Четвертое изобретение

       Сначало как обычно разминка для пальцев: гиря, гантели. два кирасирских меча и явара. Потом два часа врубаешься в карту пространства. Далее три-четких фотографии и налив чашку рома погружаешься в смысл.
        Сказано было много, зачастую мысленно вперемешку со слезами. Душевной болью и исками здравого рассудка. Три раза брался за постановку музыкально спектакля, четыре раза уходил в запой по поводу нового опуса – партитура без духового ключа совершенно не выходила. Перепробовал всё :  сначало выпали валторны, тромбон выбросил с крыши не достигнув нот нужной высоты. Остановился на арфе – три часа терзал третью октаву, партитура явно клонила в сон. Утро началось с поклейки обоев и разговоров о смысле жанра. Долго трепался по телефону с разными службами, чинили карету. Каретку печатной машинки. Два раза ходили за сургучом, обменивались патефонными иглами и искали по городским свалкам четвёртый альбом:
- верди – утвердительно сказал Аккомпаниатор, мы это слышали прошлым летом на даче того отставного генерала от инфантерии
- ты уверен?! – вопросительно поинтересовалась мадам Баттерфлу, перебирая в пальцах локоны шляпки – разве это было прошлым летом, мы три дня просидели в Садах за чашкой английского чая с Инфантом, но Верди не заходил даже к нам.

    Медленно угасал пасмурный день за окном. Партитура свернутая в рулон висела на шляпном гвозде в прихожей и начинала мазолить глаза. В углу снова отвалились обои и крыша у лампы протекала с найтойчивой назойливостью синего вечера. У абажюра толпились вечерние мухи. Два раза залетала оса, потом снова прилипли два овода и потянуло к Гюго – два часа провёл зря, разглядывая буквы, обои и рулон партитуры, после чего развернул рулон и выкинул два контробаса остановившись на средней ноте. После чего вернулся к виоле и завершил тему для модульного ключа.
    Осциллятор, модулятор,четыре педали, карданная сцепка, басовая соль и снова всё таже рулетка – сижу и меряю отвалившиеся обои.

В дверях появилось незнакомое пальто:
- слышь музыкант верни моё сердце, оно гдето между твоими струнами и непонятным изобретением  по названнию штепсель.

- Глюк, зачем ты снова вмешиваешься в ритм моего сердца – поинтересовался я у вошедшей тени.

- изобретатель,ты изобрел эту музыку, верни и езжай, сам куда знаешь

 первый раз я задумался при чем здесь та соль, что четвертую неделю с рождества скребет мои струны.

Ну например при изобретении хочется определённого душевного равновесия и праздника, лёгкого релакса и чуть чуть эйфории,- то самое чувство что выбивают на ритме и то что называется ли и соль. Пентатоника доводит рассудок до силы, а тут проявляется голос и тень. При этом и голос и тень можно увидеть, а  музыку жрёт та же соль.

Плюнул вернулся к основам каркаса – созерцал по поводу рамы кастома , взирал на обводы старого чоппера и собирал, собирал, собирал...
Далее начались перегрузки
Рассматривая карту и поляну со смыслом мутило, кружило и даже рвало на изуродованную обивку старого с выбоинами манто....
Три дня чистил старые пистолеты. Зарядил свежим похрохом вышел стрелять. Тишинна ответила дальним эхом. Плюнул снова стал заряжать

Пурга за стеной постепенно стихала. Заметая следы и старые ссадины
После чего запряг тройку умчался

 К вечеру пальцы свело – если ж она берется за те же струны что и я и у меня сводит пальцы до боли, Музыка вернись или верни Сердце, чтоб можно было довершить партитуру или развернуть этот старый альбом.
 Время. Мгновения. Мысли. Микстура. Странные встречи. Окна . холодно. Чужие страхи. Снова простуда.  Долгие разговору о Глюке, о Верди. Всё о том же Гюго. Прогулки с паралельными встречами, прогулки без пересечения смысла. Прогулки и та же снова дорога.
И снова вопрос, где этот чортов четвертый альбом с этим изобретателем стёртого штепселя, что мысленно смотрит в моё же окно?

Два дня вспоминались дороги : в снегу. С фонарями через сто километров. С верстовыми и без. Шлагбаумы. Смычки, дальние просеки  прямые и странный заснеженный лес. Разбегающиеся трассы. Тракты. Перелески с альпийскими дикими травами и флаги различных иных государств. Всплывает одна старая история: средняя дорога ведущая к кладбищу, правая дорога ведущая к потере деньгам ибо петляет по серьмищу поля и левая, что упирается в стену странного казённого цвета никуда не ведущая ээта дорога и вызвала странности подозрения. При этом снизу идёт труба с сернисто-кислыми испарениями и даже на клабище та-же байда. Пугаются птицы, скрипят деревья и вместе со всем в голове кутерьма.

Странно музыка восхищается этим нюансом, гортанностью мегафонных выкриков вдоль стены всё это мне напомнило Треблинку, как старое эхо отжившей войны.
 Размышляя о бытности эпостаси изобретателя
Возвращаясь к клокочушим пенным просторам
Размышляя о вечности океана
Обращаещься мысленно
К выси небесной

Прошли в жестких железных мундирах
За огоньками гремя котелком
Протопали три эшелона с гвоздями
Вот снова с танками эшелон

Ветер снующий по рамным проёмам
Гудящий чайник – морковный чай
Сюжеты знакомых – лица знакомых
В отдалении  - «не уезжай»

Время замыкается телеграфным ключом. Ритмом что уносится к выси вселенной, обрывается проводами в серый перрон, в вагоны, в сараи и жнище
Серость лиц, в совокупностью оттепель сапоги по-колено в проточной воде, домища убогого интерьера. Три чашки в петне на столе....
Остывает керосинная лампа
Затихают шаги
Гасится жар

Месит мысли месса меча и совершенно пустующий храм. У Живоначальной старые улицы – покосились ворота, бутафория сцены, занавес опадает на лица
И бесится
Всё
В круживе....


После этого всё возвращается к милому образу, снова появляется беседа и смысл совершенно течет с иной позиции, того же ветра, что рвётся в дверь.
Возникает полемика о гранях свободы, перетекает снова о памятных днях.
Далее фотографии с подлодки, старые ранги и новый чай. За кофе переходим к сигарной теме, углубляемся в сводки английского клуба, разговор  о железной дороге, Среднем Западе,Баде Даймоне, изобретении Эдиссона и прочему изобретению музыки и всё сново уперлось в четвертый альбом.

Собрав саквояж собираюсь в дорогу искать этого изобретателя, чтоб объяснить что за изобретением этого странного свойства стоит не чей-то вопрос,- а Жизнь.