Кладбище

из цикла «Былью быль»



В молчанье красок приходила смерть
и простирала руки над сретеньем
на вечность тени выросших крестов,
и волновалась пористая кожа
земли, что, выхаркав из легких тленье,
вдруг задыхалась свежестью листвы,
чуть тронутой осенними мазками.
Могил спрессованные влажные комки
в цветах и травах ждали продолженья,
и припадали к щиколоткам древ,
и каждое звалось – Дерево Жизни.
Квадраты одномерные оград
указывали полые ячейки,
в которых сердце вдруг оборвалось
и расплескалось в глубине кромешной.
Они теснились, каждый пятачок
пытаясь начинить иглой загадки
с извечным, судным, бренным раствореньем.
Неразличимый, но тяжелый чад
шел от свечей – гранитных, и дубовых,
и мраморных, вперед или назад
желающих упасть иль преклониться,
но только - замерших от страха сделать шаг.
Спрессовывались даты, имена
в плод нежности, надежды, озаренья,
страдания, величья и молчанья,
ничтожества – вкусившего от жизни
и вдруг отяжелевшего, как ртуть,
не чающая  выжать продолженье
из вен холодных и застывшей крови.
Зрачок пустой приоткрывает склеп, -
в нем обещают жить еще предметы:
свечи огарок, деревянный стул,
монеты плесени, рассохшиеся звезды
зонтиков, застывший шоколад
в звенящей бледным серебром обертке,
и чей-то след, но он уже увял,
и возвращение летучей мышью
безжизненно повисло под стропилом.
Здесь гаснет звук, и время – только зыбь
с утерянным, бессмысленным значеньем.
Пространство, пуповину оборвав,
стремится прочь, и жаждет повторенья.
Движенье омывает этот кряж,
вспять осыпаясь пенною золою,
а он плывет осколком земляным
под сердцем – вечно, вечно – под душой,
льдом, мраком, стертой плотью обрастая…



*** ***