Комсомольский прожектор! Ч. 16 роман

ПОСТОЯННОЕ МЕСТО ПУБЛИКАЦИИ:http://stihi.ru/2012/12/17/11039

ВОЗВРАЩЕНИЕ К ЖИЗНИ! ПОЛЁТЫ! ТАТЬЯНА НА  АЭРОДРОМЕ!

   Я торопил своих врачей  с выпиской, так как в Обкоме ДОСААФ уже начались занятия будущих лётчиков. Я надеялся выйти из  больницы до Нового года, но пришлось Новый год отмечать в больнице, хотя и с весёлой компанией моих «сокамерников» и девчонок из Пятьсотвесёлого, а так же  двух сестричек Леночки и Катюши во главе с Татьяной. Больные из моей … да и не только из моей палаты мне завидовали дикой завистью моей компании, а дежурная медсестра устала выглядывать в вестибюль подвала для встреч, чтобы у меня не было  передозировки «целебным» портвейном, как назвал его Эдик.
   Приходя ко мне после Нового года, Татьяна как-то невзначай упоминала, что к ней «подбивает клинья» мастер её Литвинов. Я поинтересовался, женат ли он и она подтвердила, что в том-то и дело, что женат и ребёнок есть… Я усмехнулся на это, а Татьяна… нет, потупив взгляд и опустив  со вздохом голову. У меня что-то шевельнулось в душе больно, больно! Это было первое осознанное и осязаемое чувство ревности. Татьяна была на шесть лет старше меня, хотя возраст скрадывала её  точёная, как игрушка фигурка. Мастер Литвинов был где-то её возраста, а может быть и постарше – под тридцать лет. Чего же ему не хватает? Решил налево? Так он ещё в комсомоле и можно с ним поговорить серьёзно! Из больницы меня выписали по моим просьбам досрочно, но я ещё должен был месяц лечиться  амбулаторно. Однако я взял все справки и вышел на занятия в Обком ДОСААФ, догонять упущенное, так как стоял вопрос о моём отчислении. В начале апреля нас уже выводили в лагеря на спортивный аэродром в  рабочий посёлок Среднюю Ахтубу, где я по превратности судьбы уже прыгал однажды   в пятнадцатилетнем возрасте с парашютом, впервые его увидев вблизи. Никак я не мог предполагать, что через три года буду на этом аэродроме  сам летать. Но  чего мне это стоило? Другой вопрос!
Пока я учился, находясь на больничном,  переписывая  пропущенные лекции у Вити Шейкина, жизнь в общаге шла своим чередом и чудеса происходили, чуть ли не каждый день. Соревнование за лучшую комнату без меня заглохло и в общежитии пошёл такой же «бардак»! 


ОЧКО!!! ПРАВДА,  ХОТЬ И ПЕРВОГО АПРЕЛЯ!-горький юмор.

