Пушкин. Роман в стихах. Глава последняя

ГЛАВА  ПОСЛЕДНЯЯ

ДУЭЛЬ  И  СМЕРТЬ

«Подобно  старой  развратнице, вы  подстерегали
мою  жену  во  всех  углах, чтобы  говорить  ей
о  любви  вашего  незаконнорожденного  или 
так  называемого  сына; и  когда,  больной
сифилисом  он  оставался  дома, вы  говорили, что
он  умирает  от  любви  к  ней…»

Из  письма  Пушкина  барону  Геккерену  26 янв. 1837г.
Переписка  Пушкина, III, 444 (франц)

1. Противники  становятся  на  расстоянии  двадцати  шагов
друг  от  друга, за  пять  шагов  назад  от  двух  барьеров,
расстояние  между  которыми  равняется  десяти  шагам.

Из  условий  дуэли  между  г. Пушкиным  и  г. бароном  Жоржем  Геккереном.
               

                I
«Ему  Дантес  был  неприятен,-
Как  вспоминает  Трубецкой,-
И  мало, что  высок  и  статен,
Но  так  же  и  нахал  большой.
Да, он  за  всеми  волочился,
Хотя  вот  только  что  женился,
Но  это  вовсе  не  беда –
Так  было  принято  тогда.
Дразнила  ли  Наталья  мужа,
Была  ль  опасно  так  глупа,
Иль  к  ревности  его  слепа?
Дантес  ей  был  зачем-то  нужен.
Возможно, между  всех  затей,
Его  вниманье  льстило  ей».

                II
Беречь  друг  друга  всем  бы  надо.
Тут  даже  и  не  прекословь.
То  ль  наказанье, то  ль  награда,
Но  имя-то  одно - любовь.
Что  в  жизни  главное  искусство -
Сберечь  подольше  это  чувство,
Не  думаем, однако, мы,
Как  всадник  тот  без  головы.
Ничто, конечно  же, не  вечно, -
Так  мы  обычно  говорим,
И  всё  развеется, как  дым.
Всё  так  не  прочно, быстротечно.
И, вроде, сам  любовный  пыл,
Как  будто  только  что  здесь  был.

                III
Всё  разрешилось  очень  скоро.
Наталье  принесли  письмо.
Веков  прошедших  приговора,
Увы, не  избежит  оно.
Таинственно  горели  свечи…
Дантес  молил  её  о  встрече,
Одной, единственной  всего.
Она  должна  понять  его.
Он  жаждал  ей  излить  всю  душу,
Лишь  как  сестре  жены  своей.
(Каков  же, всё-таки, злодей!)
И, мол,  я  тайны  не  нарушу,
Мои  намеренья  чисты…
Ему  поверила  бы  ты?

                IV
И  ей  потом  до  смерти  самой
В  подушку  по  ночам  реветь.
Увы, упьётся  этой  драмой
Охочая  до  зрелищ  смерть.
Был  день,  и снова  было  утро…
Она  всё  это  помнит  смутно:
Поэт  ворвался, как  стрела;
Она  испугана  была.
Он  тряс  письмо  перед  глазами,
И  что-то  в  гневе  говорил.
О, да! Он  очень  страшен  был!
Вы  можете  представить  сами,
Ведь  неизвестный  адресат
Его  был  вновь  поздравить  рад.

                V
Она  не  отпиралась. Где  там!
Отелло – карлик  перед  ним.
Но  сожаление  об  этом 
Казалось  искренним  таким.
Да, да, она  была  невинна!
И  непростительно  наивна.
Какой-то  вздор  молол  Дантес,
Уже  не  вспомнить – тёмный  лес,
И  руки  целовать  пытался.
Очнувшись, будто  ото  сна,
Наружу  бросилась  она.
Мерзавец  только  улыбался.
И  если  бы   зашёл  отец,
Что  мог  сказать он? «Молодец».

