Великая сила печатного слова
сегодня тухлее блатного словца.
Желтеют газеты, умы и основы,
толстеют зады, что не видно лица.
Уроды юродивой склизкою массой
на кресла ползут и ползут без конца.
И нет уже в обществе главного класса,
а есть только кассы – продашь и отца!
И льются с экранов хлебалов речухи:
брехня на брехне и отвратная суть.
На паперти – Русь повивальной старухой,
что просит царя в ее лоно вернуть.
Мол, было же время обозов сибирских,
текли соболя, петергофы цвели.
Хоть кланялись часто, а, может, и низко,
зато урожай собирали с земли.
А нынче засрали угодья зассанцы,
разграбили все, что разграбить смогли
тупицы и смерды, и вражьи засланцы,
и их порожденья – вассалы-ослы!
Ни камню упасть среди этого стада,
ни умной мыслЕ просочиться сквозь чад
квадратноголовых зажравшихся гадов,
которых, без спора, отвергнет и ад!
И стонет Россия, и плачет, и молит,
но все безуспешно, впустую и зря.
Исконный «медведь» не-про-сти-те-льно болен
терпеньем и вечною верой в царя!
Апокалипсис
© Copyright: Инна Молчанова, 2012
Свидетельство о публикации №112122803168
Свидетельство о публикации №112122803168
Рецензии
Кланялись не чаще и не ниже, чем теперь. В смысле, что от своего не отступались... не унижались. А натурально физически кланяются опять тоже и сейчас. Когда, например, на огороде работают.
*
Тоже, вот, в храме, если не повидать вдруг, что там по сути - то там очень сложный детализированный этикет. Красивый или нет на любителя, но почему он не может мне нравиться больше, чем взявшийся в итоге этикет социалистический? Типа, это, Рекемчук, оно старше и культуру понимает в отличие от меня. Ну, а вот храмовый этикет ещё старше гораздо. Пусть изучает.
Как вот это у Булгакова, "Мне больше нравится Рим, Мессир": "Хамить не надо по телефону. Лгать не надо по телефону".
*
Мол, было же время обозов сибирских,
текли соболя, петергофы цвели.
Хоть кланялись часто, а, может, и низко,
зато урожай собирали с земли.
Зато, может, в определённой местности, в определённом социальном формировании, не слушали о том, что каждая женщина обязана лично Рекемчуку Вседержителю 24 часа в сутки быть занята вопросом: как бы деньги за своё тело получить, а проституткой не стать, или как бы, вообще, что-нибудь такое украсть по-тихому, но не нарушить благополучного о себе общественного мнения. Не слушали, хоть и кланялись. А тут, опять же, прицельно попали именно на такой социалистический семинар, где надо это всё было слушать. Просто так сложилось. Возможно, не повезло.
*
квадратноголовых зажравшихся гадов,
А что, когда у противоположного "класса" "толстеют зады" - это тема для памфлета, а когда свой класс зажрался, то всё в порядке?
*
А Гражданская Война, если не дай бог она кем-то нарочно была срежессирована?
Среди лесов, унылых и заброшенных,
Пусть остается хлеб в полях некошеным!
Мы ждем гостей незваных и непрошеных,
Мы ждем гостей!
Пускай гниют колосья недозрелые!
Они придут на нивы пожелтелые,
И не сносить нам, честные и смелые,
Своих голов!
Они растопчут нивы золотистые,
Они разроют кладбища тенистые,
Потом развяжет их уста нечистые
Кровавый хмель!
Они ворвутся в избы почернелые,
Зажгут пожар, хмельные, озверелые...
Не остановят их седины старца белые,
Ни детский плач!
Среди лесов, унылых и заброшенных,
Мы оставляем хлеб в полях некошеным.
Мы ждем гостей незваных и непрошеных,
Своих детей!
Осип Мандельштам
*
Эта ночь непоправима,
А у нас ещё светло.
У ворот Иерусалима
Солнце черное взошло.
Солнце желтое страшнее -
Баю-баюшки-баю -
В светлом храме иудеи
хоронили мать мою.
Благодати не имея
И священства лишены,
В светлом храме иудеи
Отпевали прах жены.
