Подснежник и Репей. Глава 2. Переулок Клош-Персе

                «О, были б небеса чисты,
                А остальное всё приложится».
                Б.Окуджава.

Но жизнь не закончилась этим, однако.
Хоть Коле намяли бока,
Отдел не покинул боец-забияка,
На службу приходит пока.
Судьба ж у обоих стажёров такая.
Пока, как И.О., Михаил
Пахал на Земле, всё «в графьях прозябая,
Его СНС тоже «бдил» –
И по ходатайству самой Маргариты-
Свет-Карловны переведён
Из И.О. в действительные, без защиты,
И в штат Европейский введён.
Гозанов же, хоть и помятый, и рваный,
Но «козыри» всё же имел.
И Карл, зачеркнув его свежие «раны»,
В Европу зачислить сумел:
Отдел Экономики был Европейской.
Вязанский же, этот зам-зам,
Согласно натуре Геракла плебейской,
С опаской отводит глаза:
«Уж больно умны. Как бы не подсидели» –
Вот всё, что он понял из тех
Восторженных характеристик, что пели
Ему СНС-ы про всех.

Но вот наш Директор собрал Управленье
По случаю, чтоб Спецотдел
При всех доложил, каково «очищенье
От грешников», как Он велел.
И наши друзья, Николай с Михаилом,
Которые множество дней
Не виделись здесь, в Управлении «милом»,
Нос к носу сошлись у дверей.

Гозанов опешил. Потом испугался
(«Он был по натуре жесток»):
Ведь труд тот без ссылок опубликовался,
Что Лермочкин в деле помог.
А он был в надежде, и даже уверен,
Что Мишку доносом «убил».
Но факт оказался совсем не проверен.
Озноб Николая забил.
И «жлоб» его злой, в перспективе ответа,
Трусливо свой хвостик поджал.
А Лермочкин заулыбался при этом
И радостно руку пожал.
И встретились снова они в семинаре
Научном Европы. И тут
Наш Лермочкин слышит, как будто в угаре:
Гозанову славу поют
За труд, где его – основные идеи,
Но нету ни слова о нём.
И что Николай – автор этой затеи
И стал с «капиталом» при том!
И вслух Михаил этим всем возмутился
И «вызвал его на дуэль».
И словом бесстрашным за правду он бился,
Преследуя честную цель.
И не отступил он от фактов ни шага,
Эмоций пылает огонь,
Так что «из спины у Гозанова шпага
Та вылезла аж на ладонь».
И вот после этого-то «бенефиса»
Гозанов «попал в лазарет».
Тогда и ответила «жлобская крыса»
За все свои «за восемь бед».

А Лермочкин Миша душевные раны
В «бою» этом так же понёс:
Ведь друг оказался ворюга поганый,
Составивший ложный донос.
И он вероломством, коварством «изранен».
Но он не злопамятен был,
Отходчив. И «раны» свои в этом плане
Полегче он переносил.
И видя, как парня мучения гложут,
И стоны с кровати слышны
(«Друзей ни хера, да и быть их не может,
И комом мои все блины!»),
Он сжалился над Николаем, беднягой,
В душевной своей доброте,
«Удары» свои справедливою «шпагой»
Чрезмерными счёл в простоте.
И Миша помочь бедолаге желает
Облегчить душевную боль.
И личность одну пригласил к Николаю
На ту врачевателя роль.
Он с Материка его адрес имеет,
По адресу и разыскал.
А тот медициной заняться не смеет,
Поскольку закон запрещал.
Был врач-психиатр бородатый от бога.
Но рыжебородому власть
К профессии сей перекрыла дорогу:
Помехой была его страсть,
В поддатии «критикою» увлекаться,
Да без разбиранья чинов,
Да громко на улице так выражаться,
Что люди лишалися снов.
Так что Главный Лекарь всего Управленья
Свой нос воротил от него:
«Ах, что за амбре при его появленье!
Дерьмом что ль облили его?»,
Хоть сам не годился ему и в подмётки.
И этот-то врач и сказал:
«Держися, браток!» И душевны ошмётки
Его препарировать стал.
И он приготовил больному микстуру
И схему лечения дал,
И «раны» душевные «сшил лигатурой»,
Чтоб «раненый» тот не страдал.
И должен был Миша заняться леченьем,
Микстуру ему подавать.
Гозанов же принял сиё с подозреньем:
Лечить, чтоб опять убивать?
Но с первой же порции чудо-бальзама
Дела на поправку пошли.
И понял Гозановский «жлоб» тот упрямый,
Что бедствия скрылись вдали.
Поверил Гозанов, с кем дело имеет:
Что надо с ним не воевать,
А дружбу дружить. И тогда он сумеет
Брать смело, а не воровать.
Та «схватка за место» ему показала:
«Эге! С этим парнем дружить
Мне стоит. Пожалуй, он стоит не мало.
Полезно б за ним последить.
Идейно он щедр, что практически глупо,
Наивный он рыцарь, простак».
Ну а объяснил Николай свой поступок,
Словами Высоцкого, так:

