Символ вечной молодости. Очерк Е. Меншиковой

* Клавдия Холодова. 35 лет спустя.

* Я снова стану сильной и счастливой
На этих вечно юных берегах.
/К.Ф. Холодова/

Вечно юная. Такой она осталась на всех известных фотографиях. Их немного, но на всех «молодой, красивый, нежный» образ – то, что сохранилось в памяти её современников, то, что видят потомки – читатели и, конечно, почитатели её творчества.
35 лет – столько уже дано сборникам жить без автора. Почти столько же судьба отмерила самому автору, чтобы жить и творить саму эту жизнь. Чем дальше уходит время, тем трепетнее отзывы. Это верно и в её случае.
Почти сразу же после того, как Клавдии Холодовой не стало, появились трогательные публикации-воспоминания, в основном, биографического плана. Можно вспомнить, например, заметку «Родниковая кровь» Сергея Панюшкина, вышедшую в 1976 году. Однако пик таких публикаций пришёлся лишь на 90-е. Это и «Прерванный полёт» Марины Камышенко («Волга», 1993), и «Я долго собираюсь на этом свете жить...» Оксаны Киселёвой («Волга», 1996).
И, конечно, проникновенная статья Германа Коломенко «Горячие стихи от Клавдии Холодовой" («Горожанин», 1998) – публикация, с которой началось моё знакомство с личностью поэтессы и возникло желание заняться исследованием её творчества.
Но все эти небольшие заметки-воспомнинания, повторюсь, имеют, в большей степени, биографический характер. Их ценность – в личностном, неабстрагированном подходе.
Но прошло ещё десятилетие, и приоритеты в исследовании личности поэтессы, безусловно, поменялись.

Во-первых, теперь появилась возможность познакомить широкую публику с её творческим наследием через сеть Интернет. До этого долгие годы случайный читатель мог прийти к Клавдии Холодовой лишь через прикосновение к тем 2-3 небольшим, стареньким книжкам, до сих пор имеющимся в фонде областной библиотеки им. Крупской. Сегодня её страницу уже посетили свыше 8 тысяч человек, часть из которых, я уверена, до этих пор не знали о существовании талантливой астраханской поэтессы. А значит всё больше случайных литературоманов стали неслучайными читателями, заинтересованными в творчестве Клавдии Холодовой.

Во-вторых, как справедливо заметил Виктор Астраханцев, о биографии Клавдии Холодовой всё уже сказано, так что задача молодых литераторов – сконцентрироваться на детальном изучении различных аспектов творчества поэтессы, представить публике грамотные публикации литературоведческого плана, затрагивающие исследование тематики и проблематики, стилевых особенностей поэтических текстов и многого другого. Именно это позволит не только развивать интерес читателей к стихотворениям поэтессы, но и по праву и вполне справедливо уделить внимание критической стороне, открыть новые содержательные горизонты, углубить и расширить понимание её текстов.

* * *

Не смейся над моей пророческой тоскою;
Я знал: удар судьбы меня не обойдет;
Я знал, что голова, любимая тобою,
С твоей груди на плаху перейдет…
М.Ю. Лермонтов

Один из последних сборников – «Родниковая кровь». Вышел он в год смерти поэтессы и явился своеобразным подведением итогов, выводом. Почему так? Ведь никому не дано распланировать свою жизнь и предвидеть смерть. Поэты – своего рода исключение. Так называемая пророческая лирика свойственна многим.
Особенно трагично она воспринимается в творчестве лириков, которым, как и Клавдии Холодовой, было отведено на этом свете слишком мало времени. Это и пророческий трагизм лирики Лермонтова, и эмоциональный надлом цветаевских стихотворений. Примеров такого «грустного предвидения» среди русских и зарубежных классиков много. Но у Холодовой всё совсем по-другому. Концепция «жить как в первый раз», «жить одним счастливым днём», с одной стороны, идёт вразрез с общим итоговым характером последнего сборника поэтессы, с другой же – она органически вливается и дополняет эту концепцию.


Открываем впервые
Тонкий признак весны:
Стрелы в сердце навылет
На заборах видны.

Так писала Холодова в первом сборнике «Голубой олень» в 1967 году. Исполненные светлых юношеских надежд, эти строки кажутся вполне закономерными. Ведь «молодость» – один из основных и часто встречающихся концептов творчества поэтессы, наряду с известными и классическими «красотой», «милосердием», «состраданием». В так называемой юношеской лирике многих поэтов мы можем видеть мотив молодости, новой жизни, только начинающегося, светлого пути. Но возможно ли встретить этот же мотив в поздней лирике, когда вместе с жизненным опытом стихотворения наполняются ощущением усталости от жизни, мотивами тоски и разочарования? Рассмотрим стихотворение «Рябины огневые», опубликованное после смерти автора в сборнике «Родниковая кровь».

И вновь рябины огневые,
И полыхание лесов.
Мне эта жизнь дана впервые.
Мне все – как первая любовь.

Сразу же внимание привлекает та же лексема «впервые», смысл которой возводится до предела в последней строке строфы «Мне всё – как первая любовь». Но если рассмотреть детальнее оба стихотворения и сопоставить их, на лицо явный конфликт «весна» - «осень», в символическом смысле часто трактуемый как конфликт «юности» - «среднего возраста», наивности и переосмысления, молодости и жизненного опыта. Воспринимаются ли эти образы-символы как явные антагонисты – другой вопрос. Скорее, лейтмотивом является как раз это «впервые», которое как неотъемлемый предмет накладывается на сменяющиеся фоновые картинки.
Впрочем, без сомнений, являющихся признаком опыта, не обошлось. Да, автор «Рябин» - уже не юный максималист, который «рубит с плеча» в первом стихотворении:

«Ничего не скрывая,
Ничего не тая.
Вся до дна голубая.
Вся до капли твоя».

В поздней лирике поэтесса допускает выбор, альтернативное построение вопроса:

Летит мой поезд сквозь Россию
К тебе навстречу. И опять
Никак сомнений не унять:
Дана мне сила иль бессилье?

Мне бы забыть, как отрубить,
А может, забывать не надо,
А может, главная награда
В том, чтобы вовеки не забыть?

Но в итоговой строфе автор делает всё тот же конкретный, по-юношески максималистский выбор:

За что дано мне это чудо –
Счастливейшая в мире боль:
Любить тебя – живу покуда,
Чтоб жизнь – как первая любовь?

Фон сменился: вокруг поэтессы уже не вечно юная весна. Напротив, рябины роняют листья, предвещая тот пресловутый период «золотой осени», времени подводить жизненные итоги.
Но автор – все тот же символ вечной юности, перед которым и время не властно. И снова «первая», «всё» - словно автор снова с широко открытыми глазами вглядывается вперёд, в новую жизнь. Для неё это – «счастливейшая в мире боль». Да, снова как бы конфликтуют два этих понятия: «счастье» и «боль», но счастье всегда берёт верх в лирике Холодовой. Навсегда она осталась солнечной, неслучайно в этом смысле и название другого сборника «Буду солнечно жить», юной, словно за окном – новая жизнь, новая весна.

Так что же дальше?
Присмирели…
Неужто, впрямь,
Конец концов?
… Весны певучие капели
Уже запели над крыльцом.

Елена Меншикова