Ленинабадский вокзал. Детство. Глава1 поэмы Лея

Я еду на вокзал.
Там поезд ждёт...
Бесцельно, терпеливо, удручённо.
Он будет там стоять
Хоть день, хоть сутки,
Поскольку я хозяин, он слуга.
По памяти летят, летят вагоны,
Товарняки – то с хлопком,
То с урюком.
А я - внутри,
Во тьме жестокой тряски.
И лишь фонарик шарит чей-то, злобный:
- Куда, пацан?
- Да я уже приехал.
- Ну, вылезай,
И впредь не попадайся!
О, я люблю товарные вагоны –
В них гулко притаилась тишина!
Уеду – пусть  на край земли,
Пусть дальше,
Кому я нужен, нищий шпингалет
Еврейского разлива,
С длинным носом,
С копной курчавых спутанных волос?
Уеду – вот придёт заветный поезд,
"Пятьсот весёлый",
Что везёт по свету
Пьянь, шантрапу
И прочий сброд людской.
Но в раннем детстве был иной вокзал,
Загадочный, чужой и недоступный.
Все поезда ползли по двум маршрутам –
С войны и на войну.
Я, пятилетний, всегда стоял у старого киоска,
Где продавали в баночках повидло,
Махорку да прокисшее вино.
А мимо аксакалы в тюбетейках
Куда-то шли,
Степенные, седые,
Жуя насвай
И сплёвывая жижу,
Похожую на чайную заварку
Или в тоске изжёванные листья
Паслёна, беладонны, лебеды.
Я эту горечь чувствовал нутром,
Хотя насвай не обжигал мне дёсны.
"Пятьсот весёлый" прикатил внезапно.
Он беженцев привёз
В одеждах драных,
Укутанных в дырявые платки
И в тапочки домашние обутых.
Толпа кипела болью и надеждой
И заходилась в спешке грубым плачем.
А девочка была совсем одна,
Отдельная,
Как малая былинка
На краешке неубранного поля,
Глаза её немой вопрос таили.
- Где я? – они пытались  из толпы
Не утешенье, а вниманье выбить.
Явился дядя в милицейской форме
И девочку уныло сгрёб в охапку.
- Я не пойду, - она сказала тихо,
Мне велено здесь маму поджидать.
- А мама где?
- Наверно, потерялась.
- Наверно или точно?
- Я не знаю.
Мы ехали из Винницы в Коканд,
Там тётя ждёт
- Как тётю звать?
- Не помню,
Она чужая нам,  и не еврейка.
-  А ты еврейка, что ли?
- Да, я Лея,
А маму Соней звать.
- Пошли – поищем.
Толпа, как будто горная вода,
Внезапно схлынула,
И на пустом перроне
Печальной тенью девочка стояла,
Не наяву, а в памяти моей.
Ну, здравствуй, малолетняя сестрёнка!
А, может быть, подруга.
Или, даже,
Любимая? –
Кто ведает, кто знает!
Там, на вокзале,
В сутолоке, в горе,
С тобой мы разминулись.
Лея! Лея!
Судьба моя
И сказка – навсегда.
Еврейских девочек война  огнём хлестнула,
С издёвкою,
С безуминкой,
Наотмашь.
Не счесть вокзалов,
Где они рыдали,
Оторванные от семьи, от ласки,
От нежных слов и детства золотого.
Бродил я по дорогам каменистым
И ноги в кровь сбивал.
Но через годы
По-прежнему меня тревожит Лея
Нузнанностью,
Горьким ожиданьем
Тепла.
Я знаю,
Не было тепла!
По детству горько тянутся бараки,
В одном из них,
Как раз напротив дома,
Где жил я с мамой
С дедом – инвалидом
И с кучей непредвиденной родни,
Вдруг поселилась девочка – еврейка,
Ровесница моя.
Она ходила
В зелёном платье,
Выцветшем,
Похожем
На балахон,
И в стоптанных туфлишках,
Со стёртыми косыми каблуками.
Однажды я спросил её:
- Откуда
Ты здесь взялась?
Она сказала тихо:
- Мы в Виннице попали под бомбёжку,
Братишка умер,
Мама потерялась,
Меня с собой взяла чужая тётя.
- Как звать тебя?
- Не помню.
Я забыла.
- Подумай,
Может, Лея?
Но она,
Наморщив лобик,
В сторону смотрела,
И видела жестокие картинки,
Не детские,
Не женские,
Как будто
Из сказки,
Что голодная волчица
Твердит волчатам на ночь –
Пусть растут безумными и злыми
И не верят,
Что где-то есть любовь и красота.
Вокзал моей судьбы!
Ты видел Лею,
Ты помнишь Лею,
Где она,
Скажи?
                Р.Маргулис