                VI
Морозный  день, все  веселятся,
Катаются  беспечно  с  гор.
Поэт  спокойно  едет  драться
«Судьбы  свершился  приговор».
То  сани  мимо, то -  кареты;
В  коробке  рядом – пистолеты.
О  чём  он  думал? Не  узнать.
Он  просто  ехал  умирать.
Жизнь  кончилась, он  знает  это.
Осмеянный  в  глазах  толпы,
Не  видит  выхода, увы.
Лишь  рык  звериный  пистолета,
И…, помолиться  бы  успеть…
И  больше  ничего, и  смерть.

                VII
Данзас – товарищ  по  лицею,
В  досаде  на  такую  роль.
Но  шансов  всю  эту  затею
Разрушить – абсолютный  ноль.
Солдат  готов, как  говорится,
Сквозь  эти  сани   провалиться.
Припомнил  он  минуту  ту,
Как  с  ним  столкнулся  на  мосту.
-Данзас, голубчик, ты  мне  нужен!
И  что  он  выбрал  этот  путь?
Ведь, руку  положа  на  грудь,
И  так  делами  он  загружен.
Но  Пушкин  же  ему, как  брат!
Нет, этой  роли  он  не  рад.

                VIII
Следили  же  за  ним  не  плохо.
Его  и  не  могли  убить.
Царь  вызывает  Бенкендорфа;
Приказ – дуэль  предотвратить.
Приказ  был  выполнен, конечно –
Наряд  жандармов  был  поспешно
Направлен, только  вот  беда,
Нарочно  вовсе  не  туда.
Один – не  воин  в  чистом  поле.
Один, и  чтобы  против  всех!
Тут  вряд  ли  может  ждать  успех.
Эх, было  бы  всё  в  нашей  воле!
На  весь  проклятый  этот  свет
Он  поднимает  пистолет!

                IX
Он  подошёл  к  барьеру  первым;
Стал  целиться, прищурив  глаз.
Натянуты, как  струны  нервы:
Сейчас. Сейчас! Сейчас!! Сейчас!!!
Дантес  стоит  вполоборота…
Как  мало  пуле  для  полёта!
Так  вот  он – роковой  блондин!
До  выстрела  лишь  миг  один.
Что  пронеслось  перед  глазами
В  короткий, словно  вечность, миг?
Но  выстрел! И  короткий  вскрик…
Земля  качнулась  под  ногами,
И  в  снег  роняет  пистолет
Смертельно  раненный  поэт.

                X
Упал, снег  кровью  обагряя,
И  видит, что  к  нему  бегут.
- Назад! – к  барьеру  негодяя,-
- Подайте  пистолет. Дают.
О, эти  долгих  две  минуты!
О, смерти  дьявольские  путы!
Уж  не  её  ли  это  тень?
И  расплывается  мишень,
И – волком  боль. Невыносима!
Кровь  в панике  стучит  в  виски.
Ствол – продолжение  руки.
И  тут  нельзя  так, чтобы  мимо.
И  палец  давит  на  курок,
Дуэли  подводя  итог.

                XI
Пусть  это  было  театрально.
Театр -  жизнь, как  ни  крути.
Проходит  так  же  моментально,
Не  задержавшись  на  пути.
Была  ли  жизнь – дела  расскажут,
А  не  расскажут, так  накажет
Тебя  забвением  толпа.
У  каждого  своя  тропа.
И  где  коса  лихая  скосит
Когда  и  свет  уже  не  мил?
И  кто  антракт  бы  объявил…
Он  в  воздух  пистолет  подбросил,
Воскликнул: «Браво!», и  упал.
И  стоя  зал  рукоплескал.

                XII
Смерть  я  описывать  не  в  силах.
Прошу, друзья, меня  простить.
Пока  струится  кровь  по  жилам,
Мы  все  пытаться  будем  жить.
Сказать, наверно, будет  мало,
Что  мужество  не  покидало
Его  до  самого  конца.
Кусочек  маленький  свинца,
И  врач, качая  головою,
Его  обманывать  не  стал.
Поэт  жену  к  себе  призвал,
Детей, слабеющей  рукою
Благословил. Сказал  жене:
«Горюй  не  долго  обо  мне».

