Последний патрон

У подножья Эйфелевой – сутолока,
Детский плач, туристы с видом глупым,
А по телу током смерти судорога
Пронеслась, и стало тело – трупом.
Жизнь как шла, так и идёт. Цветут
В нищете и золоте столицы,
И повсюду в мире – там и тут –
Жили и живут самоубийцы.
Вон они идут сквозь боль и ложь,
Неприметны до минуты страшной,
И заветный сберегают грош,
Чтоб взойти на Эйфелеву башню. –
Пьедестал и скорбный эшафот!

…Так патрон последний бережёт,
Предпочтя могилу дням бесправным,
Опытный солдат в бою неравном.

Этот стих был написан в далёком 1962 году под впечатлением публикации в какой-то советской газете (скорее всего в «Комсомолке»). Помнится, в ней говорилось об очередном смертельном прыжке с Эйфелевой башни, на смотровую площадку которой за небольшую плату допускались все желающие. Башня вскоре после её возведения стала «излюбленным» местом для самоубийц и начала притягивать их со всего мира. Власти Парижа были вынуждены «отредактировать» Эйфеля и огородили площадку защитными сетками. Публикация в газете, очевидно, должна была убеждать советских граждан в бесчеловечности капиталистического общества, вынуждающего людей идти на самоубийство. Прожив 20 лет при капитализме (худшей его форме), теперь мы сами можем оценить, права ли была та газета. Мой теперешний взгляд на данную проблему – в публикации на Стихи.ру «С Борисом Рыжим на лужке» и в ответе на рецензию  Дмитрия Холостова.