Подснежник и Репей. Глава 5. Мясорубка

                «…А вот тут, Рыжий, тебе не пройти… Могу
                кого-нибудь из  своих  сопляков  отдать, кого не
                жалко… И тут он представил  себе,  какое  рыло
                сделалось  у  Стервятника,  когда  тот   узнал…,
                что  в  Зону  с Рыжим за его, Стервятника, нога-
                ми ушёл  не сопляк бесполезный, а родной сын,
                жизнь, гордость…»
                А. и Б. Стругацкие. «ПНО».

Когда Николаем Коперником тихо
В «Лесу» отсидел Михаил,
То на проходной, не поднявши шумихи,
Он пропуск родной предъявил.
Компьютер же, только «взглянув на бумажку»,
Немедленно подал сигнал –
И тут же охранник, не сделав промашку,
Вернувшегося задержал.
Задержанного передали КОМКОНу,
В кутузку его отвели,
Приказ предъявили. И вот по закону
Он вновь в подпространстве Земли,
Но уж под надёжной охраной. Наине
Меж тем доложили о том:
Согласно приказу, мол, снова «в пустыне»
Указанный вами «фантом».
Узнавши об этом, Гозанов без шума
К Вязанскому прямо пошёл
И выложил всё, что о нём Коля думал,
И бросил бумажку на стол.
И грохнувши дверью, он к шефу-агенту
В КОМКОН заспешил тот же час,
И там получил для себя документы –
В Италию на этот раз.
«Прибор свой оптический» взять потрудился
(Ведь надо же Мишу найти!) –
И вот Галилей Галилео родился,
Топтать стал Земные пути.

Итак, Михаил под надёжной охраной.
Директор упорно «болел».
И вот как-то раз эта «дочка Урана»
Пошла в Европейский отдел.
Но там ни Вязанского, ни Маргариты:
Намылились все на приём
К Директору. Двери приёмной открыты –
Камин в ней пылает огнём.
И только Наине войти, как впустили
Вязанского в тот кабинет
И дверь в жёлтой коже за замом закрыли,
Оставили их тет-а-тет.
Наина приёмную всю оглянула –
Гардины, ковёр на полу, –
Величественно Маргарите кивнула
И молча уселась в углу.

Директор лежал на огромной кровати –
Усердно «болел» д’Юмадон.
Вязанский решил «подбодрить». И не к стати
Он бодрый в беседе взял тон.
И он простодушно позвал д’Юмадона
В любимом «Лесу» отдохнуть,
Спуститься с Небес на природное лоно.
А там, мол, глядишь – как-нибудь
Всё и рассосётся само. «Разберётесь
На месте вы лучше других.
Ведь вы же любили бывать «на охоте»
Средь аборигенов живых.
- Конечно, – сказал д’Юмадон, усмехнувшись. –
Сейчас только и отдыхать
Мне средь эпидемий народных. Свихнувшись
Там можно лишь дни коротать.
И лишь не хватает сейчас д’Юмадону
В «Лесу» набирать себе сил
В компаньи с тобою.» – И Виссариона
Кивком головы отпустил.

