Избр. Палимпсесты

МОЛИТВА

 Без тебя, ангел мой,
 без твоих крыльев,
 не парить над землёй,
 мёртвой быть  пылью.
 Для  тебя, жизнь моя,
 трепещу , сгорая,
 как на море маяк,
 как  звезда у края.

 Для тебя, ангел мой,
 для твоей улыбки,
 я прижмусь щекой
 к теплой деке скрипки,
 прикоснусь смычком
 к неземной молитве,
 чтобы в горле ком,
 чтоб погибнуть в битве.

 Ты пари, ангел мой,
 с высотой в обнимку,
 не окончен бой,
 в небе солнце-нимбом.
 Для тебя, жизнь моя,
 я из тьмы воскресну,
 за тебя молясь-
 как у сердца крестик.

 2011



***

  Россия паволок и пав
  и синих взглядов с поволокой,
  хочу в глазах твоих пропав,
  остаться болью и морокой.

  Хочу уйти в твою парчу
  морозных окон, в тьму келейки.
  Открыть псалтирь. Зажечь свечу.
  Унянчить  гусли на коленки.

  Персты на струны. Звон да стынь.
  Да слов летящих Гамаюны.
  Огонь в печурке. «Чур!» да «Сгинь!»
  Да зев отверстой домовины.

  Верста к версте. Да взмах пера,
  с крыла упавшего на битву.
  Ещё не время, не пора.
  Ещё хочу  допеть молитву.

  2000 г.

 
ПРОВИНЦИАЛ

 Люблю Москву и москвичей,
 провинциал её заезжий,
 я без нёё как бы –ничей,-
 полынь степей и бездорожий.

 Я горечь терпкая её –
 гулящий ветер в диком поле,
 я свист нагайки, сердца ёк,
 Голем, слепившийся из пыли.

 Люби меня, моя столица,
 как я тебя, твои останки,
 к тебе я, чтобы -помолиться
 не- по парламенту из танка.

 Дай мне арбатской толкотни
 и тишины на Новодевичьем-
 я начитался столько книг
 а эту  вот прочесть мне где ещё?

 Ведь я в атаках умирал,
 я завоевывал просторы,-
 твой Магадан и твой Урал,
 твои Курилы-Командоры.

 В цусимском месеве тонул,
 валил леса и сталь ковал,
 когда стояла на кону,
 России всей моя -Москва.

 И я опять стремлюсь к Кремлю,
 к его стенам, к его иконам,
 чтобы вот здесь припасть к комлю,
 откуда вглубь ветвятся корни.

 Там –под брусчаткою гробы
 твоих святых и твоих  бесов,
 они туда ушли, дабы
 рвалАсь ты кроной в поднебесье.

 Я с древней фрески -   пилигрим, 
 свеченье  лика полустёртого
 ты мой  сакральный   Третий Рим.
 Вовеки не бывать четвёртому.

2012

РЕБРО
 
 Я тебя сотворил из ребра.
 Неужели не видишь-зияю!
 Бок разодран-сплошная дыра,
 а в дыре пустота ледяная.

 И опять на поверхность с утра
 из "метра", как из рваного бока.
 Все мы , все мы , как есть из ребра
 в попыхах убиенного бога.

 Мир из рёбер скривлённых пространств,
 словно остов обглоданной рыбы.
 Геометрия , вроде, проста,
 а поди, разбери без поллитры!

 Нет, возьму -ка эвклидов стакан,
 погрущу над загадкою этой,
 чтоб кого не ввети мне в обман-
 бок прикрою вчерашней газетой.

 Всё , как мир дыроватый старо,
 всё банально, фатально, неумно.
 И стучит каблучками ребро,
 и спешит по делам на метро,
 и возносится в лифте бесшумно.

 1991 год, "Средокрестье"

***
 Давай  сбежим в наш маленький Эдем.
 И там начнём сначала. Всё сначала.
 Давай в саду эдемском заведём
 хоть дикую ранетку для начала.

 Давай с тобою в том саду ходить
 нагие , как туземцы на Таити.
 Давай под сенью пальмы будем жить,
 используя лищь листья для прикрытья.

 Когда ж ранетка наша подрастёт,
 наварим мы из диких яблок джема.
 И к нам на чай всевышний наш придёт,
 не думая изгнать нас из Эдема.

