прорвало...

"Поистине кто может, тот не хочет ",
Стройней сказать я вряд ли уж смогу.
Мне кажется, что надо мной хохочут,
И силой прижимают к сапогу.

Все изменилось - нам внушают сверху,
И блага возвышают до небес,
А мы лежим, пережидая веху,
Скулим или молчим и набираем вес.

Нас мнут, а мы тому и рады.
Нас убедили - надо претерпеть.
И тихо выползают гады.
А лучших молча прибирает смерть.

Я тоже не герой, чтоб лезть на баррикады,
Хотя в бессилии частенько и готов,
Но знаю, если сдохну, не заметят гады,
Что затоптали там кого-то из скотов.

Безвыходно кольцо слепой спирали,
И кажется давно пора завыть,
Но столько раз морили нас, сжигали,
Но все же не уняли нашу прыть.

Я помню, хоть местами, хоть примерно
Историю страны своей большой -
Она с колен вставала непременно,
Чтоб на колени быть поваленной ногой.

Большою инородной грязной лапой,
Что норовит распять и растоптать,
Которой нужно, чтобы мы умели только тяпать,
Не думать, не учиться, не мечтать;

Которая благоволит уродам
С пустою покалеченной душой,
Которая глумится над народом,
Все полагая, что народ немой.

Народ привык. И я признаю скорбно,
Что он все больше на скотов похож.
Нам навязали все, что инородно,
Обильно спиртом заменяя кровь.

Я храмы не приемлю и мечети,
Но веры не теряю ни на миг.
Мне одинаково противны те и эти,
Людей почти не стало среди них.

И правые и левые уроды
К кормушке рыла тянут, чтоб пожрать;
Чтоб уничтожить и культуру и свободу,
Хотя свободы не успели дать.

Ее купили до прилавка на приемке,
Ее надежно захавали в кошельки.
О ней кричат еще с окон приемники,
Еще ловящие фантазий маяки.

И так мы мечемся от кислого бессилия,
И так мы рвем тельняшки на груди;
Ведь нам так хочется всего и без усилия,
Ведь наше счастье точно впереди.