Конечно же, право войти к д’Юмадону
Марго уступила сама
Наине. Достаточно было резону
Так сделать. И вот уж «маман»
Вошла к д’Юмадону и села у ложа,
И скорбный состроила вид,
Как будто её сострадание гложет,
Как будто душа в ней болит.
Она лучше всех понимала причину
Внезапной болезни его
И как лишь недавно здоровый мужчина
Больным оказался кругом.
Но только понятья она не имела,
Как «книга» с «отравой» её
Попасть прямиком к д’Юмадону сумела?
Вязанский же, взяв у неё
«Отраву», Быкоцкому тихо подбросил.
И вот д’Юмадон «заболел»,
А рыжиё прощенья за «книгу» не просит
И чудом опять уцелел.
А Ная судьбу этой «книги» не знает:
Где «книга»? Цела ли она?
Целы ли закладки? И кто их читает?
И ей неизвестность страшна.
Боится Наина «прямого удара»
И страшен публичный скандал.
И вот, чтоб не вспыхнуло дело пожаром
И чтоб Материк не узнал,
Придумала план, как отвесть подозренья
С «болезнью» загадочной сей –
Нет, нет, не у Саввы! В общественном мненье, –
От милой персоны своей.
Попутно же с этим добиться и цели
Заветной – Рудольфа известь.
Затратив на план свой четыре недели,
Приносит Директору весть:
«Ах, Савва, пришла я с известием важным.
-О чём разговор твой пойдёт?
- Дошло до меня, что Директор отважный
Решил нас покинуть, сирот:
В отставку собрался. И что, это верно?
-Да, верно доносят тебе.
- Какой же толкнул тебя повод «фанерный»
К сему повороту в судьбе?
- Я «петь под фанеру» не предпочитаю,
«В живую» приятнее мне, –
Сказал д’Юмадон ей открыто. – И знаю
Ответ пред начальством вполне.
Причина ж моя – роковые ошибки
Во всём управленье Землёй,
К последствиям тяжким приведшие шибко
Для всей этой массы людской.
- Вот это вот самое и беспокоит –
Причина отставки, – меня.
Себя подставлять под ошибки не стоит
Чужие. А мы всё ж родня.
Вот ты говоришь, что послал ты на Землю
Учёных великих – врачей.
- Врачи на Земле мои вовсе не дремлют
И их мастерства нет сильней.
- Какую же пользу приносит работа
Учёных сей массе людской?
Иль я, может, не понимаю чего-то?
- По правде сказать, никакой.
- Я подозревала. И подозреваю,
Что этот учёный народ,
Все эти врачи, вовсе не понимают
Процесс, на Земле что идёт.
Они видят следствия, а не причину
И лечат симптомы одни.
Причина же мора сокрыта в пучину,
В неё не заглянут они.
- Клянуся душой! – отвечал изумлённый
Директор, – ты в этом права!
И что? Ты раскроешь мне смысл потаённый,
Который заметен едва?
- Поскольку страданья претят моим чувствам
И благу несчастных людей,
Постольку прибегла я к тайным искусствам,
Чтоб выяснить правду скорей.
И кроме того, приняла во вниманье
Я то, что болезни людей
Вредят, ухудшают твоё состоянье
Души. И я множество дней
Вела свои собственные изысканья.
- И что же? Есть и результат?
Каков он?
- Совпал он с моим ожиданьем.
Как чувства мои говорят,
Теперь принесла я надёжное средство,
Которое и исцелит
Тебя. И не надо делиться наследством:
Директор и так устоит.
(При этих словах вздрогнул Савва, смекая:
Ужели считает она,
Что он слишком медленно здесь «умирает»,
«Помочь» ли ему не должна?
Что хочет сознательно это злодейство
Закончить на деле она.
Хотя не умышленно начато действо,
К концу всё ж подвигнуть должна?)
- На что ж оно действует, это «лекарство»?
- Причину оно устранит,
Которая скрыта ужасным коварством,
Безвредный имеючи вид.
- А в чём же причина?
- Когда-нибудь слышал
О том, что бывают враги,
Живущие с жертвой под общею крышей
И влезшие к жертве в долги,
За что ненавидят её. И желанье
Лелеют расправиться с ней.
И вот убивают вдруг не расстоянье
Преступною волей своей.
- Они убивают кинжалом иль ядом?
Ведь волей одной не убить.
- А им и не нужно быть с жертвою рядом,
Не нужно колоть иль поить.
- Ну-ну, расскажите.
- Твой враг покуситься
Открыто на жизнь не посмел.
Поэтому к заговору он стремится
И умысел тайный имел.
Но в заговоре том сообщников нету
И нити не видны его.
И нету свидетелей, чтобы к ответу
Привлечь и его самого.
- Нет, нет! – ей Директор сказал, возмущённый
Таким лицемерным враньём, –
Ведь «заговор» – термин есть определённый.
И надо, чтоб люди вдвоём,
Как минимум, в сговоре бы состояли.
Иначе его обвинить
В таком преступленье мы не в состоянье,
Другое должно что-то быть.
- Ну ладно, у слова не то примененье.
Но вспомни в течение лет
Попытки богов твоих из Управленья
Сбегать или в «Лес», иль в «Тот Свет»!
(«Тем Светом» они иногда называли
Означенный здесь Материк.
Он так же условен, как мы показали,
Кто к слову какому привык.)
И эти попытки должны обеспечить
Убийце свободу во всём.
- Убийце?! Весёленькие твои речи!
Вот как! В Управленье моём
Меня же пытались убить? Любопытно.
Ну-ну, что за способ у них?
- Когда б убежал заговорщик тот скрытный,
Никто б не узнал из живых,
Какая причина у этих болезней,
Что мучают так же тебя.
Но оберегал тебя дружбой полезной
Вязанский, начальство любя.
И внешние заговора проявленья
Раскрыл тебе Виссарион.
Но вглубь не добился он проникновенья,
Фундамент им не обнажён.
И он доказал лишь проделку мальчишки.
Но я докопаться смогла
До тайной пружины злодейства. О, слишком
Опасны все эти дела!
И ум у преступника очень опасный,
Имей это, Савва, в виду…
Да сам ты в душе понимаешь прекрасно,
О ком эту речь я веду.
- Похоже, что речь о Быкоцком заводишь? –
Промолвил Директор-гроза
(«Ну-ну, далеко ль ты в притворстве заходишь?»)
Потупила Ная глаза:
- Тебе хорошо все известны симптомы
Болезней, что зверствуют там?
- Конечно, – ответил Директор, знакомый
С событиями по местам.
И брови у Саввы нахмурились сами.
- Ну так ты сюда посмотри,
Узри ты причину своими глазами:
Всё простенько, как трижды три.
И копию Ная ему показала,
Что собственноручно Марго
Ей с Лермочкина разработок снимала,
Пытаясь спасти тем его.
- И кто же придумал всю эту «отраву»? –
Сказал д’Юмадон, просмотрев. –
Конечно, Быкоцкий? (Он знал её нравы,
Но спрятал в печёнку свой гнев).
- Совсем не Рудольф.
- Ну тогда не понятен
Ход логики этой твоей.
- Раз «нет» говорю, то вопрос твой невнятен:
«Нет, не головою СВОЕЙ».
Но коль по другому поставишь вопрос ты,
Сказала тебе бы я «да».
И с логикою у Наины всё просто,
Всё ясно, не в этом беда.
На совесть наш генпрокурор постарался:
Работа была найдена
В той комнате, где человек обретался,
Сбежавший от вас в «Лес». И на
Быкоцкого боте!
- Так стало быть, это
«Малиновый плащ» натворил!
Так где ж он, призвать чтоб нахала к ответу?
Вот змей! Чуть меня не «убил»! –
Картинно Директор при ней кипятился.
- Но изверги дальше пошли.
Чтоб замысел против тебя воплотился
Во всём населенье Земли,
Не только теорию тайно создали,
Но тайно же влезли и в СКОТ,
И все генераторы переключали
И перенастроили, вот!»
Директор, тот СКОТ перестроивший лично,
Всё понял: желает она
Отвесть от себя подозренье прилично.
И значит, подставить должна
На роль виноватого в том Михаила.
И понял тот час д’Юмадон:
Включиться в игру эту выгодней было,
Полезней, до лучших времён.
И должен вид сделать, что он ей поверил
И этим её усыпить;
Чтоб были для замысла отперты двери,
Ей надобно здесь потрафить.
Как ни тяжела эта жертва Наине,
Но лучше отдать ей «ладью»,
Чем мат получить на своей половине,
Игру не закончив свою.
«Итак, – молвил Савва, – по твоему, Мишка
На власть на мою посягал?
- Что Лермочкин главный – так это уж слишком,
Ведь он – не рукуа, а кинжал. –
Но Савва «не слышал» её уточненья.
-Так это причиной зовут
Болезней? И стоит здесь дать измененья,
Как тут же болезни пройдут?
Но как можно было их перенастроить
Помимо КОМКОНа и вас?
Систему защит надо было освоить,
Пять ключиков целых у нас!
Конечно, как сделать такое, ты знаешь,
Всю жизнь занималася тем.
А я, не в пример уж тебе, понимаешь,
Невежествен в магии схем.
- Они, очевидно, взломали защиты –
Вот и обошлись без ключей.
Компьютерщик Лермочкин ведь знаменитый
С командою тайной своей.
Опять же, замкнули они, без сомненья,
На мозг разработчика схем
Биогенераторами управленье
И Центр по Контролю Систем.
И с смертью злодея рассеются «чары»
И кончится этот скандал.
Всё элементарно и просто. Недаром
О мозге он «книгу» искал.
Теперь убедился, что это возможно
И что было именно так?
- Конечно, – Директор сказал, осторожно
Сарказм свой зажавши в кулак.
Но слух у Наины сарказм всё ж заметил
И Савве ответила в тон:
- Ты мне из любезности это ответил?
- Нет-нет! – поспешил д’Юмадон,
Давая понять, что он понял и принял
Её сокровенную мысль.
Дух перевела осторожно Наина,
Рядиться они принялись:
- Ну что ж, знаю я, кто виновник «недуга»
И надо его наказать.
- «Казни»-ка Быкоцкого и его друга,
Орудье его, так сказать.
- Их двух тяжело, ну а времени мало.
Раз Лермочкин – важный герой,
Его и «казним» побыстрей, для начала.
И друг его этот, второй,
С кем против меня в «Клош-Персе» бунтовали,
Начать надо именно с них.
Нельзя допустить, чтобы подозревали
Кого-нибудь, кроме двоих.
Волна эпидемий родит подозренья
Опасные – он поглядел
В глаза ей значительно. – И в Управленье
Важнее не сыщется дел,
Чем спешно пролить на проблему земную,
Казнив тех виновников, свет.
И кандидатур-то на роль на такую,
Чем те, с «Клош-Персе», лучше нет.
Начнём с них двоих. Ну а если у братцев
Другие сообщники есть,
То следствию в деле велю разобраться
И всем головы им не снесть, –
Добавил Директор. Уверены оба –
Урановна и д’Юмадон:
Один – что не выдадут Руди до гроба,
Не будет Рудольф обвинён;
Другая – в обратном, подумав с усмешкой:
«Не выдаст» Рудольфа малец,
Так быстро заставят, ничуть не помешкав,
Поскольку они – на Земле.
А там – безотказные средства у судей:
«Алмазных подследственных нет,
А есть нерадивый допросчик». И будет
У Наи желанный ответ».
Закончился торг. И судьба Галилея
И Бруно была решена.
И действовать стала Наина смелее,
Поскольку команда дана.
Наина ушла. А Директор подумал,
Что может быть, зря он ей дал
Свободу в делах: «Много сделает шума,
Но даст неизвестный финал».

