С тех пор, мой друг, прошли года

С тех пор, мой друг, прошли года
Как я не видывал причин,
Проститься с детством навсегда,
И сделать первый шаг мужчины.

Да до кого не доведись,
Тот шаг никто не забывает,
И после шага того вниз,
Всяк уж по своему шагает.

Один женился и живёт,
Завёл хозяйство, ребятишек,
С зарёй уйдёт, с зарёй придёт,
И так живёт среди людишек.

Второй, внимая наставленью
Не так уж бедного отца,
Пошёл дорогой просвященья,
И будет толк из молодца.

А третий, самый молодой,
Не ставя в участь брата,
Был смыт губительной волной,
И опустился в трюм разврата.

И мой удел тебе известен,
С тобой мы старые друзья,
Тому он будет интересен,
Кто не был там, где ты да я.

Кто не был может быть и будет,
Хлебнёт и горя и тоски,
А кто хлебнёт тот не забудет,
До самой гробовой доски.

Тебе, как другу по несчастью,
Намерен буду рассказать,
В какой стране, при какой власти,
Жила она, ты должен знать.

В пример преступному народу
Я знаю жизнь как дважды два,
Лет двадцать семь, от роду,
Жила богатая вдова…

И я секрета не открою,
Был муж её большим жлобом,
Но вот забрать не смог с собою,
Что нажил не своим трудом.

И белотелая супруга
Купалась в роскоши своей,
А большинство, как я, в потугах
Заглядывали в окна ей.

Тогда мне было восемнадцать,
Я был уже здоровый лоб,
Неплох лицом, умел и драться,
И девок походя уж ёб.

В пруду раз вечером купался,
Под лето близилась весна,
И с ней впервые повстречался,
Плыла на лодочке она.

Я поднырнул весьма некстати,
Она задумчиво гребла,
Но как бы ни было, мне Катя
Веслом по маковке дала.

Я возмутившись в борт вцепился,
Она растеряно: «Прости»,
Глаза я поднял и… влюбился,
Как мало надо для любви.

Вздувалась шишка на макушке,
Я утопал в её глазах,
И был созревшею игрушкой
Блондинки, в пышных волосах.

Но тут нога уж дна коснулась,
Я руку её сойти подал,
И тут же страсть во мне проснулась,
И куй, интригой юной, встал.

Она, меня окинув взглядом:
«Ты больно голову ушиб?
Мне обработать рану надо,
Смотри какой вон лезет гриб.

Не стой столбом, иди за мною,
И убежать не вздумай в лес».
Сирень, вечернею порою,
Благоухала вся окрест.

По распустившейся аллее
За ней, покорный как щенок,
Весь в непонятном чувстве млея,
И под собой не чуя ног.

А у бассейна: «Окунитесь.
Там на шезлонге есть халат,
И постарайтесь уж дождитесь,
Пока я возвращусь назад».

Нырнул я в воду как в спасенье,
Смыл с ног остатки от реки,
Весь в необычном возбужденьи
Лишь от касания руки.

И как то мне не доходило,
Откуда тапочки, халат,
Меня тихонько колотило,
И убежать тянуло в сад.

Который нежился в закате,
И яблонями расцветал,
Но тут пришла из дома Катя,
Я чуть от вида не упал.

Уже в другое вся одета,
По телу чуть прозрачный шёлк,
Проколотый закатным светом,
Во мне с телком боролся волк.

Намазала мне чем-то шишку,
К грудям своим прижав мой лоб,
Мне столько впечатлений слишком,
Её в охапку жадно сгрёб.

«Ах, юноша, вы так спешите? -
Мне улыбнулась алым ртом:
Ну подождите, подождите,
Пройдёмте для начала в дом».

И вверх неспешно по ступеням,
В гостиную меня ввела,
За ней покорным я тюленем,
И на диван полу легла.

«На барной стойке там бокалы,
Налей, мне хочется испить».
Я в них плеснул напиток алый
Подстёгивающий любить.

Присел на пол прохладный рядом,
Заката луч светил в окно,
Я гладил её нежным взглядом,
И пил прекрасное вино.

А Катя мило улыбаясь,
Вихры пушила мне рукой,
А я, как пёс с цепи срываясь,
Весь трепетал уж сам не свой.

Вот всё что налито допито
И я её уже молю:
«Творенье страсти, Афродита,
Возьми меня в постель свою».

А вот и спальня, мы в кровати,
Уже в подушках без одежд:
«Ты верх моих желаний Катя,
Мечтаний жизни и надежд…»

…Всю ночь не мог я насладиться,
Такое было мне впервой,
Она в любви искусстве львица
А я лишь юноша босой…

С лучами первыми рассвета
Тихонько убежал домой,
В день наступающего лета,
От ощущений сам не свой…

Потом изрядно закрутило,
Хавиру* взял не по уму,
Пришлось вихрить*, вокруг мне вилы*
И будущее всё в дыму.

И гастролёром* делал ноги,
Чтобы совсем не заскучать*,
Где подмести*, так по дороге,
Так что пришлось мне поскакать*.

Когда вернулся через время,
В стране уже другой режим,
В усадьбе уж иное племя,
Насаженное Им самим.

Узнал лишь только что родила,
Девчонку Верой назвала,
А вот куда она свалила,
Сказать прислуга не смогла.   

А после взят был на мокрухе*,
Прошёл венец* и в крытой* я,
И годы зрелые в непрухе,
И под вопросом жизнь моя.

А жил ли я и что я видел?
Скажу, что б воду не толочь,
Пол  жизни и не в лучшем  виде,
А помнится одна лишь ночь…

P. S.
Я страшно люблю ночь,
Люблю её как любят Родину,
Или любовницу, глубокой,
Инстинктивной, непобедимой любовью.