 И добрый Змий не станет искушать.
 с тобою нас, чтобы не ввергнуть в беды,
 а будет с нами сладкий джем вкушать
 и слушать философские беседы.

 1991 год, "Средокрестье".

МУДРОСТЬ

 Как смородины куст запах!
 И чернеет во всю ежевика.
 Так обидно пропасть за так-
 так что, видно, мой друг, живи-ка.

 Смерть мура! Так спешит мураш,
 так червяк шевелится под камнем,
 как же истина эта стара!-
 все мы сгинем, конечно, и канем.

 Но пока нам  о чем тужить,
 хоть, конечно, не за горами?
 Так в соломе шуршат ужи
 перед тем, как  займется пламя.

 Кто ту спичку подносит? Зачем?
 Чтоб спознаться нам с истиной горькой?
 Стог соломы пылает в ночи
 с затерявшейся в нём иголкой.

 Знаем это мы всё наизусть.
 Отцветёт. Облетит. Отпылает.
 Зачернеет  смородины куст.
 Но всё ж надо закончить дела ведь.

 Выпить шкалик. Поправить забор.
 К ночи печь  затопить по привычке.
 Мудр, как филин. Хитер, как бобёр.
 Вот найти б запропавшие спички.

 2011

 БАЛЛАДА О ЛЮБВЕОБИЛЬНОМ ВЕЛИКЕ

                «Я буду долго гнать велосипед..»
                Николаай Рубцов

 Да, шансы всё ж, увы, не велики,
 чтоб  -раз и навсегда – Марину ль, Нину…
 Я приезжал к тебе на  старом велике,
 рискуя  цепью повредить штанину.

 Цепь с шестернёй – коварное содружество,
 и чтоб не повредить моднячих клёшей,-
 прищепку на штанину…В том и мужество,
 что приходилось состязаться с Лёшей.

 У Лёхи всё ж имелся мотоцикл,
 и он на нём носился Агасфером,
 и начиная свой любовный цикл,
 везде, стервец, оказывался первым.
 
 В обнимку с ним, прильнув к его спине,-
 Марина ли, Ирина  или Нина…
 А я на двухколёсном скакуне,
 который не овёс жевал,- штанину.

 Но всё же твой идальго в латах, с крыльями ,
 заляпанными грязью придорожной,
 наш шестерен союз -от Лёхи  скрыли мы,
 хоть это было, в сущности, несложно.

 Ведь был и у тебя велосипед,
 и  жили мы на городской окраине.
 Ты только-только поступила в пед,
 всё остальное мы держали в тайне.

 Крутить педали, чтоб потом в стогу
 валясь, целоваться до истомы,
 о том, понятно, Лёхе ни гу-гу…
 Выходит только ты и я- и кроме…

 Ты наизусть читала Пастернака…
 А так же про тревогу   в сердце мглистом,
 но успевала между тем , однако,
 и с Лёхой флиртовать -мотоциклистом.

 Есенин, Пастернак и Мандельштам,
 срывались с губ твоих, филологиня.
 Cтихов поначитать - чего уж там…
 И снова я цеплял к своей штанине

 прищепку. Словно волкодав,
 куснуть  была готова шестерёнка
 плод крайне вдохновенного труда
 закройщика - и помогла сестрёнка.

 Оно, понятно дело, те клешИ,
 явились в подражанье ливерпульцам,
 а ты ( чего и сколько не пиши),-
 ко мне прильнула, словно струны к пальцам.

 И хоть , само собою, я не Сид,
 не Баррет с   песенкой его про велик,-
 крутя педали, уезжал я в сад
 эдемский, круче всех Мезаамерик.

 Pink Floyd- психоделичен, но стога,
 которые стояли за поселком
 в полях, простершихся на много-много га,
 где мотоцикл Лёхин серым волком

 ночами рыскал, фарою пронзив
 вселенский сумрак, чтобы ню возникла,
 в луче…Та светомузыка! На зов
 её слетались , чтоб в стогу возню
 
 затеять- Эльфы , Феи,Сильфы, Фавны…
 То, кажется, второй был курс филфака,
 тебе хотелось рассказать о главном-
 и так вот просто, ставя перед фактом,

 ввела ты в параллельные миры,
 где вместо фары мотика - Луна,
 и шестерни Вселенной до поры
 щадят нас – хоть  и смерть   предрешена.