А после Наины вошла Маргарита,
Как снег на морозе, бледна.
«Ах, Савва, душа моя страхом убита
И слово сказать я должна.
Великий Директор! Я подозреваю,
Что к вам приходила она
С опасною целью убить их, я знаю.
Но лжёт в юбке сей сатана!
- Кого ОНА хочет убить? – понижая
Свой голос, сказал д’Юмадон.
Что «стены с ушами» – прекрасно он знает,
Сам тоже подслушивал он.
- Опаснее всех заму здесь по науке,
Что предан вам больше других.
- Ну, против Рудольфа – короткие руки,
Останется Руди в живых.
За жизнь головой комендант отвечает,
Имея об этом приказ.
- Ну что ж, хорошо…
- Тебя что-то смущает?
- Другого коснусь я сейчас.
И может, с моей стороны нарушенье,
Но сердце о друге болит,
Когда я судьбы его вижу крушенье…
- Кто ж он? Уж не Лермочкин ли?
- Увы, да. Когда-то вы выслать хотели
Со строгостью на Материк.
И чудом избегнуть немилость сумели
Под радости сдавленный крик.
- Так было, когда совершил преступленье
Одно только здесь Михаил.
Теперь, когда числятся два в Управленье…
-Но в нём не виновен он был!
- Да? Может, тебе не известно, несчастной,
О существованье одной
Теории, в выводах очень опасной?...
- Известно, всё знаю…
- Постой.
И что предусматривает та работа,
Что в сервере Мишки нашли,
Весь диапазон генераторов СКОТа
Сместить в отношенье Земли
И затормозить людям гипоталамус?
И что генераторы те
Уж перенастроены все. И тем самым,
В безвестности и темноте,
В ужасные бедствия ввергли природу
И всё населенье Земли.
И дух мой болезненно вспринял невзгоду,
И чувства в расстройства пришли…
- Как «перенастроены»?! Кто ж это сделал?
Ведь это немыслимо!
- Я!
- Вы-и-и?!! Но для чего? Иль понять не сумела
Опасность вся мудрость твоя?..
…Простите…Теория от завершенья
Ещё далека-далека.
Ещё не продуманы в ней совершенно
Защиты. И «от дурака»
Мы тайною в том «Клош-Персе» защищались,
Чтоб кто-нибудь, сдуру, не смог
Включить преждевременно эти детали.
И на тебе: сделал сам Бог!...
Каким же поветрием в голову вашу
Идея такая взбрела?
- А если скажу тебе, не приукрашу,
Что знаю прекрасно дела?
Что я, как и ты, знаю про Михаила,
Что он не виновен ни в чём,
Но вот преступление всё-таки было.
В конечном итоге, причём,
И против меня.
- Против вас? Быть не может!
- Не может? Ты что, «не в курсах»,
Что смерть города и провинции гложет,
На мир наведя божий страх?
И мне в кабинете вот этом осталось
Жить мало. И я обречён…
- Вы-и?!
- Да. «Отравили» Директора малость…
- Ах!
- Тише, – скзал д’Юмадон. –
И необходимо, чтоб все в Управленье,
До самой последней свиньи,
Уверены были, что за преступленья
Чужие несу я свои
Страданья и «смерть».
- Ну а кто же виновный?
Вы знаете?
- Знаю.
- И вы
Сказали, что это не он безусловно,
Не Лермочкин Миша.
- Увы.
- Ну и не Рудольф. Неужели зам зама?
- Возможно, он к делу сему
Имел отношенье, но думал не сам он,
Задачка-то не по уму.
- Так значит… Наина? – Марго прошептала.
Директор в ответ промолчал.
Во взгляде его СНС прочитала
Сего рассужденья финал.
Без сил Маргарита откинулась в кресле:
- Не мыслимо! О, боже мой!
- «Не мыслимо»? – вскрикнул Директор. – А если б
Здесь Мерлин сидел пред тобой,
То б он рассказал тебе целую повесть,
Как женщина, которой он
Не смеет ни в чём воспротивиться, то есть,
С кишками он ей подчинён,
У Мерлина «книгу» одну попросила
Старинную. Между «листов»
Расчёты и выписки расположила –
И вывод был прямо готов;
Как «яд» этот, ей предназначенный… скажем:
«Не знаю наверно, кому»,
Игрою ли случая… способ не важен…
Попался совсем не тому,
Кому предназначен. Но Мерлина нету,
А если ты хочешь взглянуть
На «книгу» проклятую, страшную эту, –
Не долог до «книги» той путь:
Она заперта в «Оружейной палате»,
В архиве секретном моём –
Там много чего интересного, кстати, –
И мы когда были вдвоём,
То собственноручно на «книге» проклятой
Коварный старик написал,
Заверивши подписью личной и датой,
Что «книгу» Наине он дал. –
В испуге вскочила Марго: – Савва, Тише!
- Ну что ж, теперь видишь сама,
Как важно, чтоб думали под этой крышей –
И мысль укрепилась в умах! –
Что я «умираю» от чьих-то ошибок,
Преступник подсунул мне «яд».
- Но вы пощадить невиновных могли бы,
Вы ж знаете: не виноват!
- Да, знаю. Но надо – чтоб был виноватый,
Борьбы непреложен закон.
«Погибнуть» за дело должны, как солдаты –
Сурово сказал д’Юмадон. –
И высылка эта – ничто по сравненью
(Сожми свои чувства в руке!)
С престижем и честью всего Управленья
И с славой на Материке.
Взгляни на меня: ведь и я «умираю»,
Безмолвно приемля конец
Директорства, власти, хотя и всё знаю,
Терновый несу свой венец.
И то, что поведал тебе не случайно –
Лишь часть моих знаний в делах.
И всё для того, чтоб со мною и тайна
«В могиле моей умерла».

