немного о Гагарине - полет

Казалось бы - сто семь минут. Взлет. Отделение ступени.
По заданной орбите круг и голубой планеты вид.
Корабль мягко тормозит. Еще ступень в небесной пене
и капсула, как колыбель, пилота мягко приземлит.

Ну, вот и выбрали его живой мишенью обязательств.
Красавец, первенец Восток снарядом в небо устремлен.
Что ж, кроме мужества терпеть теперь почти не нужно качеств
и, если парню повезет, то как герой вернется он.

Взорвался смерч. Огромный пресс, как и учили, сплющил тело.
Вот первый сбой и перелет - рассчетной точки не видать.
Когда б и тормоз отказал, а дубля нет, тогда б летел он,
снижаясь, суток пятьдесят, когда запасов лишь на пять.

Земля, как мячик голубой, в иллюминаторе по кругу.
Чернел вселенной океан, доступный лишь его глазам.
В минуты день, минутна ночь, и невесомость, как подруга,
с руки подняла карандаш и написала: это Вам.

Ну, наконец-то, тормоза сработали сегодня справно.
Корабль отправился к Земле. Не отстыкована ступень.
И завертелась карусель, не предусмотренная планом.
Тревога - сообщил пилот. Вновь показалась смерти тень.

Сгорели кабели. Покой. Оплавленный металл по стеклам
иллюминатора течет, и капсула уже трещит.
Ты жив, посланец озорной? Глаза у ангелов промокли.
И лишь удача за спиной пока не опускает щит.

Семь киллометров до земли. Сегодня не сгорел от зноя.
Катапультируйся, пилот. Пусть парашют тебя несет.
Но клапан воздуха закрыт. Удача, ты еще со мною?
Он задыхается, плывет. Но чудо совершилось - вот

открылся клапан. Там, внизу, просторной грудью дышит Волга.
Теперь одно - не утонуть. Он направляет парашют.
Удар. Земля. И он стоит. Живой! Пускай промокла челка.
Подходит девочка. Глядит. Вы кто? Что делаете тут?

Потом машина, вертолет, доклад, банкет и поздравленья.
И станет старший лейтенант майором, со Звездой на грудь.
Спасибо вам, конструктора. Судьба, спасибо за везенье.
Спасибо мама и жена. Удача, дальше рядом будь.

А позже, в гулкой суете восторгов, встреч и конференций,
парадах праздничных побед ( американцам дан урок)
он вновь и вновь переживал сто семь минут и все коленца,
к которым память и судьба его тянули за шнурок.