«…Ах, граф, прошу меня простить,
Я вёл себя бестактно.
Я в долг хотел у вас просить,
Но не решался как-то.
Хотел просить наедине,
Мне на людях неловко.
И вот пришлось устроить мне
Дебош и потасовку.
О, да, я выпил целый штоф
И сразу вышел червой…»
Вот так и поклялся – считай, поневоле,
Поскольку хотелося жить, –
Гозанов-тире-«Коконнас с де Ла Молем»,
Что будут навечно дружить.

Затем Николай с благодарным визитом
Пришёл с Михаилом к врачу,
Хотя Михаил молвил Коле открыто,
Что путь их лежит к «палачу».
И про этот случай, что не только лечит,
К кому был направлен визит,
Но так же он души в суде и калечит,
Высоцкий и изобразит:

«…Накричали речей
Мы за клан палачей.
Мы за всех палачей
Пили «чай» – чай ничей.
Я совсем обалдел,
Чуть не лопнул, крича.
Я орал: «Кто посмел
Обижать палача?
Он пожелал мне доброй ночи на прощанье,
Согнал назойливую муху мне с плеча…»

А Лермочкин Колю привёл, познакомил –
И убыл, чтоб им не мешать.
Не знал ничего Михаил о КОМКОНе
И не собирался узнать.
Он интеллигент был, а интеллигенты
КОМКОНов страшатся всегда.
Их тайны, их явки, их клички агентов
Для интеллигентов – беда.
И знал: раз чужды ему тайн устремленья,
То значит, не страшен закон.
Да, знал он себя. Но не знал Управленья…
Пардон! А при чём здесь КОМКОН?
КОМКОН здесь при том, что оставшися с глазу
На глаз с Николаем, «палач»
Признался «за чаем ничьим», хоть не сразу,
Что он здесь не только лишь врач.
Что старый он тайный сотрудник КОМКОНа,
Или сокращённо – сексот.
И выгоды это им определённо
В их бытии трудном даёт.
И только о выгодах Коля услышал,
Как «жлоб» его мигом смекнул,
Что он не напрасно на рыжего вышел,
Что шанс его не ускользнул.
«Полезно везде заиметь себе друга,
Коль я себе что-то хочу».
Возблагодарил он врача за услугу –
И «руку пожал палачу»:
Ему обещал подписаться в сексоты.
Так врач Колю и вербанул.
И он подписал договор на работу,
Когда к нему «врач» заглянул.

Итак, получив трёпку от Михаила
За эту бесчестность свою,
Они помирились с улыбкою милой,
Оставшись в рабочем строю.
И вот Николай, в знак сего примиренья,
Пошёл с Михаилом в отдел,
Где их публикации, и заявленье
Он в книгу вписать повелел,
Что он признаёт своё авторство частным,
Что он – лишь идею подал,
А всю обработку идеи несчастной –
То Лермочкин, друг его, дал.
И Лермочкин тут же и распорядился,
Чтоб все измененья внесли,
Чтоб труд их соавторский всё же внедрился
Ко благу старушки Земли.

