Мир застыл...

Мир застыл,
под белой одёжкой -
жёсткость почвы,
Рождество переедом и тяжким похмельем
увенчает немало
поднебесных голов,
уможженьем внедряюсь
в нервные ветки,
в окостеневшие на морозе почки,
в кольцевания ход волокнистый под кольчужной средь стыни корой
и душой, тяготеющей к духу над мирской мишурой,
припадаю к системе повсеместно-вневременной корневой,
Гефсиманского сада не выпускающей из корявых подземных рукосплетений зов предголгофский и только через муку - воскресный,
мне тесно среди утверждений телесных, приспособленных к плоти, приговорённой заранее с появленья на свет к тленью,
пенье моё - долготерпенье Лазаря, повторяющего стихотворенья лада напевного в плотно забитой землёю могиле,
на которой яств изобилье, но Лазарь певчего духа к ним не выходит,
он видит Ивиковых журавлей над сутью царей и князей, управляющих стадом рабов, посещающих церкви бухгалтерией, сущие и подчинённые власти земной...
Ах, в могиле моей Моисеево облако над головой шар земной не небесною манною, но лебединой осанной окутало,
и живут в нём поэтов мне кровных нетленные голоса,
и сплетаются в колос над умершим зерном легионом имён,
ростом коих гибель материи нематериальным в идеальное вростом реально распорота
воротом нараспашку узкие было врата
на рубашку
заварка одна - вместе попьём,
не считая поприщ, что надо - не из-под палки пройдём,
что не надо - прошедшие адом наземным,
айда
и про степь запоём,
и про брата в Сибири
и про отца, что в могиле,
и про мать, что и там не устанет нас ждать,
не забывать,
не унывать -
вот и крылья,
вот Ли Бо и Ду Фу начинают Гомеру и Пушкину подпевать,
а Нерваль про февраль Пастернака, чернила доставшего юной рукою, просит вновь прочитать,
и всё это - любовь,
от которой на уровне духа ни йоты ни оторвать лапой брюха первичноротым, на всех широтах сулящего пир горою задать,
но на уровне духа не это ли благодать? -
созидать, собирать то, что ржа не покроет и на что не позарится тать,
зарево мировое без льющейся крови умеющее обогревать
души, тяготеющие к Христовой по Слову любови,
и неважно, как вокруг её люди, живущие внешним, станут вдруг называть,
не прикована к стану,
не окольцована ритуалами поверий, исконных в местностях определённых,
свобода духа Любовью парит Воскрешённой
над империями верами маскирующихся насилий...
Пой, мой Лазарь, лазоревый окоём над посиневшею шеей Марины,
в Осипову дуй окарину,
Иосифовы этапы прошедшие неоднакратно
что-нибудь да возьмём над тетрадкой
отдачей всего что имеем
веселее -
ведь не плохо поём?!