Песнь о тулузсском льне

                Александру Безрядину и   Колину Пауэлу

 Легат Адемар, ну зачем тебе эта морока—
 с сутаной и четками быть среди войнов Христа?
 С засаленной Библией ты среди них ненароком
 затерся, как меж золотистых волокон треста,
 когда  ее треплют и чешут, чтоб все-таки выткать
 рубаху – исподнее тонкое звонких кольчуг,            
 чтоб Раймонд Тулузский, в доспехах,  с глазами навыкат,
 могучим кентавром шел в бой за господень ковчег.

 Без шлема он бьется – и волосы льются волною
 по панцырю, где, отзеркалясь, плывут облака,
 где  птицей высокой трепещется знамя   льняное…
 Зачем нам ковры шерстяные,  цветные  шелка,
 парча Византии и тутовых нитей скольженье,   
 и ткани цветнее узорчатых крыл мотылька,
 зачем нам восточных гаремов упрямые жены,
 когда верный меч еще держит живая рука?

 Ты скажешь – а как же обетов священная   вера?!
 Как строки писания? Всадник с весами в руке?
 И вынешь из ножен сияющий меч тамплиера,
 плащом окрыляясь, как суть, что дрожит в мотыльке,
 желая стать Смертью…Навстречу оскаленным пикам,
 слетая, чтоб знаком  Креста  осенить,
 неверных, сверкая  на облаке  фресковым ликом,-
 меж жизнью и смертью оставив тончайшую нить.

 На ней зависая, о, как  уязвим ты, потомок
 дел славных! Что панцирь! Рубин-амулет!
 Что в ладанке -  раки святой недогнивший обломок?
 Все это, пойми, только лишь отягчает полет.
 Ведь так же и птицы, и эльфы, и твари иные,
 которых по ветру на крыльях легчайших несет,
 чтоб взмыть, оторваться, дела оставляют земные,
 все-все забывая, чтоб только достигнуть высот.

 Цикада, в хитин обрядясь, средь мошки крестоносцем,
 стрекочет и скачет. И так же, как рыцарь, важна.   
 И все же я буду, мой Раймонд, твоим знаменосцем…
 Ну, даром полотнище что ли стирала жена,
 подол подоткнув, оголив свои бледные ляжки,
 потом ей повторно пришлось его все ж полоскать,
 когда  я при-льнул  к ней,  как к этой проверенной фляжке,
 где запах бургундского вряд ли уже отыскать.    

 Для всадника –конь, что для ведьмы испытанный веник
 метлы с черенком…Для полета годны наравне
 они. Что же будет, когда мы воткнем в муравейник
 наш посох - и напрочь увязнем в войне
 за  гроба господнего ту сокровенную лодку,
 которую ищем, чтоб всем, ухватясь за борта,
 спастись вместе с нашей, как окорок, сочною  плотью,
 не хлынем ли, словно бы в сточную яму в Тартар?

 Иерусалим, как сундук, а святыни, как  перстень на палец
 для жаждущих власти, и если мы взломим его,
 то Зло и Добро заструятся, как нить для иголки, что с пялец
 узор за узором читает все мысли его…
 Как замысел прост! Как жесток!  Как ясна Его воля!
 И мы, повинуясь, летим, как меж злаков летит саранча.
 О, крылышки хрупких небес! О, пронизанный болью
 весь мир…И пронзает хитин каланча,

 и в замке за вышивкой  знамени новых походов
 жена моя, Раймонд, состарилась, времени счет
 давно потеряв…И  волнами набат из-под сводов   
 за нами вослед… И песок наши лица сечет,
 как сфинкса загадку. И меч, из руки выпадая,
 на прах рассыпается - мелкая ржавая пыль.
 И черви мгновений шевелятся, вмиг проедая
 плоть этих событий, легендою делая быль.

 Пока ж ты летишь. И,  клинок занося над собою,
 верх с низом  смыкаешь, как вряд ли бы смог еще кто.   
 И  ангел, на облаке сидя, следит за тобою,
 и в свиток  с печатью закатного солнца  заносит все то,
 что здесь происходит, внизу, где в крови и печали,
 мы  стонем, хрипим, наши жизни пустивши впромот,
 и видим, как в лодке Христос к  краю битвы причалив,
 ступает меж тел, улыбаясь …Чему же? РаймОнд?

   
 15-18, август, 2001г