Череповец. Глава7 поэмы Лея

В Череповце я жил уже с неделю,
Меня держала стойко непогода,
И не было возможности добраться
По бешеной взбесившейся реке
До Ферапонтова.
А так взглянуть хотелось
На фрески Дионисия.
На чудо
Настенной росписи,
На голубой простор
Руси глубинной,
Где творили старцы.
Но быстрый катер
Замер на причале,
И оставалось только мучить город
Свои присутствием
И сетовать на то, что
Уходит время,
Отпуск не безбрежен.
Скучающий, забрёл я в Дом культуры.
Там пели женщины,
Какой-то странный хор,
Любители,
Но голоса звучали
Вполне прилично,
И репертуар
Порадовал меня
Высоким смыслом.
Романсовая русская печаль
Цвела своей нетленной красотою.
И колокольчик всё звенел уныло,
И по просторам снежным мчалась тройка
Под вечно незакатною звездою.
Понравилось.
Я напросился, чтобы
Оставить отзыв,
И хормейстер Ольга
Достала благодарственную книгу,
Мне улыбнувшись вежливо при этом.
Мы с ней сидели в опустевшем зале,
Я по привычке вытащил блокнот,
К беседе приготовившись.
Но тут
Я Ольге заглянул в глаза и замер.
Меня пронзили болью и надеждой
Еврейские усталые зрачки.
- Скажите, - я спросил, -
Откуда вдруг
В Череповце,
На севере России,
Такой забытый взгляд восточных глаз?
- Я русская, -  мне Ольга отвечала, -
И нет во мне еврейской крови
Ни капли,
Это просто совпаденье.
Я не поверил,
Скомкав разговор.
Потом пришёл лесник,
Любовник Ольги,
По имени Геннадий,
С бородой
До пояса,
С безумным выраженьем
Лица
- Вы кто? – меня спросив бесцеремонно.
На стуле он уселся, как хозяин
И пробурчал:
- Еврейская душа,
Зачем ты женщине моей мозги морочишь?
Потупившись
И сделавшись безгласной,
Его подруга сразу покраснела.
Я понял, что беседа поломалась,
Закрыл блокнот
И к выходу пошёл.
Но вдруг
Геннадий этот
Догнал меня.
И, подтолкнув слегка
На глухо затрещавшее сиденье,
Он прокричал:
- А как же без грибков?
Пожалуйте–ка в гости.
Приглашаю.
- Нет, - я хотел сказать,
Но не посмел,
Да и лесник не принял бы отказа.
Надолго я запомнил этот ужин,
Хозяин усмехнулся и поставил
На стол графинчик с водкой.
- Выпьем малость,
По-русски, для сугреву.
Пригубили.
Потом принес лесник грибное чудо,
Дымящееся,
Белое,
В сметане.
- Попробуйте!
Но взявши в рот
Грибок,
Всего один,
Я тут же поперхнулся.
Грибы не просто пакостно горчили,
Они мне враз  напомнили хинин,
Который я глотал от малярии
В далёком детстве.
- Что, еврей, слабо
Потешиться лесною русской пищей?
Я посмотрел – хозяева едят
И даже хвалят.
- Ладно, - я подумал, -
Меня вы не возьмёте на испуг.
А время шло – за горькими грибами,
За водкой,
За беседой ни о чём.
Геннадий намекал на "Неотложку",
Которая за мной должна приехать,
И хохотал –
Он вдруг развеселился.
А Ольга лишь молчала
И глядела
Сквозь дым хмельной
Еврейскими глазами.
Потом внезапно лесника сморило,
Он захрапел,
К дивану прислонился
И застонал
От счастья и покоя.
А мы вдвоём остались.
- Кто вы. Ольга? – спросил  я тихо.
- Кто я?
Ваша нежность,
Любовь и сказка, -
Женщина сказала, -
Я Лея,
Я еврейская мадонна.
- Но как вы здесь?
- Мой дед  - из ссыльных,
Он
Ещё царём
В неведомом году
Был в Вологду отправлен,
Ицык Вайсман.
Но это позабылось,
Я росла средь русских
И зовусь Беловой Ольгой.
- Ты, правда, Лея?
- Да, - она сказала
И расплылась по водке лёгкой рябью.
Потом исчезла.
Хмель мозги туманил,
И я не мог понять
В безумстве странном,
Где явь, где сон,
Где сказка, где реальность.
И утром, встав с тяжелой головою
В гостинице,
Всё думал о неясном,
О леснике,
О горестном еврействе
И о смешных отравленных грибах.
А за окном густой туман ложился
На  город, на Шексну,
И странный призрак
Меня тревожил
Медленною болью,
И сказка улыбалась сквозь огни.
                Р.Маргулис