Пока они в «комплексной этой бригаде»
Графьями шли среди людей,
Гозанов знакомится – так, хохмы ради», –
С «подземным народом чертей».
Их цивилизацию там называли
«Полуторной»: Бог наш Кронид
Пустил в Подпространство, чтоб здесь проживали,
Имея причудливый вид:
Кто видел рогатых, кто видел их с рылом,
С копытами или с хвостом.
И их «атрибут» – раскалённые вилы,
«Инструмент» на свете на том.
Всё это – фольклор. Вид НЕОПРЕДЕЛЁННЫЙ
Имел «жаббервог» на Земле.
Но силой магической был наделённый,
Живя в Подпространственной мгле.
Они промежуточное положенье
Давно занимать лишь могли:
Они не могли жить в Кольце Управленья
И так же – в пространстве Земли,
А лишь в «подземельях» своих Лабиринтов.
Им свет неприятен дневной –
И редко воочью кто видел самих-то:
Ведь образ их жизни – ночной.
Названье ж «подземный» родилось в фольклоре
В старинные те времена,
Когда на Земле жили боги без горя
И связь в с внешним миром нужна.
И вход в Подпространство был связан с Землёю,
Хотя по орбите она
Неслась и вращалась с такой быстротою,
Какая в расчётах нужна.
И вход тот – Тартар – был «заклеен» богами
Невидим он был для людей.
И мог человек проходить там ногами –
Ну, как по земле по своей.
Но если Тартар раскрывался кому-то,
Тогда человек замечал,
Что некто шёл, шёл – а потом почему-то
Внезапно «под землю» пропал.
И житель Земной (как тот житель «Надежды»)
Уверен, что «нелюди, брат,
Живут под землёй». Очевидность невежде
Внушала те мысли про «ад».
И пользовались «жаббервоги» свободой
В своих Лабиринтах гулять,
Куда захотят. И земного народа
Могли города посещать.
Чрез эти Тартары они выходили
В наш мир. И в обличье любом.
И боги «засечь» их могли б, если бдили,
Но с нужным прибором притом.

Вот их Николай и засёк. Но случайно.
И очень большой  интерес
Он к ним проявил. Но для всех было тайной,
Зачем к «жаббервогам» залез».
Он даже средь них заимел себе друга.
А звали его – Чертинкеш.
Они провели с ним не мало досуга,
Проникнув в «подземную» брешь.
И он контактировал с ними успешно,
В Тартары спускался не раз,
Бродя в «подземельях» у них. Чертинкеш тот
Кой-что рассказал и для нас.
Но дружба их – замкнута. В круг их общенья
Они не пускали «чужих»:
Питал «жаббервог» к тем богам подозренье
И он недолюбливал их.
Им ближе контакты с людьми. Ну а люди
Боялись «подземных чертей».
А если там страх – то и ненависть будет
С фантазией страха своей.
И зная Гозанова, Руди встревожен
За ЦЕЛИ их «дружбы» такой:
Там умысел «жлобский», в их «дружбе» возможен,
Возможен исход там любой.

Пока проходили они стажировку,
Пока надевали они
Те «маски», слоняясь по командировкам,
Века уж прошли, а не дни.
Рудольф попросил объявить себе конкурс,
Чтоб тот Перспективный Отдел
Возглавил талант молодой, чтобы толку
Побольше бы было от дел.
И Лермочкин Миша принять в нём участье,
В том конкурсе честном, решил.
Решил испытать он стажёрское счастье:
Ведь «крёстный отец» разрешил.
А тема шикарная у Михаила:
«Модельный анализ систем
Психо-социальных в Европе». И было
Стажёру похвастаться чем:
Он тезисы там представлял к рассмотренью
И ряд алгоритмов при них,
Чем и придавал он моделям движенье
Тех обществ подвижных, живых.
Гозанов, как друг, «диссертацию» эту
Внимательно сам прочитал
И даже представил в Отделе Совету,
И слов много лестных сказал.
Учёный же наш Секретарь Управленья,
Мэтр Мерлин, расчувствовался,
Охотно принял матерьял к рассмотренью
И тут же читать принялся.
Сам Мерлин Отдел возглавлял по Прогнозам
И тема касалась его.
Так что его голос был сам «паровозом»,
Что тему толкал для него.