       В нашу комнату попали нормальные ребята, а в соседней подобралась «блатота» от которой начальники колоний видимо  просто избавились, чтобы они не портили атмосферу в их учреждениях. Пили они беспробудно, играли в карты по трое суток без перерыва и при этом дрались ужасно – до полусмерти, но к врачам, а тем более к милиции не обращались.
Один из них добыл где-то травлёный спирт с химзавода, «ужрался» и сдох. Родственников его никто не знал, сообщать было некому и   хоронить его тоже никто не собирался… Утром сообщили, что он в морге.  Двое из комнаты были очень сильно расстроены известием, потому что он им был должен: одному – карточный долг,  у другого  неоднократно брал - на бутылку…
Поскольку причина была, послали одного за бутылкой, сели, помянули при чём у нас «сердобольных», то есть из нашей комнаты попросили  «взаймы без отдачи»  яиц  на закуску – мол «другана» помянуть. Ну, мы нехотя дали им десяток  яиц, вроде как в счёт поминок и забыли о них – о яйцах и соседях. Когда давали яйца,  кто-то из наших поинтересовался:
-Не туфту вы гоните в честь первого апреля?
-Да-ну! Кто ж такими вещами шутит? Крест на пузе химическим карандашом!
Прошло может быть час или меньше и вдруг слышим за стенкой бешенный рёв в несколько глоток. Мы открываем дверь своей комнаты и слышим рёв ещё сильнее, потому что дверь соседней комнаты открыта в коридор. Мы подходим к этой двери и видим, что кто-то стоит в ней спиной к нам,  войдя в комнату, а находящиеся в комнате за столом и на кроватях, вытаращив глаза орут. Когда  стоящий  спиной обернулся к нам… нам тоже захотелось заорать, но сдержались, удивлённо переглядываясь. Это был «покойник», которого только что поминали…
Он стоял на полусогнутых ногах и весь трясся. Глаза его были не совсем нормальными, но больше удивлёнными от такого приёма «сокамерников», как они называли друг друга. Наконец-то они успокоились и один осмелился промолвить:
-А..а…а мы тебя только что помянули…
-А мне оставили  с-с- суки?- стуча зубами прорычал он.
-Так мы же не думали…
- Ну, сгоняйте! Я задубел среди жмуриков в моргушке!
-Да мы  в долг заняли чтоб тебя помянуть… по- человечески!
-А меня по -человечески встретить  с того света вам за падло? Я воскрес! Ну… ну… ну хоть одеклон у кого есть?
-Ну, раз воскрес, ладно! Я жертвую! -  сказал один, доставая флакон  одеколона из  тумбочки.
«Покойник» вытряс содержимое в стакан и выпил не разбавляя, запил из чайника и сел, часто дыша, откинувшись к стенке, с облегчением закурил. «Сокамерники», да и мы стали его осматривать. Несмотря на лёгкий морозец на улице, наш «покойник» был одет в какую-то «бомжовую»  одежду на голое тело и даже войлочные ботинки были на босу ногу.
-Ты где так приоделся?- спросили его свои.
-Да я как очнулся, как поднял там хай! А моргушники пьяные, но  перепугались. Я говорю где одежда? Они говорят в топке сожгли. Дали  мне какие-то лохмотья со свеженького жмурика, а я и тому рад, лишь бы копыта утащить оттэда… А вот очнулся я… как?. Лежу… сначала я почувствовал, что замёрз…. Нет! Сначала я почувствовал, что мне подошву левой ноги страшно печёт. По улице шёл, вроде холодно было не пекло. А теперь вот опять,  как тогда печёт!..
«Покойник» скинул с ноги бомжовый  войлочный ботинок и задрал к себе на колено левую ногу, подошвой к себе.
-Во!- воскликнул он, - Глядите! Номер! Ого-го-го! Двадцать один! Очко-о-о-о!- заорал он. – Гляньте! Ляписом номер выжгли на подошве! Вот с-суки!
-Так что ж ты ругаешь их? Если б не номер, может и не проснулся бы!- сказал один «сокамерник».
-Да! - поддержал «покойник», - День рождения у меня сегодня! Какое число сегодня?
-Первое апреля!- подсказали ему.
-О! Так что? Может это всё шутка? Да, нет! Вот же номер! Двадцать один! Очко!!!
-Была бы тебе шутка, если б ты под нож в анатомичку попал!- сказал один «сокамерник».
-Ага! – поддержал «покойник», - Повезло! Они так паскудно зашивают! Прямо через край! Я бы им руки поотрывал… потом…
«Сокамерники» хохотали  сгибаясь в три погибели, а наши,  вздохнув,  пошли  назад в нашу комнату. Жалко - яйца напрасно пропали. Нам ещё неделю жить до получки…      

СЛАДКИЙ МОМЕНТ ОПЬЯНЕНЬЯ ЛЮБОВЬЮ!

    А вот меня в начале апреля забирали в лагеря. Начинали всё с парашютной подготовки и с наземной лётной. Домой отпускали только на воскресенье. Лицо моё и руки постепенно приходили в норму и все удивлялись, что у меня не осталось на лице и руках рубцов. Я был настолько в растрёпанных чувствах, что в пору было хоть разорвись. И в общежитие надо, где без бутылки не обойдёшься. И к Татьяне надо…В субботу к вечеру я приезжал к Татьяне, ночь и день посвящал ей, а в воскресенье к вечеру приезжал в общежитие, ужинали с «сокамерниками», рассказывал им про плёты, делал фотографии до поздна, а утром рано уезжал на аэродром. Были обиды на меня у сестрёнок: Лены и Кати и у девчонок из Пятьсотвесёлого. Татьяна была против того, чтобы идти в гости в Пятьсотвесёлый вместе со мной. Там только её тёзка – Татьяна с моей автоматической линии, знала о нашей связи. Но,  если появиться в Пятьсотвесёлом вместе, то все будут знать в цеху, а особенно в «Заточке». А там, я так понял, Татьяна стеснялась своего неравнодушного мастера. А может быть того, что я намного моложе её…А скорее всего – и того и другого! Так думал я.
    Однажды Татьяна предложила мне на майские праздники выбраться на природу. А чего нам выбираться? Прямо выйдя из двора, пройдя по склону Мечёткинской  балки, руслу Мокрой Мечётки,  в сторону Волги, подальше от людей, поближе к воде и всё! Перед нами Волга, бушующая стоками из шандор Волжской ГЭС, вокруг весенняя, ещё не опалённая волгоградским солнцем трава, покрытая лимонно-жёлтыми вспышками цветов одуванчиков,над ними возвышаются, как стражи, нежно-голубые ирисы с острыми пиками фиолетовых бутонов, а над нами нависли лозы цветущего шиповника с жужжащими пчёлами и шмелями! В голубом небе насмешницы чайки, подглядывая за нами, бессовестно хохочут, а мы…