 Но  этот стог! Но руль велосипеда,
 рогами Овна выгнутый, но ты…
 Ты стала всё же выпускницей педа,
 как бы женою сразу двух Толстых.

 Да, зажевала жизнь  меж шестерёнкой
 и цепью. Цепь событий. Знать, судьба…
 Клешей штук десять сшила мне сестрёнка,
 моднячих, как армстронгова труба.

 А что же Лёха? Да чего там Лёха!
 Увидев ночью нас тогда в стогу,
 конечно же , взъярился он малёха,
 но тут очередная , вишь,   дурёха…
 А я так –вечно в сердце берегу…
 
 Конечно, Лёха всё ж не Дэвид Гилмор,
 чтоб мне, как Сиду, потакать в улётах,
 с тех пор сказал:  в гостях моей ноги, мол,
 не будет у тебя… Кончалось лето.

 Кончалась что-то, что-то начиналось,
 век-волкодав кончался, шестернИ
 входили в цепь зубцами…Что за малость!-
 с тобой мы распрощались у стерни.

 Как силы тяготенья велики!
 Таинственны загадки параллелей.
 С трудом мы расцепили наши велики,
 сцепившиеся накрепко рулями.

 И если то сравненье продолжать,
 в стране, дававшей больше всех металла,
 то двухколёсные должны бы нарожать
 малюток - трехколёсных , ведь рожала

 страна, в эскстазе, больше всех ракет,
 боеголовок, и для шин резины,
 хоть не ломились в эту пору, нет,
 от колбасы копчёной магазины.

 «Не провожай!» -сверкнуло. Только молнию,
 между лопаток пальцы ощутили, -
 и сразу став       иконою намоленной,
 расстаяла… Лишь звёзды, ощетинясь,

 как шестерни, что смалывают время,
 светили колко, как солома сжатая,
 за шиворотом…Потный между тем я,
 пустился вслед,  нацелясь  в провожатые.

 Прищепку потеряв, я рвал штанину,
 я падал, догоняя, я рыдал…
 Но не вернуть - ни Нину, ни Марину…
 Лишь в поле стог. Да  ледяная    даль.

 Да звездочка – слезой у горизонта,
 в ночи, чернее пашни антрацитовой,
 и есть, наверно, всё-таки резон в том,
 что то светила  фара мотоцикла.

 2011

МОЛИТВА ИОСИФА

Куда бежать? Ну разве что в Египет,
хотя и там спасение какое,
когда свет рождества до капли выпит
пустыни зноем, в серце нет покоя?

Когда  и солнце вслед, сжигая дали,
блистает шлемом и  колючка -злючка
царапает лодыжки, рвет сандалии
и  сыплет семя малышу на личико.

Центурионом смотрит эта смоква,
и луч сверкает в ветках, словно меч,
сплести из ивы колыбельку смог я,
но вот смогу ль от римлян уберечь?

Моей Марии и младенцу нашему
я наберу в оазисе плодов,
из ручейка ладонями, как чашею,
водицы зачерпну среди трудов.

Мне строить дом, мне камышом крыть крышу,
помогут в том пила и молоток,
пока дыхание Иисуса рядом сылшу,
свет истины - как золото в лоток.

Как рыбы серебро в сетях предтечи,
как истины хлебы в моей котомке,
уже рукой подать до этой встречи,
уже два шАга, я уверен в том, как
сам в себе...


 2011

ФОРМУЛА КОНЯ
 
 Воздействие вожжи на бок, или  в ноге   пружина,
 в движенье  приводимая уздой,
 оглобля  с  хомутом, или  пролетки шина,-
 под мыслей ход за лобовой звездой -
 неужто, сеном да овсом всё это
 воспламеняется, как в двигателе с поршнем
 бензиновые    помыслы    поэта,
 полётом одержимого всё больше?

 Неужто, крылья прячутся в лопатках?-
 усилье лишь – и   ты уже паришь,
 а до того, ты что-то там лепечешь-
 копыта не туда, по наледи скользишь,
 заклинила коробка передачи;
 не ощущая жжения  гужа,
 ты тащишься –не скачешь, хуже клячи,
 а ведь бежал,  бежал, как от ножа!