Маргаков в своём Спецотделе был очень
Загружен решеньем проблем.
Но он же учёный. И он озабочен
Науки течением всем
В Отделе своём Экономики, главном.
И нужен Маргакову зам,
Чтоб эту науку он двигал исправно,
В науке кумекая сам.
И тоже подал он заявку на конкурс,
Чтоб зама себе подобрать,
Который бы мог без него, потихоньку
Работою всей управлять.
Гозанов, считавший себя «с козырями»
И «штучкой столичной» при том,
Надеялся очень, смекаете сами,
Занять сей в Отделе «престол».
И в качестве темы он подал идейку,
Что с ним обыграл Михаил,
И что он использовал здесь, как лазейку,
Чтоб в замы он сам проскочил.
Да только мэтр Мерлин, учёный сквалыга,
Смущённо ему объяснил:
«Но вот предо мной регистрации книга,
Где наш Грегуар учинил,
По вашему собственному заявленью,
Ту надпись, что данный проект
Не полностью ваш. Большинство уравнений
Вам дал посторонний субъект,
А именно – Лермочкин. Уж извините,
Но вынужден вам отказать.
Другое вы что-нибудь нам подыщите,
За вами чтоб нам записать».
Гозанова Коли лицо удлинилось –
Его подбородок отвис,
А сердце в груди его остановилось,
Вот-вот упадёт оно вниз.
И видя, что друг его чуть не оплёван
И чуть не заплакать готов,
Наш Миша вскочил и потребовал слова.
И много он вымолвил слов
Во славу идеи Гозанова Коли,
Что все добавленья его –
Лишь интерпретации дела, не боле.
И более даже того:
Его добавленья лишаются смысла,
Коль их от идей отделить…
Короче, сумел Михаил «коромысло
Весов» в пользу друга склонить.
Так что после речи такой Михаила,
Растрогавшись, Мерлин назвал
«Орест и Пилад» их. Заметно там было,
Гозанов как торжестовал.
Однако сотрудник один Аполлона
Заметил, как бы невзначай,
Что дружба – с лукавостью определённой
И что здесь лукав – Николай.
Но в конкурсе этом исход не печальный
Для новых друзей для двоих:
Один – заместитель, другой – стал начальник
В Отделах научных своих.

Поскольку коллеги они по науке,
Гозанов тут и предложил:
«Чтоб были в труде посвободнее руки,
Давай-ка с тобой, Михаил,
Мы в «городе» снимем одно помещенье,
Вязанский чтоб нас не достал.
А то надоело его наблюденье».
Взглянул Михаил – и сказал:
«Давай. Только вместе нам было бы тесно,
Друг другу мы будем мешать.
Вот два б помещения сделать…
- Чудесно!
Попробуем мы подыскать».
И вот СНС у Маргакова Карла,
Что Думовой Майей зовут,
Домишко такой им один подыскала:
Пять комнат, покой и уют.
А верхний этаж тонкой перегородкой
На комнаты две разделён
И дверь между ними. Научник наш кроткий
Сим домом удовлетворён.
Но старший научный сотрудник Отдела
Спросила у Думовой вдруг:
«Как думаешь, так ли уж преданный делу
Гозанов, их «преданный друг»?»
И внемлет ответу: «Гозанов-то предан
Чему иль кому бы нибудь?
Дух Коли, Марго, мною полно изведан,
Ему не распахивай грудь.
Одно честолюбье его вожделенье.
Коль много ему обещать –
То честного можно добиться служенья.
Но раз обещал – надо дать.
Иначе придётся всем поостеречься,
Будь ты хоть Вязанский; хоть кто.
Ну и на доверии можно обжечься,
Уж знаю его, как никто».
Сама ж Маргарита Рудольфу на Мишу
Таких дифирамбов дала,
Что тот поклялся быть надёжною крышей
Для парня, лишь власть бы пришла.
Естественно, он от Валуевой знает
Про «домик один в Клош-Персе»
И что там его Михаил затевает,
Детали про них «все-превсе».

