В поре любви и смуты

            

Тверской бульвар
                в поре любви и смуты,
В поре экзаменов – знакомая пора.
Часы бессонницы, волнения минуты
И росчерки жар-птичьего пера.

Отсеялись пришедшие случайно
В дом Герцена, и мы забыли их.
Жизнь избрала, колдующая тайно,
Литое слово и прозрачный стих.

И друг мне пишет из Владивостока,
И откликается на зов мой Кострома.
Очарований пережили столько,
Что нас сроднила на Тверском зима,

Когда мы все в пальтишках своих куцых,
Повадкою – в предзимье воробьи,
Парили, как орлы во тьме дискуссий,
И погибали от большой любви.

Легендою для тех, кто был помладше
Остались – пошумели мы в свой срок!
Всё схлынуло… Что было настоящим,
Дало свой поразительный росток!

1984


 


И  ВСЕ  ДОЛЮБЛЮ

Такая тоска по студенчеству –
Первая осень вдали –
Что письмами не излечится,
Зимою не отболит.

Откуда тоска по пирушкам,
По болтовне, по снегам?
Любимый профессор, подружка,
Как там живётся вам?

Тоска… Может те, кого мучила,
Вдруг вспомнили и обо мне?
А может быть, бросила лучшего?
По собственной маюсь вине.

Но, словно пред утренней свежестью,–
Дыхание и озноб,
И приступ любви и нежности,
И пушкинский чистый лоб.

Тоска моя – чувств обновление!
Я выйду из всех разлук,
И осени сожаление
Пребудет со мной, как друг.

И всё, что подспудно не понято
До времени мной – я пойму.
И всё долюблю мерой полною
В моём одиноком дому.

1972