и даже без преувеличений

и даже без преувеличений наберется кошмаров на пять листов. ломаться, падая на колени, теперь доходное ремесло. чтоб жрать ту муть, что внутри засела, не нужно отращивать клыки, выталкивать душу вон из тела, а только терпеть, нарезать круги, костяшками стены помечая. сбивается ритм как будто шрифт, черт бы побрал. крупицы чая, кирпичная пыль на дне ладьи, жизнь - те оставшиеся капли, а не узоры гущи над.
там, где топтались в танце цапли, стынет болото, а не сад, где колокольчик бился звоном - пустошь, равнина, жар огня.
их отпускали, вроде, "с богом", да затерялся тот в степях.
что и осталось - песни, горечь ягод зеленых, шум воды, и по утрам иной раз морем пахнет, как будто бьет под дых, запах вообще дурная шутка, ветер приходит так нелепо, в зимней ночной глухой маршрутке ветер подкармливает небом, мылом в сиреневой обертке, желтым мороженым и платьем, вспомнить, что это стало мертвым - сойти с ума минут на двадцать, вспомнить вообще, чем это было, тоже надрывная работа, сколько ведь было того мыла, сколько суббот до той субботы.
сбились в своих предназначеньях, из кормы выточили копья, вброд разбредались по теченьям, никаких птиц, долгов, жертв, крови.
заливать память белой краской, чтоб черта с два вам, чистый лист, это работает, как в сказке - лучше бы был силен и быстр. сквозь проступающим кошмарам, впрочем, и скорость нипочем, здесь как клин клином - быть тварью тварям, кошмары чудно идут с борщом.
дико одно: через годы, мечты, пространства, кто-то найдет в разгорающемся камине мини-волчок или даже кольцо всевластья,
и это уже ничего никуда не сдвинет.