 Где ж твой жокей? Кассиры? Жеребьёвка?
 Иль разве всё же  по росе –не я
 летел резвее даже   жеребёнка,
 по кругу,- как лошадка карусельная?
 По лугу за кобылкою игривою.
 Да –было, было.Все же ты уверен?
 Что ж ты трясешь повылезшею гривою,
 не зная даже- кто ты , конь иль мерин?

 Задравши голову, заржёшь - и  в вышине
 себя увидишь  белого, гривастого,
 летишь, как это было, на войне,
 Кентавро-всадник,  грабя и грабастая
 копытами у  времени с пространством
 их   сокровенное . Такой вот  ты герой уж! 
 Но  битва кончена.  И  впав уже в прострацию,
 за финишем  подковой звезды роешь.

 Конечно, эта формула коня
 подходит  для меня , а не для всадника,
 и мне, поди,  седло с гужом   кляня,
 щипать  траву,   торча у палисадника.
 Да,  мне нести свои репьи в хвосте,
 как  за бои почётные медали,
 и, в медь отлившись, рваться к высоте, 
 увязнувши копытом в пьедестале.

2011 г.

 ПЕСЕНКА ВИФЛИЕМСКОГО ОСЛА


 Ты въезжал на мне в Иерусалим,
 говорил о том подхалим Селим.
 Я воды не пью, я колючку ем,
 я пою свою песню про Вифлием.

 Помню я как когда-то с волом вдвоем,
 как светила звезда в дверной проем.
 Как волхвы подносили Марии дары,
 как шептала Мария звезде : «Гори!»

 И скрипела звездного неба ось,
 и Иосиф тебе мастерил колыбель.
 Время в нить плелось, время в ткань ткалось,
 время  набело переписывалось.

 Лучик звездный в кровле  нашел просвет,
 ангел по снегу шел, оставляя след,
 но невидим был, но неведом был,
 только шелест ступней, только шорох крыл.

 Словно сор на гумне – эти звезды все,
 Млечный путь- сияющая полоса.
 Да и я-то сам  хоть как есть осел,
 ну а вместе с волом воспарил к небесам.

 Проросло из семечка деревце ,
 чтобы посохом потом твоим стать,
 чтоб с улыбкою ангельской на лице
 аки по суху по сердцам ступать.

 2011

 МОНОЛОГ ВИФЛИЕМСКОГО ВОЛА

 Я только вол в хлеву твоем, Мария,
 в волнении забывший свою жвачку,
 ведь даже в небесах звездой гори я,
 не буду я мычать, поря горячку.

 Притихну, глядя на тебя, младенца,
 сопением согрею вас негромким,
 пока волхвы подносят полотенца
 и блесткой луч звезды у самой кромки.

 В зрачке моем, как в линзе, отразятся,
 все кто пришел к тебе, толпясь у входа,
 откуда здесь легионерам взяться,
 когда пока ещё только начало года?

 Пока ещё ведь не в Египет бегство,
 пока мы здесь с псалмами, псами, утварью,
 и, словно вечно длящееся детство,
 ночь длится,  и ещё не скоро утро.


 2011

 ПЕСЕНКА ВОЛХВА

 В небе полночном
 свет вифлиемской звезды,
 в мире непрочном
 ищем мы чьи-то следы.
 Кроны деревьев,
 словно из печек дымы,
 а за деревней
 тонут в сугробе пимы.

 Ослик с дарами,
 что ещё надо волхву?
 А за дворами
 дева Мария в хлеву.
 Если младенец
 дарит улыбку, смеясь,
 значит нигде не
 прервалась молитва моя.

 Примет мадонна
 все для младенца дары,
 в небе бездонном
 звёздочка ярко горит.
 Дымом из печки
 истаем в  бездонности мы,
 а за крылечком
 тонут в сугробах пимы.
   
 2010

У ГНЕДИЧА МАНЕРА...
 
 У Гнедича  манера- гекзаметры слагать,
 когда была бы мера, а то – ни дать ни взять,               
 скульптурно мускулисты – ахейцы и троянцы,
 как будто культуристы толпой пришли на танцы.

 Народу в «Илиаде», как будто на футболе,
 иль в праздник на параде по Зевсовой, по воле.
 Вот он выводит войско, а на галёрке боги,
 потом – уж ты не бойся! – он подведет итоги. 