И над матерью звенели
Голоса израильтян.
Я проснулся в колыбели -
Чёрным солнцем осиян.
Осип Мандельштам
И стонет Россия, и плачет, и молит,
но все безуспешно, впустую и зря.
Исконный «медведь» не-про-сти-те-льно болен
терпеньем и вечною верой в царя!
Вот, тоже, у Мандельштама... Ну, мне кажется, он перестарался с образностью, я хихикаю когда читаю: "И вместо хлеба ёж брюхатый". Но принципиально понятно, что он этим хотел сказать: сама ткань мира вывернута наизнанку, вот как примерно человека наизнанку вывернуть, вместо прежнего, которое было жизнью - какая-то картина Босха, во всех мелочах это, а не в неправильной идеологии, с которой тоже спорить идеологически. Кошмар, разорение на месте бывшей страны, так что не только всё снесено, а даже ландшафт перерыт взрывными воронками.
Сегодня ночью, не солгу,
По пояс в тающем снегу
Я шел с чужого полустанка.
Гляжу - изба: вошел в сенцы,
Чай с солью пили чернецы,
И с ними балует цыганка.
У изголовья, вновь и вновь,
Цыганка вскидывает бровь,
И разговор ее был жалок.
Она сидела до зари
И говорила:- Подари.
Хоть шаль, хоть что, хоть полушалок...
Того, что было, не вернешь,
Дубовый стол, в солонке нож,
И вместо хлеба - ёж брюхатый;
Хотели петь - и не смогли,
Хотели встать - дугой пошли
Через окно на двор горбатый.
И вот проходит полчаса,
И гарнцы черного овса
Жуют, похрустывая, кони;
Скрипят ворота на заре,
И запрягают на дворе.
Теплеют медленно ладони.
Холщовый сумрак поредел.
С водою разведенный мел,
Хоть даром, скука разливает,
И сквозь прозрачное рядно
Молочный день глядит в окно
И золотушный грач мелькает.
Осип Мандельштам
-Тоже, чёрт знает, то ли старый мир снесли, то ли прямо в мозг непосредственно что-то полезло, а скорее всего, было то и это. И получилось так, как будто большевики мир вот так страшно вывернули революциями своими и войнами - а на деле там больше половины этого впечатления была от прямого влияния на мозг. А этим, как их теперь, коммунистам, до сих пор неинтересно, что такое влияет, хотя, казалось бы, именно их должно было бы страшно взбесить это влияние. И дожились, что теперь мои сверстники и кто немного меня постарше как щас помню мечтали посидеть в лагерях и обрести от этого высший смысл жизни, а то всё бессмысленно вокруг, уродливо, мелко. Теперь уже мои сверстники читали Ахматову, описывавшую, ей казалось, последний кошмар, и прочитанному завидовали.
А. А. Ахматовой
Закричат и захлопочут петухи,
загрохочут по проспекту сапоги,
засверкает лошадиный изумруд,
в одночасье современники умрут.
Запоет над переулком флажолет,
захохочет над каналом пистолет,
загремит на подоконнике стекло,
станет в комнате особенно светло.
И помчатся, задевая за кусты,
невидимые солдаты духоты
вдоль подстриженных по-новому аллей,
словно тени яйцевидных кораблей.
Так начнется двадцать первый, золотой,
на тропинке, красным солнцем залитой,
на вопросы и проклятия в ответ,
обволакивая паром этот свет.
Но на Марсовое поле дотемна
Вы придете одинешенька-одна,
в синем платье, как бывало уж не раз,
но навечно без поклонников, без нас.
Только трубочка бумажная в руке,
лишь такси за Вами едет вдалеке,
рядом плещется блестящая вода,
до асфальта провисают провода.
Вы поднимете прекрасное лицо --
громкий смех, как поминальное словцо,
звук неясный на нагревшемся мосту --
на мгновенье взбудоражит пустоту.
Я не видел, не увижу Ваших слез,
не услышу я шуршания колес,
уносящих Вас к заливу, к деревам,
по отечеству без памятника Вам.
