2011

Дружное
Невидимой змеёй цветастая гирлянда
Опутала принцессу остатка декабря.
Лишь блески огоньков, а больше и не надо…
Ждём в таинствах привычных накрытого стола.

На кухоньке сюита: звук суеты сует.
Скрип старой мясорубки, шум хлористой струи.
Песнь праздничного быта сейчас одна на всех.
Исполнена руками всей крепкой вдруг семьи.

В темницу князь шампанский с глаз детских удалён.
«Скорей, скорей б открыть!»- читается во взглядах.
Но рано алкогольному вставать сейчас на трон.
Не время надевать свои готовые наряды.

И часто, часто, часто мы смотрим на часы.
Успеем приготовить всё к двенадцатому бою.
Чем больше понатикает - тем ярче звук струны,
И вот уже запели мы весёлою гурьбою.


Картины
Смотря на бессчётность пейзажей,
Художник начертит картину.
Увидев её, мы скажем:
«Имеешь безумную силу».
Узлы рождены головешкой
И позачёркнуты сразу.
Чуть позже обоссаны кошкой:
Хороший штрих вышел, зараза.

Старик с бородой до порога
Играет сюиту свою
На старом, нестройном рояле
Локтями и кулаками.
Вопит он прокуренным лязгом,
Трясясь и пуская слюну.
Луна в своём тронном зале
Подумала: «Люди пропали».

Мы слушаем, смотрим – внимаем
И делаем вывод: безумье.
Затем, вечера коротаем
В тягучих, тяжёлых раздумьях.


***
Многолетние рамы схватили стекло.
Дальше – синие ставни. За ними – тепло.
Ночь легка, снег, роясь, мягко колет щеку.
Ностальгия слезит грубый нрав мужику.

Быстростопная печь балаболит поленом.
Два центральных канала глядят старики.
Нынче дружбу вожу я с эпитетом светлым.
Близко мягкость природы. Города – далеки.


Дорожная зарисовка
Ярковзглядный дорожник стоит,
Позатянут инейною сеткой.
Резкой алостью тОлпы разит,
Управляя асфальтною веткой.

Вспыхнул зеленью глаз. Он велит
Стоколёсной армаде сорваться.
Но глянь, этот поток всё стоит,
В рукаве городском распластался.

Человечие массы такого
   не потерпят
И понеслись…
Пешехода клаксон умоляет:
«Остановись!»

Ну а нас же, двух братьев по-разному,
Крепко держит пунцовый свет.
Он даёт нам возможность прекрасную
Развернуть и свернуть фронт бесед.

В позе стойких солдатиков держимся,
С интересом ведём разговор.
Веко алого глаза вдруг смежится.
Желтизна мелькнёт, стрельнет в упор.
Изумрудно-бутылочной вспышкой
Разбудил, облучил светофор.


Просьба
Берёзы в светлых полушубках
Соседкам – елям поклонились:
Поникнув, зелень ожерелья
Лобзает родину свою.

То ли серьёзно, то ли с шуткой
Снега в июль к нам  попросились,
И, не дождавшись разрешенья,
Легли на пышную листву.

Нагрет был ствол и ветви тоже,
Но превратившись после в ложе,
Берёза прутиком натяжным
В изящный стала полукруг.

Увидел рощу ту прохожий
И с топором пришёл чуть позже.
Но Некто здесь себя явил
И строго так проговорил:

«Не разводи топорный стук.
Не рви берёзы на поленья.
Не трогай ты моих подруг
Пред церемонией осенней».


Вояж
Съездить бы в Париж для антуража.
Чтоб в рамке закрепить себя и башню.
Чтоб память в виде пёстрого коллажа
Глушила элегантно грубость нашу.

Съездить бы в Париж за впечатленьем,
Замешанном на вкусе круассана,
И в разговор о судьбах поколений
Влезть замудрённо-утонченным нравом.

На берегах речушки знатной, Сены,
В пылу бульварном разгонять туманы,
А возле Лувра понапрасну бегать
За быстряком, обчистившем карманы.

Нырять в бассейны городских фонтанов,
До этого абсент лакав по барам:
Борьба за утончённость  своих нравов
В который раз закончилась провалом.


Весенний романтизм
Зелёная лампа – символ надежды
(Порою, тот символ – свеча).
Вот справа послышались крики невежды,
А слева – журчанье ручья.

В той комнате, где загорелась лампада,
Степенно писатель творит.
И спутница, вечная муза, так рада,
Что с чудиком милым вновь рядом стоит.

Оставив богатства, они тому рады…
Романтики, носят  у сердца блокнот.
А может быть, хочется большего блага?
Шальное бунтарство признать не даёт.