Как и опасался догадливый Савва,
Наина, не медля и дня,
На Землю направила след свой кровавый,
Депешу сварганивши для
Земной инквизиции, где в это время
Командовал сам Сатана
Юркольцин. И Ная преступное семя
Взрастила депешей той на
Его благодатной, возделанной почве:
Геннадий и сам был жесток.
И вот Бруно схвачен и в каменный, прочный
Упрятан тюремный мешок.
Затем посадили в тюрьму Галилея.
И вот против них завели
Тюремное следствие, сил не жалея,
От власти Небесной вдали.
(Директор меж тем «окочурился», ставши
При И.О. «домашним шутом»,
И вкалывал Савва, не евши, не спавши.
А следствие было потом.)
В составе суда инквизиции грозной
В то время всегда состоял
Один представитель КОМКОНа серьёзный,
Который закон защищал.
И если Наина вела всё дознанье
К делам, что скрывали бы суть,
КОМКОН дело вёл, чтобы истины знанье
Не скрылось из дела ничуть
И подлинной роли участников драмы
Суд грозный бы не упустил.
И вот Галилей, наш Гозанов тот самый,
Язык на суде распустил.
Сексот, завербованный Кабошем в сети,
Условно пытаемым был,
Но всё, что известно ему о Том Свете,
Суду добровольно открыл.
И следствию он добровольно поведал
О том, в чём их Виссарион
Повинен был, как он Директора предал
И в чём им ещё уличён.
Про лабораторию же и про Руди
Почти не пытали его
И так на свободу отпущен он будет
К теплу очага своего.

