Мельница проснулась

На морозе возле старых мельниц


медленно запрокинешь голову, -


лазурь и блики 


ложатся маской на лицо венецианки.


Свет


тонет в перьевых подтёках там, наверху,


раскачивает гондолу мечты о несбывшемся,


тянет по нервам лучей морские узелки-швартовы


к тем точкам земли – всюду обетованной –


что теплятся солнечными пятнами,


невесомой сказкой оазисов,


их миражей, превращающих гондолы в фелуки


и облака в листья лотоса.


Всё тянется, тянется долгая мантра


монахов-кудесников. Их горловое пение


вздымает и вспенивает океанические волны


непокорённых вершин.


И врастаешь каменным истуканом


в откос по-над морем-морем,


веками молчания храня в душе


лемурийские признания на языке му


потухшему вулкану, тому, что от него осталось…


На морозе возле старых мельниц


медленно запрокинешь голову –


и очнёшься от нежной снежной пыльцы,


падающей на лицо:


мельница проснулась…