В теплой комнате, как помнится, без книг,
без поклонников, но также не для них,
опирая на ладонь свою висок,
Вы напишите о нас наискосок.
Вы промолвите тогда: "О, мой Господь!
этот воздух запустевший -- только плоть
дум, оставивших признание свое,
а не новое творение Твое!"
Иосиф Бродский
-А Вы тут пишете, кто-то кому-то кланялся... как это отвратительно, а теперь вот зато уже никто никому не кланяется. Ваши строки могут не воодушевлять не потому, что хотят кланяться, только б было что пожрать, а потому, что эта проблема - кланяться или не кланяться неизвестно там кому мили чему - на нынешнем фоне кажется мелка и незначительна.
Агата Кристи Ак 28.02.2014 00:54 • Заявить о нарушении
*
Тоже, вот, в храме, если не повидать вдруг, что там по сути - то там очень сложный детализированный этикет. Красивый или нет на любителя, но почему он не может мне нравиться больше, чем взявшийся в итоге этикет социалистический? Типа, это, Рекемчук, оно старше и культуру понимает в отличие от меня. Ну, а вот храмовый этикет ещё старше гораздо. Пусть изучает.
Как вот это у Булгакова, "Мне больше нравится Рим, Мессир": "Хамить не надо по телефону. Лгать не надо по телефону".
*
Мол, было же время обозов сибирских,
текли соболя, петергофы цвели.
Хоть кланялись часто, а, может, и низко,
зато урожай собирали с земли.
Зато, может, в определённой местности, в определённом социальном формировании, не слушали о том, что каждая женщина обязана лично Рекемчуку Вседержителю 24 часа в сутки быть занята вопросом: как бы деньги за своё тело получить, а проституткой не стать, или как бы, вообще, что-нибудь такое украсть по-тихому, но не нарушить благополучного о себе общественного мнения. Не слушали, хоть и кланялись. А тут, опять же, прицельно попали именно на такой социалистический семинар, где надо это всё было слушать. Просто так сложилось. Возможно, не повезло.
*
квадратноголовых зажравшихся гадов,
А что, когда у противоположного "класса" "толстеют зады" - это тема для памфлета, а когда свой класс зажрался, то всё в порядке?
*
А Гражданская Война, если не дай бог она кем-то нарочно была срежессирована?
Среди лесов, унылых и заброшенных,
Пусть остается хлеб в полях некошеным!
Мы ждем гостей незваных и непрошеных,
Мы ждем гостей!
Пускай гниют колосья недозрелые!
Они придут на нивы пожелтелые,
И не сносить нам, честные и смелые,
Своих голов!
Они растопчут нивы золотистые,
Они разроют кладбища тенистые,
Потом развяжет их уста нечистые
Кровавый хмель!
Они ворвутся в избы почернелые,
Зажгут пожар, хмельные, озверелые...
Не остановят их седины старца белые,
Ни детский плач!
Среди лесов, унылых и заброшенных,
Мы оставляем хлеб в полях некошеным.
Мы ждем гостей незваных и непрошеных,
Своих детей!
Осип Мандельштам
*
Эта ночь непоправима,
А у нас ещё светло.
У ворот Иерусалима
Солнце черное взошло.
Солнце желтое страшнее -
Баю-баюшки-баю -
В светлом храме иудеи
хоронили мать мою.
Благодати не имея
И священства лишены,
В светлом храме иудеи
Отпевали прах жены.
И над матерью звенели
Голоса израильтян.
Я проснулся в колыбели -
Чёрным солнцем осиян.
Осип Мандельштам
И стонет Россия, и плачет, и молит,
но все безуспешно, впустую и зря.
Исконный «медведь» не-про-сти-те-льно болен
терпеньем и вечною верой в царя!
Вот, тоже, у Мандельштама... Ну, мне кажется, он перестарался с образностью, я хихикаю когда читаю: "И вместо хлеба ёж брюхатый". Но принципиально понятно, что он этим хотел сказать: сама ткань мира вывернута наизнанку, вот как примерно человека наизнанку вывернуть, вместо прежнего, которое было жизнью - какая-то картина Босха, во всех мелочах это, а не в неправильной идеологии, с которой тоже спорить идеологически. Кошмар, разорение на месте бывшей страны, так что не только всё снесено, а даже ландшафт перерыт взрывными воронками.
