А ты ответишь за всё сразу,
Уж погоди, раздавим, словно вошь.

--За что ?! --За то, что зло творил царице,
Что душу невиновную сгубил.
--Такого не было !--Ну чтож, в темнице
Палач напомнит, ежели забыл.
              Глава 7
Палач в Москве жил словно на отшибе.
Соседей сторонясь, не потому,
Что был на них в какой-нибудь обиде,
А так, за отношение к нему.

Как будто всё, что он по службе делал,
Постыдным было, а не ремеслом.
Что кровью жертв рука его смердела,
А сам он не палач, а костолом.

«А пусть Христос рассудит на небесях,
Кто виноват, кто прав, а кто святой…»
И вспомнил, что князька вчера подвесил
На перекладине, вниз головой.

Сказал, что если будет запираться,
Пусть не пеняет, дело не хитро.
Тогда ему за крюк придётся взяться
И вновь подвесить князя, за ребро.

А князь висел, подвешенный за ноги.
Здесь, в Пыточной, полутемно.
Подъячий ждал. Он повидал тут многих,
Потом заговоривших всё равно.

Сознается. Дворовые девицы
И сам отец, на образе клянясь,
Здесь показали-«По за той седьмицей
Их навестил, приехав в гости, князь.

И дочь их Марфу, встретив, угощает
Отравой в персике, а где купил - невесть.
И уговором скушать заставляет,
Чтобы невесту царскую известь.»

Так записал подъячий на бумаге,
Сняв с них по делу оному допрос.
Его заверив в клятвенной присяге,
Как их ответ на заданный вопрос.

Теперь осталось получить признанье.
Но князь Темрюк, с утра вися как труп,
Ногами вверх не приходил в сознанье,
С оскалом рта и посиневших губ.

--А ну-ка, разбудить его плетями,
Да посильнее, чтоб заговорил.-
Очнувшись, князь зашевелил руками
И, словно зверь подстреленный, завыл.

Спустили на пол, облили водою.
--Что, князь? Я вижу, ты набрался сил.
Теперь давай, поговори со мною.
--О чём? --Как ты царицу отравил.

Подъячий тоже не любил черкеса.
Князь упирался --Не было того.
Всё, что в бумаге писано - от беса,
С желанием оклеветать его.

--Так говоришь, что бес купца попутал?
Тебе бы, князь, здоровье поберечь.
А за враньё, как приказал Малюта,
Придётся пятки над огнём прижечь.

Палач, раздуй-ка нам жаровню, милый,
И сделай князю то, что прикажу.
Покличь подручного, тащите силой,
Чтоб был сговорчив. --Нет, я сам скажу !!

--Чтож, признавайся, - произнёс подъячий,
Не повышая голос никогда.
Добавил --Память то вернулась, значит.
Бывает от испуга, вот беда.

Я, князь, давно готов тебя послушать,
Спокойно побеседовать с тобой.
Я, милый из тебя бы вытряс душу,
Малюта приказал, чтоб был живой.

Да развяжите путы, утомился.
Ну? --Бесу удалось меня смутить.
Ради чего б мне к Марфе подступиться,
Тем более - царицу отравить.

--Опять темнишь. Смотри, палач скучает.
--Принёс ей персиков. Она была
Довольная, она их уважает.
Сказал, что с Государева стола.

--А как же яд? Другие ж не болели.
--Так яд то был запрятан лишь в одном.
--Ты нелюдь, князь. Тварь в человечьем теле.
Жаль, не судья я. Встречи жди с царём.
           *    *    *
Царь терпеливо выслушал черкеса.
Как бы не слыша. Помертвелый взор.
Внимательно, как будто с интересом,
На посохе рассматривал узор.

Малюта, славно разбираясь в лицах,
Считал, что вот немедленно, сейчас,
Царь выпрямится, глянет на убийцу
И наконечником ударит в глаз.

Однако он мог тоже ошибиться.
Вот князь замолк. Царь, опершись о стол,
Мрачнее тучи вышел из темницы,
Поднялся по ступеням и ушёл.

--Что, Государь, мы сделаем с убийцей?
На кол посадим, на цепи сгноить?
--Нет, слишком просто, это не годится.
Вели на Лобном месте сруб срубить.

Живьём его сжечь надо, нечестивца.
Чтоб неповадно было и другим
Ножи точить на трон. Пусть вся столица
Посмотрит, как он превратится в дым.

На завтра плотники соорудили
Сосновый крепкий сруб вблизи Кремля.
Глашатаи о казни возвестили
Любимца бывшего Государя.

Казнь близь Кремля была обычным делом.
Не счесть голов, отрубленных сплеча.
Толпа при виде крови словно млела,
Любуясь сильным взмахом палача.

Поймав воришку - отрубали руку.
Изменников - лишали головы.
Казнь - это развлечение от скуки,
Правы ли судьи или не правы.

И в этот раз народ валил толпою.
Двенадцать раз пробило на часах.
Все ждут - ворота Спасские откроют
И выйдет князь, закованный в цепях.

Вот он выходит. Цепи зазвенели,
В кольце стрельцов предстал перед толпой.
Такой ли был он - минула неделя,
А он считай, что мёртв, хотя живой.

Остановив у самой стенки сруба,
Убрали цепи, сняли сапоги.
Палач Никитка, ласково, не грубо -
--Что грустен, князь? Чай, встал не с той ноги?

А мы тут для тебя сложили баньку.
В подвалах ты от баньки поотвык,
А тут попаришься, какая печка, глянь -ка !
Али ты к русской баньке не привык?

Ну чтож, голуба, полезай в колоду,
Там тесновато, рук не вскинешь врозь.
Прощайся с князюшкой, честной народец,
Последний раз с ним видишься, небось.

Над шуткой палача народ смеётся.
А что ему, по князю горевать?
Стрельцы, спустив его на дно колодца,
Гвоздями стали крышку прибивать.

Палач Никитка, на помосте стоя,
Смотрел, как носят груды сушняка.
В Замоскворечьи, за Москвой-рекою
Видна стена далёкого леска.

Царь, сидя на коне, взмахнул рукою,
Стрельцам у сруба дал условный знак.
И факелом взмахнув, как булавою,
Стрелец забросил факел на сушняк.

А пламя, словно зверь многоязыкий.
Лизнуло стены сруба, не щадя
Того, кто там, внутри, исходит в крике.
В истошном вое, в пламени горя.

И час спустя, огонь, сожрав до крошки
Всё, что могло гореть и утомясь,
Притих, как сытый зверь. Лишь головёшки
Ещё играли искрами, дымясь.

Не спавший, утром ясным и морозным,
Царь, на бояр обиду затая,
Другим стал - мрачным, мнительным и Грозным
Для тайных недругов Государя.

Под крышей Вознесенского собора,
Под сенью Спасской башни вековой,
Царица юная, нежданно скоро
Покинув мир, здесь обрела покой

Давно промчались годы те лихие,
Но повесть стародавняя жива.
Живи и здравствуй, Матушка Россия,
Живи и здравствуй, стольный град Москва !