Застрелиться, чтобы не умереть...

ЗАСТРЕЛИТЬСЯ, ЧТОБЫ НЕ УМЕРЕТЬ…из книги "Русское забулдыжье" 2003г

   После освобождения из тюрьмы Тараканову идти было некуда. Мать его не дождалась. Она умерла в день рождения сына, когда тому исполнилось двадцать три года. Отца вроде бы как и не было. Правда, достался от него в наследство компас без стрелок. Игрушка из далёкого детства, детства без радостей и тепла. Лишь запах сена, казалось, навечно запутался в волосах, да гладь реки стояла перед глазами в колючих снах, как за решёткой.
   И указал Тимофею компас на город Салигалич, благо, недалеко от зоны он был.
   Зашёл Тимофей надорожку в центральный ресторан. Заказал себе четыре порции капусты, так, лишь бы вилкой поковырять, да бутылку водки.
   После первого же стакана запарился. Снял телогрейку, перекинул через спинку стула. Полегчало. Оттянулся вторым стаканчиком и будто в церковь сходил, прости Господи,даже расслюнявился. Обычно в таких случаях тянет на разговор.
А поговорить-то и не с кем: из посетителей в ресторане – лишь бабка старая да собака приблудная под столом скукожилась и ждёт, чтобы её отбивной угостили. Мечтать – не вредно.
   Тимофей свистнул ей в самое ухо. Она ещё больше ушла в себя, но на всякий случай повиляла хвостом: а вдруг и упадёт что-нибудь с дырявой пятнистой скатерти.
   -Хрен что тебе тут обломится, - прочитал Тимофей наглую собачью мысль, - скажи спасибо, что из тебя шапку не сделали. А-а, всех на шапки пустят. Страна такая.Холодная, прости господи.
   В дверях появилось трое парней. На них были такие же телогрейки, валенки с калошами, собачьи шапки.
   - Вишь, Мухтар, за тобой пришли.
   Собака оказалась смышлёной. Испытывать судьбу она не стала. Запах резины послужил сигналом к бегству. Резиной пахнет от злых и голодных людей. Каким-то животным везёт, и они  попадают в зоопарк, на худой конец, становятся музейными чучелами. Дворняге же и на это рассчитывать не приходится.
   Тимофей налил себе третий стакан и загрустил. Он почувствовал себя бездомной собакой. Из квартиры выписали. Родственников – никого. Космонавтом не стал. Три года отдал за мешок комбикорма. Кто он теперь? Ёлка безродная – больше никто. А вернее, - иголка от ёлки…да ещё в стоге сена…
     - Эй, чучело, - обратился к нему рыжий парень с глазами крабового лациана, - не угостишь ради праздничка?
     - А что, разве уже праздник?
     - Уже давно.
     - Правда? А какой? Новый год?
     - Хватился. Триста лет китайскому тромбону.
     - За это надо выпить.
     - И мы про то.
    - Угостишь?
   В компании новых друзей водка пилась легко и быстро. Они оказались такими же бедолагами, как и он: застряли в этом городе после отсидки.
     - Эх, сейчас грабануть бы кого-нибудь! – сказал коротышка, для чего-то достав из-за пазухи охотничий обрез.
     - Спрячь дуру-то, - сказал рыжий, - кого здесь грабить-то, дурило!
     - Слушай, сказал Тимофей, - продай пушку.
     - И чего ты с ней делать будешь?
     - Да застрелюсь к ядрене фене.
     - Ты?!
     - Не веришь?
     - Не верю.
     - Спорим на десятку?
     - Годится.
   Тимофей приставил обрез к виску и, качнув из горла третьей бутылки пару глотков, нажал на спусковой курок.
   Раздался выстрел.
   Тимофей успел глотнуть воздуха, и голова его с открытым ртом упала на блюдо с капустой.
   На троицу это подействовало отрезвляюще. Теперь им было не до гулянки и, инстинктивно пряча лица,  чтобы не быть узнанными обслуживающим персоналом, парни дали дёру.