Совсем же не то довелось Михаилу
На следствии том испытать.
К нему инквизиции всю свою силу
Пришлось до суда применять.
Как интеллигент, он боялся КОМКОНа
И слабо себе представлял
Ту тайную службу в системе закона:
Кого тот КОМКОН защищал.
И заперся он поначалу вглухую:
Не выдать и не подвести
Рудольфа, Марго. Но защиту такую
Не долго пришлося вести.
И следствие вдруг «не туда» повернуло:
Ловушки оставлены все
И новую песню оно затянуло:
О теме его в «Клош-Персе».
Он был удивлён, отвечал откровенно:
Ведь тема – любимый конёк,
Он сам увлекался в неё постепенно
И судей невольно увлёк.
И судьи, не зная сокрытого смысла
Вопросов и сути вины,
Не знали, куда же склонить коромысло
Весов? И зачем им нужны
Его откровения и увлеченья?
Что делать, коль весь он открыт?
И против него в чём же суть обвиненья?
Где грех преступленья зарыт?
Но разоблаченье деяний Наины
Стояло на карте суда.
И вот, для сгущения красок картины
Прислала она, как всегда,
Нуль-связью, депешу. И в ней Председатель
Узрел обвинения суть:
«Спросите про СКОТ и про Центр его кстати,
Притом не стесняйтесь ничуть:
Коль если запрётся, то крепче пытайте,
Добейтесь признанья во всём,
А если сознается, то обвиняйте
Преступника этого в том,
Что гнусное он совершил преступленье
И тайны преступной рукой
Посмел он коснуться всего Управленья.
В костёр за проступок такой!»
(«Раз во всесожженье, так во всесожженье.
И не после смерти, а до –
Когда приняла я какое решенье,
То уж не отменит никто!»).