Сегодняшней ночью появится песня
Из ласково-дерзких  орнаментов-строк.
Назавтра же, в воздухе, мартом согретым,
Гуляет-витает, весь день облекая,
Растёт и стихает, весну озвончая,
Стихийный поток двух родных голосов.


***
Бродячие псы, дворовые псы
С азартом друг другу глядят под хвосты.
Смешались лай взрослых и визг молодых.
Прохожему свора вцепилась в штаны.

Бродячие псы, жестокие псы
Щенками от разных хозяев ушли.
Пропал ум собачий в свинцовой пыли.
Отныне лишь преданность грязи царит.


Сюжет одной известной сказки
Провинциал. Провинциал.
Я на Арбате побывал.
На настоящем, московском Арбате.

Провинциал. Провинциал.
Такую ширь я не видал.
Проспекты вольные:
Не жмёт к задворкам свора.

Летал не раз в первостолицу,
Мне самолёт, как чудный зверь.
И снова-снова будто снится
Моя прогулка по Москве.

Хотя  бы день под куполами,
Под монументами пройду.
Кругом громады. Всё блистает,
Аж холод долбит по нутру.

Провинциал. Провинциал.
Я на Арбате побывал.
На настоящем, московском Арбате.

Провинциал. Провинциал,
Столичный лоск лишь повидал.
Я в книге города прочёл не очень много.

Эх, современный романтизм!
Живём на страшной высоте.
Высокомерно смотрим вниз
На удручённых неумех.

Жизнь, как исполненный каприз:
Несёмся на лихом коне.
Кобыл глубинки сбросив вниз,
Мы дальше ринулись, наверх.

Безумный темп наш конь держал,
В секунду слилися года.
Вновь оказались (кто же знал?)
В объятьях старого двора

Про-вин-ци-ал!!!


Фотография
Весна двадцатая по счёту.
Кажись, число невелико.
Улыбка детская на фото:
Огромен мир и в нём легко.

Тебе, сердечный, грустно что-то.
Поник, завял, как тот цветок.
За океаном – непогода,
У нас – тепло, но ты  замолк.

Замолк и … Что?!
Из глаз сердитых
Украдкою ползёт слеза…
И с грустью, хмельностью увитой,
Ты смотришь на лицо отца.


Гиблое
Как после взрывов, бомбёжек огульных
За домом дома изувечены жизнью.

В крышах – букеты цветов остроуглых…
Здания вкруг захватило полынью.

Низкая травка с каким-то налётом,
Тощий телёнок срезает её.

Житель проклятия шлёт огороду,
Где сплошь суглинок один у него.

Нет здесь ремёсел, традиций раздольных.
Видно, смирился  ударник-народ,

Что изо всякой возможной заботы,
Служба есть лишь на дельцов и господ.

А за окном сизой извести столб,
Вставший с дорог от колёс самосвала.

Бабка с поклажей кряхтела, вздыхала,
Еле плетясь восвояси – домой.

Падают сумки частенько на землю:
Не донести их усталой рукой.


***
Кошка просится на руки,
Стоит кошка на коленях.
Ты задавлен силой скуки:
Ей захочешь - не изменишь.

Кошка ищет, где бы сесть.
Твоя поза неудобна.
Извернулся в кресле весь,
Расписной змее подобно.

Кошка плачет вновь и вновь,
Как и много лет назад.
Эта зверская любовь
Бьётся в стену без конца.


***
Вновь романтика тиши,
Сорок ватт над головой.
Ночь деревья покрывает
По-хозяйски, темнотой.

Блещут листья в лунном свете,
Кружась резво на ветру.
Этот танец незаметен для нас
Для нас будет поутру.

Дальше - больше. Днём совсем
Разметается наш взгляд.
Все тогда сорвутся, срочно
Совершать сто дел подряд.


СпирТы
В  мрачном подъезде  скатился по стенке.
День был, как миг – и вот я стал пьян.

И у плеча моего мутной тенью
Кто-то твердит, чтоб ещё выпивал.

Рядом со мной он целует бутылку.
Встать я пытаюсь, но тянет назад.

Как же ужасно, нелепо, противно
Душу свою изливать всем подряд.

Кто-то считал, что в пьянющей завесе,
Много несчастий иль нет – всё равно.

Я, распластавшись в подъезде, жалею,
Что очутился в гостях у Спиртов.


Молодая мать
Аккорд на клавишах. И разорвутся цепи,
Сжимающие горло, лёгкие и сердце.
Хоть солнца нет уже давно на небе,
Мне так тепло … в присутствии младенца.

