Глава 2

Святость в моей душе выжжена твоими поцелуями. В то время, как я повстречала тебя, моя душа оставалась невестой чистоты. Только тогда, когда ты вошел в мою жизнь и наполнил её мужским нетерпением и сладким привкусом дикой страсти, я осознала, что пятнадцатый месяц моей юности завершил свой неистовый суматошный  бег. Душа моя перестала петь колыбельные одиноким дням. Свет общего времени озарил каждую ночь в нашей квартире с окнами, выходившими на Дунай. Ты часто говорил мне, что если человек носит под одеждою ветер, то у него всегда получается всё  как-то криво и куцо. Бретельки его секунд соскальзывают куда-то глубоко в пропасть. Ужас данного состояния состоит в том, что ты не можешь повернуть обратно. Ты привыкаешь к состоянию постоянной усталости. Счастье и радость для тебя превращаются в стаю серых мышей. Ты слепнешь от инъекций усталости. Серые маленькие тени ускользают от твоего взгляда, и ты остаешься сама с собой. Ах, да... Остаются твои незаменимые инъекции усталости.

 Ты вошел не только в келью моей жизни налегке и с улыбкой под мышкой, но и молитвой белых снежинок проложил тропинку и к моему сердцу. Однажды ты пригласил меня к себе в гости и назад, в мою жизнь, я уже не вернулась. Просто не было смысла во всём том, что я делала до тебя. До тебя я пила чай, но не чувствовала вкуса клюквы. Хотя с детства предпочитала любым напиткам исключительно чай из ягод клюквы. При твоём появлении мне начал нравится ещё один напиток - вино твоих поцелуев. Угощая меня ароматной жидкостью, ты гладил мои коротко стриженные волосы и приговаривал: "В руках твоих - кнут от мирного ветра, несущего сны и огромный покой для сердец. В душе твоей - яркие дни - иконы для будущих подвигов Неба. Ты - тёплое солнце для тех, кто знает тревоги и боли твои наизусть..." Конечно же мне было тепло и приятно в твоих объятиях. Так тепло, как если бы я плыла по водам тихой реки под звон серебряных колокольчиков. Вино твоих поцелуев пьянило нас двоих. Мне и тебе казалось, что тишина нашего снега никогда не растает. Нам обоим казалось, что честность нашего мира никогда не простудится под пристальными взглядами чужой грусти.

 Однако моё одиночество не переставало мне мстить даже тогда, когда я приехала вместе с тобой в Жичу. В Вознесенском соборе один священник сказал нам, что если Господь касается сердца, то и в душе распускаются вишнёвые сады мудрости. Но, как он сказал нам, мудрость мы истинно должны выискивать в наших  туго сплетённых снах. Именно на дне самого пустого сна кроется ответ на тот вопрос, который мучает, бывает, нас целую неделю. Ты и я слушали то, что глаголит священнослужитель в святой обители, в полной темноте наших мыслей. Одиночество прошлой жизни так привязалось к моей душе, что оно так просто не хотело сдавать позиции в многолетнем сражении. Война внутри меня продолжалась. Ноябрьские полудни плавно перетекали в миску с тушеными овощами и останавливались в чашках со сливовым киселём. Ноябрь постоянно нашептывал мне и моим действиям, что обман - это единственная константа человеческих отношений. И только лишь благодаря тебе головные боли моих женских мыслей утихали. Припухлость под глазами стухала. Правая грудь радовалась, что ей достаётся больше твоих прикосновений, чем её сестре.

 Неужели ты подарен мне моей ненавистью к грусти? Неужели танец наших горячих тел - это единственное послание Будущего? Послание нам и миру, который преображается с каждым вновь отвоёванным днём. Рассветы, словно единственно правильная панацея от наших слёз, даются тебе и мне с большим трудом. Почему? Этот вопрос мы постоянно задаём себе, засыпая в объятиях друг друга. Одиночество ещё не позволяет нам заглянуть в один пустой сон на двоих. Ведь, всем известно, что если любовники спят в обнимку, они могут увидеть один сон на двоих. Тогда ярких свет, вытекший из их сна, зальёт новым пониманием то время, которое натянуто меж нами, словно тетива лука. Да, увидеть такой сон - это большая редкость. Что же хранится на дне такого пустого сна? Ответ знает только одиночество...