Итак, этот «дом в Клош-Персе» заработал.
А тайна затем, что их шеф,
Вязанский, в науке «по фене не ботал»,
Чужой забирая посев.
Зам зама Директора очень нуждался
Свой авторитет укрепить –
И нагло чужими трудами питался:
Есть хочется сладко и пить.
Не будучи в силах проникнуть в их тайну –
Столы в кабинетах чисты,
Где их поселили «в Европе» случайно, –
То действия зама просты.
Высокопоставленный сей «голубятник»
(Как пишет Высоцкий в своей
Поэме), Маргакова давний соратник,
Наместник в Европе во всей,
Затеял следить за двоими друзьями,
Но только в том не преуспел:
Он сам проходил десять раз под дверями,
Но так ничего не узрел:
«Умел Николай так устроить всё, чтобы
Никто, ничего не узнал.
Он был конспиратор повышенной пробы» –
Его СНС рассказал.
И только когда убедился зам зама,
Что тщетно друзей он искал,
Тогда рассказал он Андрюхину прямо,
Что он про двоих разузнал:
Мол, «двое научников тайное дело
Ведут, но не ясно вполне
Ни что за дела укрывают умело,
Ни где. Не известно то мне».
Андрюхин, что тайно вернулся из «Лесу»,
Директору не доложив,
Блюдя заместительские интересы,
Засёк тайный тот коллектив.
Но времени нет заниматься «макрелью»
И дело у них поважней
С Маргаковым, связанным тайною целью.
И вот, только лишь из дверей
Маргаковских вышли, чтоб тайны вопросы
Свои тёмной ночью решить,
Как тут же столкнулися, прямо нос к носу,
С Директором. Как же тут быть?
Директор раскрыл было рот в удивленье –
Андрюхин, мол, взялся откель? –
Как тот, защищаясь, пошёл в наступленье,
Скрывая их общую цель:
«Откуда я взялся – сейчас здесь не важно.
Спросите-ка лучше: «Зачем?»
- Зачем же?
И молвил Андрюхин отважно:
- Мы с Карлом стоим здесь затем…
А, вот и Рудольф. Что ж, вы оба здесь кстати.
Нашли мы здесь тайный «притон»,
Где два СНС-а – нельзя вам не знать их, –
Встречаются, тайно причём.
И раз СНС-ы, Рудольф, эти наши,
То их и расследовать нам –
Зачем завари ли ту тайную кашу.
Директор рассудит всё сам.
- К чему их расследовать? – вымолвил Руди
(Прекрасно он всё это знал). –
Ведь женщины эти – честнейшие люди.
Зачем нам идти на скандал?
- Ну нет, – возразил д’Юмадон, – интересно
Всё это и мне самому.
Тем более, кое-что мне уж известно.
В каком они скрылись дому?
Пойдёмте туда. И коль будет нам надо
Поджечь этот «тайный приют»,
Чтоб точно узнать, что у них за бригада,
То дом этот тайный сожгут…»
И с этим намерением, обещавшим
Так мало хорошего тем,
Кто в доме сидел (и его защищавшим),
Направились к дому затем.
Директор был рад, что свидетелей двое
От тайны его отвлеклись:
Зачем он с Рудольфом, «в какое ночное»
Вдвоём из «дворца» подались?
Свидетели ж двое и рады подавно,
Что он ИМ вопрос не задал.
Роль проводника Карл исполнил исправно
И дом в «Клош-Персе» указал.
В указанном месте подобных строений
Стоит не одно – целых три.
В двух – будто бы ждали таких посещений
И видно всё – кто там внутри.
А вот в третьем доме они натолкнулись
На стражу, ворота, забор.
Со сторожем «пренья сторон» затянулись,
Угрозы – пустой разговор.
(Пока эти «пренья сторон» продолжались,
Рудольф в стороне всё стоял,
Как будто дела его и не касались
И индифферентен финал.)
Все четверо были могучие маги.
И видя, что слово угроз
Не стоит измятой, вонючей бумаги,
За дело принялись всерьёз.
Маргаков, как младший по рангу, силёнки
Магические применил
(Рудольф продолжал оставаться в сторонке) –
И часть той стены повалил.
Увидя, что стены у них оседают
И рушатся, стражник вскричал:
«Опасность! Нас кто-то извне осаждает!
Забор наш врагов не сдержал!...»

Тем временем роли у двух «осаждённых»,
Как раньше, распределены:
Пока Михаил был в трудах вдохновенных,
Ища новый путь для страны,
Гозанов налёг на вино Сиракузов:
«Я тоже, мол, был древний грек
(Ну как же: Платон!) и с научным тем грузом
Я шёл в славной Греции век».
И вот им сигнал: «Нас извне осаждают!»
Сначала – так «шпаги» угроз
На головы этих врагов направляют,
На силу надеясь всерьёз.
Но эти «шпажонки» врагов не достали
И натиск их не ослабел.
Тогда к отступленью готовиться стали:
К столу Михаил подлетел,
Собрал все бумаги, приборы разрушил
И все провода оборвал.
Гозанов, напрягши дрожавшую душу,
Преграды врагам создавал.
Конечно, преграды те Карл за мгновенья,
Одну за другой разрушал.
Но факт сам упорного сопротивленья
Директора не забавлял
(Лишь Руди участья не принял в атаке).
Но вот надоела игра
Директору. «Плащ» весь испачкан был в драке,
Спектакль прекратить здесь пора.
«И голос громовый из бури раздался»:
«Смерть дьяволу! Всех прикажу
Повесить, кто нагло мне сопротивлялся,
На личности не погляжу!
Откройте мне дверь!» Но в ответ – ни словечка:
Наш Миша бумаги собрал
И голос услыша, вздрогнул, как овечка –
И вихрем из дома удрал.
Когда же комиссия в комнаты дома,
Разрушив преграды, вошла –
Застала следы суеты и разгрома.
Но там никого не нашла.