   Старуха, сидевшая за столиком у окна и наблюдавшая эту картину, вскрикнула и первая попыталась оказать пострадавшему помощь. Она первым делом стряхнула крошки с развёрнутого перед тарелкой носового платка, служившего вспомогательной салфеткой, и приложила его, ещё пахнущий домашней котлетой, к кровоточащему виску.
   На шум и крики подоспели повара. Они принесли из подсобки шерстяное одеяло, расстелили его прямо на полу, перенесли на него раненого, и кто-то пошёл за врачом.
   Первой приехала милиция. Милиционеры просили не мешать их действиям, хотя никаких действий не предпринимали. Они просто стояли и смотрели, не зная, с чего начать.
     - Человека убили! Человека убили! – голосила старуха.
     - Самострел, - констатировал старший по званию. – Дурная кровь выходит.
   Подоспела «скорая» и увезла Тимофея в больницу. Бабу Дуню, как главную свидетельницу, попросили дать показания. Но она потребовала, чтобы её оставили при пострадавшем, и в конце концов ей это удалось после того, как она выдала себя за родственницу.
   Тимофей выжил. Врачи сказали, что наблюдали редчайший случай. Пуля, прошедшая навылет, каким-то чудесным образом обошла важные умственные центры.
   Дуня считала, что свою положительную роль сыграли отвары из трав и её молитвы.
   Тимофей считал, что выкарабкался с того света только благодаря заботам Дуни. Теперь он смотрел на жизнь совсем по-другому. Рядом появилась заботливая душа. Друг. От неё пахло сеном и рекой. И он сделал ей предложение.
     -Дуня, сказал он ей, - у меня стрелка в мозгу появилась. Выходи за меня. Ты теперь  мой компас родной.
   И Дуня согласилась. Ей было восемьдесят четыре года. Она знала, что такое любовь. На её руках скончалось двое мужей.. И всех она проводила достойно. А вот детей ей бог не дал. К Тимофею, конечно же, она тянулась, как к существу малому, ещё пахнущему материнским молоком, ведь не секрет, что мужчины взрослеют до старости.
   Ну и ладно, ну и будут они жить вдвоём. Вдвоём жить не так обидно.
   Деревня, которая находилась в двадцати километрах от города, встретила молодых двухнедельным запоем. Мужики лежали по избам в болезненном угаре. Ходячих не было. Печное тепло медленно приводило их в чувство. На радость бабам водка, сброшенная с вертолёта  прошлым  воскресеньем, заканчивалась, а новую партию этого зловредного продукта завезти по бездорожью было невозможно.
   Тимофею понравилась размеренная деревенская жизнь. Он с удовольствием занимался хозяйством. Стал разводить кроликов. Ходил на рыбалку, по грибы, по ягоды…
   Будто и детство, и юность, и сытая старость одновременно заявили на него свои права.
   Как-то они с Дуней поставили в саду под вишней  самовар, сели чай пить с пирогами. Хорошо. Тепло. Солнце светит. Птицы поют. Ни одной живой души рядом. Всё зеленью скрыто. Весь большой и ненужный мир, с его догмами и законами, шумными улицами и пустынной атмосферой.
   Дуня ему голову на грудь положила. Глаза – красивые. Голубые. А в них – главное: сущность безмерная и человечность. Покой небесный.
   И говорит она:
     - Тимоша, похоронишь меня зимой-то?
     -Зачем это?
     - А чтобы жить дальше…
    - Как же ты там без меня-то? Ещё и забудешь.
Подцепишь на облаках старичка их главного…Ох, заблудишься ты без меня, Дуня…Ох…
     - Я ж тебя по твоему компасу найду… Только ты живи подольше…Счастье-то какое!...
     -Вот же, привалило дураку, - сказал Тимофей, - какую для меня господь пулю-то счастливую отлил…Девять граммов и нужно-то всего человеку…