За пеленой дождя

-Знаешь, - нагретые стенки чашки обжигают пальцы, - мало стать кем-то на бумаге. Ребенком там, гражданином или специалистом. Что значат черные буковки, накорябанные на разноцветных листочках?

За окном сгустились сумерки – солнце уползло за горизонт, оставив несколько лучей, запутавшихся в пушистых верхушках деревьев. Облака принахохлились вдалеке, внимая птичьему гомону. Кучевые облака. Чай стынет.

-Вот и я, - продолжаю, - целая стопка всякой фигни государственной важности в шкафу пылится. Государству с них толк. За ними же другая бумага стоит – денежная. А все одно – бумага. Заплачено за них, стало быть. И цена им бумажная. Краски и выдумки цена. А все одно.

Вздох.

- Ты бери печенье-то, бери. Помнишь, по дорогам ездим, нет-нет, да и вылезет какой-нибудь пентюх перед тобой – дурак-дураком, ни правил, ни вежливости: один гонор. И лезет вперед, на других внимания не обращая. Нешто это водитель? А проверь его – бумажки в порядке. Вот и статус у него по этим бумажкам самый что ни на есть всамделишный – водитель, значит. А так и хочется сказать, что быдло. Ну да неважно, я это лишь к слову. Печенье-то бери, ещё чаю?

Пригибается трава, пригибается в ожидании, ластясь под рукою ветра. Облака все ближе к земле, не слышно им гомона птичьего, и не видно уже – Солнце скрылось. Легкий перезвон листвы в кронах – прощание со светом.

- Раньше, много раньше, я тоже с этими бумажками носилась как наседка с яйцами. Пока не поняла, что яйца-то вареные – не будет у них ничего. Стухнуть только и могут. А когда поняла, ломка началась. Вон уже сколько лет минуло. Больно осознание пустоты. Да нет, не говори, знаю, что думаешь – но название не гарантирует наличия сути. Вот мы с тобой сейчас чай пьем, верно? Правильно, что не киваешь – это пакеты с содержимым называются чай. А самого его там сроду не было. Да и не всякий чай чаем будет – его же и собрать правильно надобно, а перед этим вырастить – и заваривать уметь. Где ж тут гарантия, что в элитной баночке с таким названием вот уж точно-точно чай есть? Разве ты его собирал? Своими руками? Разве знаешь, как крошится лист после правильной сушки? А ведь это просто чай. Давай свою чашку, я долью воды.

Вода тонкой струйкой пара вьется над очередной чашкой чая. А за окном еле слышно разбиваются об асфальт первые капли. Совсем раздосадовались облака. Темно.

- И сидишь ты после понимания в ступоре. Словно зрячий в комнате без света. Где выход? Непонятно. Но твердо знаешь, что он есть. И обидно, что ты вроде бы видишь, да только больше натыкаешься на всякое острое и непонятное в поисках. А найти не можешь. Комната-то незнакомая. Большая больно. И рядом столько народу сидит – не двигается. Им спокойно, они же зрячие. Бумажка есть у каждого, где это написано. Но не двигаются. Сидят. Все сидят и каждый по отдельности. Кто повыше, кто пониже, кто вообще под стол забрался, а кто и на люстре повиснуть сумел. Счастливые.

Частит перестук, капель не счесть – пеленою идут, вместе с ветром траву лаская.

- А я не уверена. Не уверена, что зрячая. Пока выход отыскать не сумею, как смогу убедиться в этом? Если солнца не вижу. Значит, должна суметь и увидеть. Верно? Улыбаешься. Тоже правильно, горевать без толку – действовать надо, даже если руки в кровь разбиты, коленки ободраны, тело все ломит от поисков. Но дверь найду. Выйду из комнаты.

Дышит за окном земля, неслышно, но ощутимо вздыхает, влажно шевелится. Поднимается стеною туман в лесу. Дышит земля.

- Не нужны тогда мне бумажки, если солнце увижу..., - запинаешься, из чашки прихлебывая. Путь непростой. И поняли ли тебя? – Тогда я сама пойму.

Улыбка спокойная, знающая.

- Поймешь, что Человек?

Ночь за окном. Темная-темная. А на той стороне планеты ослепительный день. Дышит земля, молчат птицы, трава отряхивается от цепких капель. Пусть сейчас на другой стороне планеты. Но день есть. Всегда. Остается лишь улыбнуться.

И кивнуть в ответ.