                XIII
Мол, ты  ни  в  чём  не  виновата,
А  виноват  один  лишь  я.
И  это  за  грехи  расплата,
Что  жизнь  окончена  моя.
И  он  вдруг  захотел  морошки.
Она  его  кормила  с  ложки.
В  слезах  приникла  головой
К  его  челу. «Постой, постой…
Всё  хорошо, и  слава  Богу».
Но  комнаты  душила  клеть,
И  сильно  торопила  смерть.
Он  знал – пора  ему  в  дорогу.
Морошки  ложечку, и  всё…
Он  жестом  отослал  её.

                XIV
Друзья – как  тени  преисподней,
И  врач, не  глядя  им  в  глаза,
У  выхода  сказал: «Сегодня,
Примерно  через  два  часа».
Кто  думал, что  всё  так  случится?
Со  всеми  он  успел  проститься,
И  тут  не  надо  было  слов –
Сюжет  прощания  не  нов.
Жуковский, Даль, Данзас, Погодин…
Прощанье, целованье  рук.
Прости, прощай, бесценный  друг!
Ну, вот  и  все  простились, вроде…
Чего  уж  большего  желать?
Себя  он  просит  приподнять.

                XV
-Жизнь  кончена,- промолвил  внятно,-
-Грудь  давит,- и  душа  его
Вдруг  устремилась  безвозвратно
Туда, где  нет  уж  ничего.
Где  только  лишь  покой  и  воля.
Там – в  этой  сказочной  юдоли,
Туда – к  далёким  небесам,
Куда  давно  стремился  сам.
К  нему – народному  поэту,
Поток  людей  неудержим,
И  чтобы  попрощаться  с  ним,
В  последнюю  квартиру  эту
Спешил  тогда  и  стар  и  мал.
А  он, казалось, просто  спал.

                XVI
Его  и  мёртвого  боялись,
И  в  церковь  вынести  его
Не  днём, а  ночью  постарались,
Чтоб  не  случилось  бы  чего.
Поток  людей  был  бесконечен,
От  плача  содрогались  плечи.
Могло  ль  почудиться  ему
В  бреду  и  просто  наяву,
Что  будут  проходить  у  гроба
Князья, и  тут  же – мужики
В  тулупах  рваных, и  руки
Его  только  коснуться  чтобы,
Слезу  на  грудь  его  пролить?
Нет, стоило, пожалуй, жить!

                XVII
Катились  по  равнине  дроги…
Снега, снега  со  всех  сторон.
Поэт  опять  уже  в  дороге –
В  Михайловское  едет  он.
В  места, где  был  он  счастлив  прежде,
К  своей  несбывшейся  надежде…
Домой, домой, пора  домой.
Туда, где  вечность  и  покой.
Туда, туда – на  дно  могилы.
Что  делать? У  любой  судьбы
В  конце гробы, одни  гробы…
Как  ни  печально, друг  мой  милый,
Но  здесь, сегодня  и  сейчас
Я  и  закончу  свой  рассказ.

                XVIII
Пока, пока, до  скорой  встречи!
Я  верю, честно  говоря:
Хоть  ветер  в  грудь, хоть  вой  картечи,
Мы  вспомним  Пушкина, любя.
Да, он  вознёсся  величаво.
Его  немеркнущая  слава
Ростком  пробьётся  сквозь  гранит,
Через  века  нас  вдохновит.
И  если  труд  мой  рукотворный
Ты  до  конца  сумел  прочесть,
Я  верю, что  надежда  есть –
Не  станет  он  работой  вздорной.
А  если  что, то  не  вини.
Прости, и  Бог  тебя  храни.

КОНЕЦ