Эх, сын родной мой, милый, долгожданный,
Переживём засилье слёз, сезон дождей, седой мороз.
Что будем  счастливы, твердить я не устану.
Хочу, чтоб эту мысль ты через жизнь пронёс.

Соседка наша. Злая дама в белых платьях
Взирает исподлобья на весь мир.
Ох! Главное тебе не побывать бы
В местах, пронизанных таким же взглядом злым.

А где-то радостно все щурятся от солнца.
Туда стремись, сынок. У них всегда светлей.
Пусть каждый день лучистая повозка
Несётся в мир с поклажею вестей.

Аккорд на клавишах. И разорвутся цепи,
Сжимающие горло, лёгкие и сердце.
Хоть солнца нет уже давно на небе,
Мне так тепло … в присутствии младенца.

               
Багаж поэта
               Посвящается Ольге Наумовой
Бумажная листва чиста и гладка,
Трепещет на осеннем ветерке.
Идёт под строфы новая тетрадка,
Подвластная трясущейся руке.

На улицах - листвы опавшей стая
Ютилась вдоль свинцового бордюра.
Мгновение – и россыпи взлетают,
Связавшись на секунду с небом хмурым.

Бумажную листву сомнём в порыве!
Размажем вихри творчества по миру!
Пока маховики не подзастыли
Сольём из строчек новую картину.


Бор
Сосне отмерен краткий век,
Ей ввысь тянуться уж недолго.
Глянь, в бор явился дровосек.
Его орудие – не слово.

Топор, пила и грузовик.
Пусть за спиной не лес – пустыня.
«Эх! Пред глазами, вишь, массив!
На сотни тысяч здесь напилим!»

Так мыслил старый дровосек,
Ногами корни попирая.
Завёл бензопилу. Момент.
И брызнула опилок стая.

В тиши раздался мерзкий вой.
Всплакнув просмоленною щепкой,
Вечнозелёной головой
Сосна ударила соседку.

Прекрасный бор. Но … погоди!
Как мало всё-таки осталось
Деревьев. Всё пеньки, пеньки.
И юность губится, и старость.

Прошли года. Не лес – могильник …
Пень – горькой памяти венок.
Труд дровосека – труд фамильный.
Кто первым был здесь – в землю лёг.

Возвращение в деревню
Тепло бревенчатого замка,
Ограда из зелёных гор.
Зовёт цветная панорама
На потаённый разговор.

Всё это так неуловимо,
Как жаркий воздух над землёй.
Моргнул разок – и всё остыло,
Но запылало под луной.

И тишина, и свет от лампы
Успокаивают душу.
На кровати вся в закладках
Лежит книга. Сон грядущий

Поотстал от полуночи
Аж на несколько часов.
Электричество иссякло,
Дверь закрыта на засов.

Тишина. И пламя свечки,
Словно страж моей каморки,
Отделяет мысль от мрака.
Я вернулся … ненадолго.


Разночасье
На огромном табло – время местное.
На руке всегда час родной.
Ощущаю себя неестественно,
Аж боюсь разорваться порой.

Я болтаюсь на верхней полке
Между батькоми и чуваками,
А за дальними перетрясами
Ожидаются паны и пани.

Выйду в тамбур – четыре грани
В неустанном движенье гремят.
Эй, Сибирь, где же мы устанем?!
На каких заграничных путях?!


***
Заграничный кабак. Полуночь  заграницей.
Они мне за кружкою пива твердили:
«Мужчина и женщина в дружбе обычной, -
Глупцы, идиоты, душевнобольные».

Устал уверять голосистых в обратном,
Но тянет в их омут поганая пыль.
Она на каком-то ветру непонятном
Гоняет меня по пристанкам чужим.

А утром – пейзажи со слюнным оттенком …
Гоню чертей пьянства из головы.
А после, отмытый  от мерзкого пепла,
Черкну на листе: «Крепкой дружбой сильны».


***
Ах, просторы, мирские просторы!
И ничем их не охватить ...
Белооблачные узоры в голубой,
Бесконечной дали.


И леса, что ещё остались,
Тихим войском чаруют глаз.
Где-то рядом в логах и падях
Шум покосов ещё не угас.

И ведь люди красу создавали,
Всё скрепляя узорным гвоздём,
Не желая в те вечные дали
Вколотить неживое гнильё.

Вот опять я себе представил,
Как приехал ещё раз в село.
Глядь, старушка рисует на ставнях
Незатейливый, белый узор.


Цепь
Приковали деву к лире,
Цепью тяжкой, цепью чёрной.
Приковали и забыли:
Доживай свой век покорно.

Приковали деву к лире,
К лире чуждой, к струнам мёртвым.
И в глазах девичьих стынет
Огонёчек, блеск природный.

