Человек-барометр

"Из всех "я", составляющих нашу индивидуальность, самыми существенными для нас являются далеко не самые явные. Когда болезнь положит их в конце концов, одно за другим, на обе лопатки, во мне останутся еще два или три таких персонажа, обладающих большей жизнеспособностью, чем прочие, прежде всего некий философ, который бывает счастлив, лишь когда открывает между двумя произведениями, между двумя ощущениями что-нибудь общее. Но последним из них, - я спрашивал себя по временам, - уж не явится ли человечек, очень похожий на того капуцина, которого выставлял у себя на витрине комбрейский оптик для предсказания погоды и который, снимая капюшон, как только показывалось солнце, снова надевал его, когда собирался дождь. Эгоизм этого человечка мне хорошо известен; я могу задыхаться от приступов астмы, которую способно успокоить одно только наступление дождливой погоды, ему нет до этого никакого дела, при первых каплях дождя, с таким нетерпением ожидаемых мной, у него пропадает вся веселость, настроение портится, и он насовывает капюшон себе на нос. Зато я уверен, что во время моей агонии, когда все мои другие "я" будут уже мертвыми, если блеснет луч солнца, меж тем как я буду испускать последний вздох, этот барометрический человечек почувствует себя как нельзя лучше, сдернет свой капюшон и запоет: "Ах, наконец-то погода хорошая!"

(Марсель Пруст. Пленница)


Ну вот и все. Я, кажется, прошел
Ту точку, за которой только убыль:
Редеет альтер-эго дружный хор,
Как в пасти старых псов редеют зубы.
И как бы ни разнилась ваша масть
(И ваша дерзость как бы ни дразнилась),
Из вас любому суждено упасть
В неумолимое старения горнило.
Я помню всех. Слегка глаза прикрыв,
Взор бросив к прудику с аллеей,
Я вижу: парк, вода, обрыв,
Закат июльский надо всем алеет.
Но не пейзаж влечет меня туда,
Не этот список обстоятельств места,
А ваших лиц и взглядов череда...
Я помню каждого — от жеста и до жеста.
Из вас здесь каждый мною был не раз,
И каждым быть не раз мне приходилось.
Хотя иные из числа проказ,
Чинимых вами, навлекли немилость
На вашего покорного слугу
(Одновременно, впрочем, и патрона),
Я память обо всех вас берегу
И всех в воспоминаниях затрону.
Юнец, в кармане прячущий тетрадь,
Украдкой оставляющий заметки.
Любовник, утоливший свою страсть
(Но, как ни жаль, его черёды редки).
Трудяга, рвущий день-деньской
Обрыдлую мозолящую лямку.
Поэт-лентяй, взрыхляющий с тоской
Неплодотворную стихов делянку.
Изобретательный на диво лжец,
Чьей ложью сыты все, а он всех боле.
И обделенный голосом певец,
Фальшивящий диезы и бемоли.
Румяный критик, балагур и фат
В одном лице (насмешник толстопузый).
И пьяница, бутылке друг и брат,
Крепящий с нею ежедневно узы.
Ворчун, брюзга по поводу и без.
Энтузиаст, новинок обожатель.
И ретроград, отринувший прогресс.
И футурист, традиций низвергатель.
Зануда, всех придирчивей придир,
В глазу бревна сучок нашедший.
И хохотун, гуляка и жуир,
Пучиной свар влекомый сумасшедшей.
Вы все мне дороги — чем дальше, тем сильней.
Без каждого из вас не быть мне мною.
Но на дороге уходящих дней
Вас застилает время пеленою.
И вы уходите. Времен размерен ход,
Всех альтер-эго ест мой жадный фатум.
В забвенья вихре сгинут фат и мот,
Исчезнут завсегдатай и глашатай.
И лишь тогда, когда жестокий шквал
Бурь Хроноса парк с прудом обезлюдит,
Когда огарок жизни, куц и мал,
Оставлен мне к дожитью будет,
Когда уж изготовлено снять влёт
Жизнь враз и вмиг косою Сухорёброй,
Один из вас тогда ко мне придёт
С смущённым взором и улыбкой доброй.
Тот незаметный, скрытный, никому не зрим,
Под капюшоном спрятанный, с улыбкою беспечной
Двойник-барометр (уж сколько раз мы с ним
Из-за погоды ссорились извечно).
Тут не до ссор. Скажу уж без прикрас:
Я с ним, а он со мной, и все мы вместе.
Последний он из всех, последний я из вас...
Простимся же с улыбкою сердечной.
Я в дождь издам последний стон
Свой, он же, по погоде
Одетый в плотный капюшон,
Прибавит: "Вот и на свободе..."