 Афине не до фени – что будет с Ахиллесом,
 колышутся на фоне троянцы частым лесом,
 и вот она с  Зевесом затеяв болтовню,
 Еленину в замес – троянскую родню.

 Казалось бы интрига спортивная всего лишь-
 кому – какая лига, но книга не о том-вишь!
 Ну а о чем? Не скрою – о том, мой юный друг,
 как  победили  двое   троянский свой недуг.

 Слепым певец Гомер был, и Гнедич слеповат,
 а вот светили зрячим на столько киловатт!
 Два  чемпиона слова – таков итог войны,
 вот с чем в скрижали  славы  они   занесены.


 2011

 
 ВИТРАЖНЫХ ДЕЛ МАСТЕРУ

 Когда витраж впадает в раж,
 чтоб ткать на стенах гобелены,
 ты в латах весь, стоишь, как страж,
 у врат  зияющей вселенной.

 Селена светит или звёзд
 лучи шуршат в утробах  трубных
 иль по небу кометы хвост,-
 тот  караул нести не трудно.

 Всё это бликованье жизни,
 всех этих красок  перегонка,
 лишь луч, явившийся из линзы,
 в руках беспечного ребёнка.

 Что фуга! Только стружка плотника,
 бегущая из- под фуганка,
 когда уже два потных латника
 в затылок дышат на Таганке.

 Соседство стёкол и свинца,
 как краски в буквице заглавной…
 И вот Архангел шлёт гонца.
 И  цепенеет воск оплавленный.   

 И льётся песня а капелла
 до капилляровой прожилки, 
 и ввысь возносит, как пропеллер,
 чтоб путь по небу проложить.

 2.июнь.2010 г.

 МОНОЛОГ ЧИТАТЕЛЯ "ДОКТОРА ЖИВАГО"

 Возьмусь за "Доктора Живаго",
 наверно, всё-таки прочту,
 для этого нужна отвага,
 и я , конечно же, учту,
 что это некий плод запретный,
 секретных служб зубная боль,
 сплетенье тем и чувств закрытых,
 но я сыграю эту роль.
 
 Когда уже на сцене Гамлет,
 не мямлить надо, а кричать,
 как от удара тока - Галич,
 но только вот с чего начать?

 Свеча, положим, на столе,
 Христос, бредущий по сугробам,
 отбрасывая тень в столетья,
 друзья идущие за гробом.
 Мело метелью лепестковой
 по всей земле, по всей земле.
 И о рождении сверхновой
 волхвы узнали, обомлев.
 Как обещала, не обманывая,
 стояла смерть среди погоста,
 и всё прочитывалось заново,
 и получалось так непросто.

 Совсем чуть-чуть, совсем маленечко,
 осталось нам посуперстарить -
 и вот уже Губанов Лёнечка
 в объятьях дюжих санитаров.
 То не дубы, поди, на венички,
 для Венечки, для Ерофеева,
 а Кремль стоит печатным пряничком,
 как стих Евангелья Матфеева.
 А волхв к Марии -в хлев подсвеченный
 свечёй- Звездою Вифлеемской,
 а я-главу к главе- о вечном,
 а, вроде, просто доктор земский.

 А, вроде, роды, лики бледные,
 в хлеву, в крови ли революции,
 последом времени последнего...
 Какие фресковые лица!
 Свеча горела -с ночника ль,
 то воск узористый накапал,
 но в КГБ, как в ГубЧК,
 стукач, конечно же, накапал.
 Был преп,по-диссидентски сед -
 дал почитать, но -хали -гали,
 профилактических бесед-
 мы всё -таки не избежали.

 Он пропартиен был, а я
 прокомсомолен,
 отчислен в эти числа я ,
 а он уволен.
 
  30. мая,
  годовщина смерти Бориса Леонидовича Пастернака. Весной 1960 года поэт серьезно заболел, и 30 мая 1960 года жизнь Бориса Леонидовича Пастернака оборвалась. Хоронили поэта при стечении многих сотен почитателей, ярким летним днем 2 июня.




 БУНТАРЮ. ПОДРАЖАНИЕ АРТЮРУ РЕМБО

 Сколь бунтаря в бутылку не затаривай,
 он вырвется , сияя и горя,
 стремясь к судьбе полетной и икаровой,
 чтоб, как комар, в тюряге янтаря
 явиться нам через столетий толщу.
 Казявка, вроде! Жалкий коррелят
 истории -чего казалось проще?
 А ведь питался кровью короля!