Стерегитесь девы мысли,
Замка в радужных тонах.
Там огромные темницы
С мягким плюшем на стенах.

Цвет природный, звук живой
Придавило сладкой стужей.
Каждый день палач глухой
Тяжкой цепью жизнь там душит.


Красный вечер
Красным вечером буря в душе
Раскидала слова по квартире.
Пребывая в  чумном мандраже,
Я не видел, ЧТО фразы разбили.

И улыбка у матери враз
Отвалилась лепниною старой.
Кто-то грубый такой же, как я
Душит вечер густым перегаром.

Красный вечер вонючей норе
Шанс  даёт успокоиться малость:
Перегары и бури в душе
Чтобы  тихо ушли от нас за ночь.


За столом
Как я себе всегда представлял:
Кухонный стол четверых вмещал,
Хоть он и мал.

Но, поглядите, как всё угловато:
Семейный квартет стал несыгранным трио.

В доме играют мотивы разлада.
Сочное яблоко стало червивым.

Душевно страдающим семьям - впрок:
Рот за обедом закрыть на замок. 

Лишь пищу принять и всё, и…молчок,
И быстро отправиться в свой уголок.


Монолит
В чёрной комнате нет никого. 
Лампа брызнула светной полоской.
Я дневною игрой утомлён,
Но игрива зато моя кошка.

Почему я взялся за перо
Вот сейчас, в этот тёплый вечер?

Захлебнувшись в потоке стихов
Из домашней реки-библиотеки,
Я вдыхаю особую новь,
Монолит на бумагу извергнув.

И когда не хватает мне слов
Дух мой жадно вгрызается в темень.

Ну а в комнате нет никого.
Брызжет лампа нестойкой полоской.
Почему ж молодой утомлён,
А в движении старая кошка?


Скандал
Лопнула струна,
Притухли краски мира.
Через полчаса
Скандал собрал все силы.

Никелевый нерв
Раскалывает маски.
Вот интеллигент,
В речах неаккуратный.

Вот и оппонент его.
Из мнимо-мудрых стерв …
Хитрость, жёсткость, лоск
Она порастеряла.

Взявши след волков,
Старых, без зубов,
Удалые псы
В дебрях заплутали.

Порвана струна,
Мутны краски мира.
Яростный скандал
Отобрал все силы.


Переживания
Представьте: Два пласта земной коры
Создали материк счастливой жизни.
Там сглаживают вОды все углы,
Степенно, за булыжником булыжник.

Собака в тех домах – не страж надворный,
А спутник-благодать душевной жизни.
Но плиты мощные сточились до раскола …
И … сын хмельной сел у отцовской тризны.

По дальней комнате в дыму маячат гости:
Мужчины в тёмных форменных костюмах.
В движенье дом: всё вносят что-то, переносят.
А сын сидит, сидит с лицом угрюмым.

Тогда он смял впервые сигарету.
Молитву первый раз он прочитал…
И вскорости до первого рассвета
Добро и ум вошли в цепного пса.
               

***
Можно ли прожить меж книжных полок,
Дом когда стал тёмной библиотекой.
По боку соседские раздоры,
Лишь важно прочтенье мыслей века.

Можно ль пережить жестокий холод,
Прочитав метельный бунт в романе?
Будет ли правдивым гнев настольный
Человека в книжеском изгнанье?

В библиотеке  этой встречи были.
Редкие, но с жарким, смелым словом.
Помнится, столкнулись две стихии:
Стих Шекспира и роман Толстого.
 

***
Слушай тишину
и шорохи природы.
Будто бы нырнул
с разбега в чисту воду.

Слушай тишину.
Открытая дорога
солнечным лучом
 проложена вперёд.

Слушай тишину
и с каждой каплей в чаше
мысль растёт, крепчает,
чтоб фонтаном бить.

Слушай тишину.
Так рассветы наши
не пройдут бесследно.
В их молчанье жизнь. 
 

***
Алый храм.  Купола золотые.
Совсем рядом он, здесь,
Только встань
и пройди эти  вёрсты глухие.
Очутись на Царице Полян.
Где малиновый звон – вечный отзвук.
Божий свет где врачует глаза.
В те места нам ни рано, ни поздно.
До тех пор и струятся года.

Диалог о ностальгии
Старый мир, как пёс
(по Блоку).
Ну, поэт, даёшь удар,
чтобы разом выбить око
тем, кто рухлядь вспоминал.

Старый мир, как пёс
(по Блоку).
Я поэт. Ты так сказал?
Я б черкнул памфлет о прошлом,
только вот люблю собак.