Принцесса Ветра

Она родилась через тысячу лет после твоей смерти. Она не знала о твоём существовании, а ты – тем более. Её мир был не похож на твой: в нём не было границ, их не успели прочертить. Колесо изобрели во второй раз, о пытках никогда и не забывали. Шёлк был бледнее, чем в наше время, но ярче, чем в наше же Средневековье. Она жила в замке – суровом и потому прекрасном. Она была принцессой – потому что это интереснее. Она не читала сказок – она их создавала. Она бегала наперегонки с ветром – оттуда и пошло её имя.

Шёл четырнадцатый год Великой Тридцатилетней Войны. Слово «война» в летописях той эпохи всегда писали с большой буквы, так же как и «Бог», «Повелитель» и «Добродетель». Уже зародились и расползлись по свету три мировые религии, следовательно, под словом «Бог» скрывалось три варианта – каждый из которых был священен для одних и объявлен ересью другими. Повелителей было много, и все они писались с заглавной буквы и стремились к наибольшей власти. А Добродетель у каждого была своя, и каждый – хоть и мыслил в определённых рамках – подразумевал под нею нечто своё.

Причиной войны была жадность и жизненная необходимость, ходом – насилие и жестокость, венцом – делёж и пепелища. Несмотря на более яркие оттенки шёлка, общий тон всё-таки сильно смахивал на наше тёмное Средневековье – во всяком случае, в понимании обывателя. Книги – для избранных, костры – для думающих, плохие дороги и эпидемии – для всех. Золото доставалось лучшим: они строили надёжные замки и вооружали дружину. В одном из таких замков в последний месяц мира и родилась Принцесса.

Сейчас уже сложно сказать, была ли она принцессой на самом деле. В те годы часто провозглашали себя королями и столь же часто отрекались от титула при виде плахи. Но абсолютно верным является то, что её отец занимал не самое последнее место в греховном мире смертных. С матерью, как ей потом рассказывали, Принцессе не повезло. Королева – если то действительно была королева – обладала здоровьем хрупким, непригодным для Средневековья в целом и для местного климата в частности. Она была худа, страдала от холода и зноя, заходилась кашлем и с трудом преодолевала мощные каменные ступени. Одного беглого взгляда на её бледное, покорное лицо хватило бы для беспощадного вердикта: недолго её маленьким ступням касаться земных дорог. С трудом и самоотверженностью выносила она своё единственное дитя, в муках родила его и, милостью Божией дотянув до весны, сошла в могилу. Мало она сделала, мало повидала на своём веку, да и радостей испытала немного. И даже смерть до конца не искупила её вековечную женскую вину: без наследника мужа оставила. Не знала несчастная, что ещё десять веков назад женщины не ставили это своей единственной задачей, а наслаждались иными миссиями, доступными дочерям Евы.

Но вернёмся к её дочери, ибо именно ей суждено было с лихвой наверстать всё, что не успела когда-то несчастливая мать.

Принцесса тоже не отличалась отменным здоровьем, зато обладала завидным характером: с детства поставив перед собой определённые цели, она упрямо шла к ним и шаг за шагом получала всё, чего желали её сердце и разум. Была ли она просвещенной? Нет, она даже не умела читать: кто бы её, по-твоему, научил? Но – и я не устану это повторять – ей не нужны были книжки: собственные мысли были интереснее любого романа, а пристальные наблюдения заменяли философские трактаты.

Судьба была к ней милосердна и избавила от лицемерных нравоучений отца и липких взглядов мужчин. Утром служанка одевала её в простое, но тёплое и добротное платье, кормила на кухне завтраком и отводила в большой зал, где вечно толклись люди – грелись у огня, сидели за грубым столом, оглушительно хохотали. Предоставленная сама себе, девочка не скучала. Непринуждённо, как котёнок или собачонка, сидела она, поджав под себя ноги, прямо на голом полу посередине зала. На неё не обращали особого внимания, ведь ничего миловидного или ангельского в её облике не было. Однако все знали, что она хозяйская дочка, а потому не трогали её и не обижали. Девочка собирала корявые палочки, камушки, бросовые дощечки и из всего этого строила игрушечные замки. Её возня не представляла для стороннего наблюдателя ни малейшего интереса, Принцессе же эта забава доставляла истинную радость: ей уже тогда было мало родного замка – она создавала свои. Они были различны по форме и причудливости и вполне материальны: воздушными были лишь их обитатели да уникальное название, рождённое фантазией девочки. Какие только имена не давала она своим творениям! «Секрет оленёнка», «Тайна прекраснейшей девушки», «Голубоглазый рыцарь» – прознав о них, романисты кусали бы локти от досады! За каждым названием стояла увлекательная история – волшебный мир, войти в который дозволено было только ей.

Строительство замков и миров не мешало растущему созданию внимательно прислушиваться к тому, что вершилось в мире реальном. Разговоры слуг и служанок, грубоватых гостей, топот сапог и хмельные песни, глубина глаз и прочерченность губ – всё манило её, всё влекло не меньше, чем выдуманные страны. Она чувствовала себя уютно и уверенно, хотя ни с кем и не сближалась и мало кого могла выделить особо.

Никто не запрещал ей играть с дворовыми детьми, и никто бы не удержал её, захоти она водиться с крестьянскими. Но она не хотела. Бессмысленной и шумной беготне она предпочитала плодотворное одиночество. Принцесса довольно много гуляла, но это почти всегда были неспешные прогулки, во время которых она пристально приглядывалась к мельчайшим песчинкам, окружавшим её, и радовалась мелким, но удивительным вещам. Порой она придумывала какую-нибудь захватывающую историю, главной героиней которой непременно была она. И тогда в полутёмном коридоре замка на неё набрасывались злые духи умерших предков, и она неслась что было сил, оглушаемая диким биением собственного сердца и столь же диким восторгом.

Та и текла её жизнь: размеренно, интересно, закрыто от других. Одно только томило её: ожидание чего-то большего да необъяснимый страх, который часто охватывал её, единственно которого она по-настоящему боялась.

Выйти бы ей замуж пораньше, выполнить волю отца, покориться воле мужа. Родить бы детей, сколько Богу того угодно, и, утешившись благочестивой молитвой, перейти в мир иной. Да видно не для того появилась Принцесса на свет. Казалось, всё, всё в ней противилось такой судьбе. Она дичилась проторенных дорожек, как неукрощённый конь руки седока. Она добилась своего – хлебнула сполна и радостей, и горестей вольного пути. Но обо всём этом я расскажу когда-нибудь позже, когда у меня будет достаточный для того опыт.