 Он «тру-ля-ля!» мог петь , на эшафот
 всходя,  звенеть крылом у носа самого,
 садиться и на нОс, и на живот,
 и ниже, как Джузеппо  де   Бальзамо,
 бросая вызов , будоража, жаля,
 вонзая шпагу, бормоча стихи,
 но нет его! Всё ж откровенно жаль, а
 то бы  всё ему лишь «ха!» да «хи!»

 Хитёр Артюр, да и Верлен не лучше,-
 по тюрьмам, площадям и кабакам.
 Жена в слезах? Да что им эта клуша,
 когда Рембо уносит к облакам?
 Но как же так? Какие тут вопросы?
 Какие там Парнасы-без питья,
 битья небритых рож и опороса
 в свинарнике –до рифмо -забытья?

 Куда ещё теперь свиной табун,
 на  бойню, на бекон или щетину?
 Какие не нарушены табу,
 какие  не известны   щекотанья?
 Так  что, когда вонзаешь хоботок,
 браток крылатый, знай-ещё не поздно!-
 понять,  что  над тобой , как  молоток,
 ладонь  монаршья   нависает грозно!
 
 2011

 БАЛЛАДА О ФОЛЬКЛОРНОЙ ПРАКТИКЕ
 
 Под шуршание звезд и соломы
 Соломоном, с тобою вдвоём,
 познавал я коленок изломы,
 и меж веток бездонный проём.

 На плече твоём голом- галактики
 млечно-призрачный зыбился свет,
 извлекая уроки из практики,
 из фольклорной,молчал сельсовет.

 Он частушки копил для тетрадки,
 он в столовую слал поварих,
 чтоб студентик, заезжий, украдкой,
 мог поглядывать всё же на них.

 Чтобы в кулубе совхозном ваш рокер
 спел "Шизгаренс" из Шокен из Блю,
 чтоб, уже выполняя уроки,
 весь совхоз впал в языческий блуд.

 Чтоб как в Ветхом бывало Завете,
 Суламифь, Соломон, виноградник,
 флаг поникший на сельсовете
 и до звездного неба ограда.

 На калитке гремучий крючок
 как на лифчике чудо-крючочки,
 слово "чо?" и стыдилый молчок
 и в тетрадке , конечно, ни строчки.

 И старуха , напевшая всё ж
 чтоб я мог записать для зачета
 про звезду, про примятую рожь,
 про любовь, по несчастную, чо-то.


 2011

 ТЁМНАЯ НОЧЬ

 Я сегодня сыграю на площади "Тёмную ночь",
 разве может быть проще, чтобы нищему в кружку помочь
 подсобрать хоть немного того колокольного звона,
 чтоб светился всенощно в углу алкогольной иконой?

 Ты у детской кроватки утри что ли всё же слезу,
 даже если остыли креветки,- подливку слижу,
 даже если на ветке ещё не черемух салютные грозди,
 жди меня у калитки, как освободителя в Лодзи.

 Эти встречи и проводы ветром гудят в проводах,
 только б не было повода...Водка идёт как вода,
 не обжечь этой глотки ей, даже когда без закуски...
 Что ж утремся пилотками, тихо схвовавшись за кустик.

 Накидали на выпивку, зачем нам ещё закусон,
 посмотри-ка на выправку, всё-таки не закосил!
 Всё ж пришел на солют ты, чему я неистово рад,
 ты солдат в абсолюте,побитый,  рогатый мой страт.

 Пропоёшь ты бернесисто или шульженисто,
 раззудившись развесисто, будто кто женится,
 кепка полная мелочи, добежать бы уже до ларька.
 Ой, вы глазоньки девичьи! Как  "фронтовая"-горька!
      
 2011


  ПЕГАС

  И вот крыло невольно выпирает
  над гривою - и пыхает ноздря,
  быть может, и добрался б до пера я,
  но , видимо, овёс истрачен зря.

  О, вес копыт с подковами на счастье-
  никчемный! - он не даст взлететь до звёзд,
  хотел поэму только что начать я-
  но вдруг из-под хвоста летит навоз.

  2010