И хоть про Гозанова было известно
Сначала, что он «не в курсах»
Работы опасной той и интересной,
Был всё ж осуждён сей монах
На «казнь» (в Небесах) по тому же по делу:
Коснулися тайны большой –
Ну что же, здесь ответите бренным вы телом,
А там – отвечайте душой».
И вот, в ожидании «казни на Небе»,
Проводит все дни Галилей
На вилле своей, при насущном при хлебе,
С «трубою подзорной» своей.

«…Или в костёр. Вдруг нет во мне
Шагнуть к костру сил?
Мне будет стыдно, как во сне,
В котором струсил» (В.Высоцкий).

А Бруно, упрямцу, согласно решенья,
«Очистили душу костром».
Напишет Булат своё стихотворенье
О деле таинственном том:

«…Буду я стоять перед тем судом –
Голова в огне, а душа в дыму…
Моя родина – мой последний дом,
Все грехи твои на себя приму.
Средь стерни и роз, среди войн и слёз
Все твои грехи на себе я нёс.
Может, жизнь моя и была смешна,
Но кому-нибудь и она нужна». (Б.Окуджава).

И после костра он вознёсся на Небо,
Окончился страшный тот сон.
В Небесной кутузке, давненько где не был,
Дальнейшей ждал участи он.
И вскоре гражданскую казнь учинили:
Сломали клинок над главой, 
Всех прав, состояния, званий лишили
В тот час, чёрный и роковой.
И кто-то цветочек подбросил в «карету
Позорную», как повезли
В «Позорную Башню» по ихнему Свету,
И скрылась «карета» вдали,
Чтоб «транспорт позорный» ему дожидаться,
Который бы на Материк
Отправил его. И нам слышится, братцы,
Булата истерзанный крик:

«Поэтов травили, ловили
На слове, им сети плели;
Куражась, корнали им крылья,
Бывало, и к стенке вели.
Наверное, от сотворенья,
От самой седой старины,
Они – как козлы отпущенья
В скрижалях земных учтены.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Я вовсе их не прославляю,
Я радуюсь, что они есть.
О, как им смешны, представляю,
Посмертные тосты в их честь!»