Сегодня ночью, не солгу,
По пояс в тающем снегу
Я шел с чужого полустанка.
Гляжу - изба: вошел в сенцы,
Чай с солью пили чернецы,
И с ними балует цыганка.
У изголовья, вновь и вновь,
Цыганка вскидывает бровь,
И разговор ее был жалок.
Она сидела до зари
И говорила:- Подари.
Хоть шаль, хоть что, хоть полушалок...
Того, что было, не вернешь,
Дубовый стол, в солонке нож,
И вместо хлеба - ёж брюхатый;
Хотели петь - и не смогли,
Хотели встать - дугой пошли
Через окно на двор горбатый.
И вот проходит полчаса,
И гарнцы черного овса
Жуют, похрустывая, кони;
Скрипят ворота на заре,
И запрягают на дворе.
Теплеют медленно ладони.
Холщовый сумрак поредел.
С водою разведенный мел,
Хоть даром, скука разливает,
И сквозь прозрачное рядно
Молочный день глядит в окно
И золотушный грач мелькает.
Осип Мандельштам
-Тоже, чёрт знает, то ли старый мир снесли, то ли прямо в мозг непосредственно что-то полезло, а скорее всего, было то и это. И получилось так, как будто большевики мир вот так страшно вывернули революциями своими и войнами - а на деле там больше половины этого впечатления была от прямого влияния на мозг. А этим, как их теперь, коммунистам, до сих пор неинтересно, что такое влияет, хотя, казалось бы, именно их должно было бы страшно взбесить это влияние. И дожились, что теперь мои сверстники и кто немного меня постарше как щас помню мечтали посидеть в лагерях и обрести от этого высший смысл жизни, а то всё бессмысленно вокруг, уродливо, мелко. Теперь уже мои сверстники читали Ахматову, описывавшую, ей казалось, последний кошмар, и прочитанному завидовали.
А. А. Ахматовой
Закричат и захлопочут петухи,
загрохочут по проспекту сапоги,
засверкает лошадиный изумруд,
в одночасье современники умрут.
Запоет над переулком флажолет,
захохочет над каналом пистолет,
загремит на подоконнике стекло,
станет в комнате особенно светло.
И помчатся, задевая за кусты,
невидимые солдаты духоты
вдоль подстриженных по-новому аллей,
словно тени яйцевидных кораблей.
Так начнется двадцать первый, золотой,
на тропинке, красным солнцем залитой,
на вопросы и проклятия в ответ,
обволакивая паром этот свет.
Но на Марсовое поле дотемна
Вы придете одинешенька-одна,
в синем платье, как бывало уж не раз,
но навечно без поклонников, без нас.
Только трубочка бумажная в руке,
лишь такси за Вами едет вдалеке,
рядом плещется блестящая вода,
до асфальта провисают провода.
Вы поднимете прекрасное лицо --
громкий смех, как поминальное словцо,
звук неясный на нагревшемся мосту --
на мгновенье взбудоражит пустоту.
Я не видел, не увижу Ваших слез,
не услышу я шуршания колес,
уносящих Вас к заливу, к деревам,
по отечеству без памятника Вам.
В теплой комнате, как помнится, без книг,
без поклонников, но также не для них,
опирая на ладонь свою висок,
Вы напишите о нас наискосок.
Вы промолвите тогда: "О, мой Господь!
этот воздух запустевший -- только плоть
дум, оставивших признание свое,
а не новое творение Твое!"
Иосиф Бродский
-А Вы тут пишете, кто-то кому-то кланялся... как это отвратительно, а теперь вот зато уже никто никому не кланяется. Ваши строки могут не воодушевлять не потому, что хотят кланяться, только б было что пожрать, а потому, что эта проблема - кланяться или не кланяться неизвестно там кому мили чему - на нынешнем фоне кажется мелка и незначительна.
Агата Кристи Ак 28.02.2014 00:54 • Заявить о нарушении
На это произведение написано 5 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.