Розовым цветом облит куст шиповника!
Пчёлы, шмели монотонно жужжат!
В травке зелёной в объятьях сплетённые
Наши тела под цветами лежат!

Это тела на траве под шиповником!
Души витают сейчас в облаках!
Будто бы чайки  порхают не ведая
Сколько минут и часов на часах!

Сладкий момент опьяненья любовью!
Души покинули вдруг телеса
И устремились в таких же объятьях
К солнцу, в зенит, в облака, в небеса…

Л.КРУПАТИН, МОСКВА, 2010 г.

Шумит водяная масса сброса весеннего паводка волжской воды из водохранилища-Волжского моря на нижний бьеф - в Волгу. Водяная пыль от ГЭС долетает до нас, а мы сидим обнявшись и наблюдаем за рыбьими тушами осетровых пород, выпрыгивающих из воды, пытающихся взобраться по водопаду вверх. Им неизвестно, что в плотине сделан рыбоподъёмник для страждущих отложить в верховьях Волги икру для продолжения потомства. Попадают конечно и туда некоторые из них, но основная масса рыбы лишена этой тысячелетиями обусловленной природной возможности.
      А мы с Татьяной не лишены природной возможности утонуть в прелестях весны и близости друг друга. Мы под нависшими цветущими кустами  шиповника, закрыты от посторонних глаз и прямых лучей солнца. Мы утопаем в аромате цветов шиповника, а пчёлы старательно исследуют каждый цветочек. Жужжания пчёл и шмелей нам неслышно из-за шума множества водопадов из водосливных  шандор плотины ГЭС. Так не хочется вспоминать о том, что завтра опять я буду со своими собратьями-курсантами сидеть на аэродроме под раскалённым тентом из брезента и дыша степной пылью, ожидать своей очереди вылета, поглядывая на бочонок с питьевой водой, которую пить нам во время полётов запрещено, можно только рот полоскать, так как от воды человек слабеет, а у нас перегрузки на пилотаже, от которых в глазах темнеет.Кто пьёт, у того темнеет раньше, а надо видеть приборы. Да и землю иногда видеть не вредно...
      Сейчас со мной губы Татьяны и все остальные её прелести. Мы купаемся друг в друге… А завтра будет завтра!

НАЧАЛО ПОЛЁТОВ!

    Начинались полёты с наземной подготовки, ну и пытались из нас сделать военных людей, хотя это было не на первом плане у наших командиров. Был у нас курсант Кондратьев у которого всегда всё получалось не так как положено и всё это кончалось для нас большой «хохмой», для комадиров  «головной болью», а для него постоянными нарядами вне очереди. Но мы от него тоже далеко не ушли, так что на его примере расскажу про нашу жизнь на аэродроме.
 
КОНДРАТ И ЗЛОПОЛУЧНАЯ ШИНЕЛЬ! Юмор
      Был среди нас курсант Кондратьев- «хохмач» по жизни, но всё это он делал не специально- так получалось. Прибыли в лагерь, получили постель, получили обмундирование. Кому досталась слишком  длинная шинель разрешено было подрезать на четверть ниже колена. Кондратьев, которого мы звали «брат Кондрат» или просто  «Кондрат», одел шинель, она ему была до самых каблуков. Он нагнулся, отмерил пальцами четверть ниже колена, отметил, положил на кровать и отрезал. Кто-то позарился  на  большой кусок сукна:
-» Можно отрезать на «суконку» - сапоги чистить, блеск наводить?».
Кондрат подумал, сказал:
»Пять сигарет за суконку!»- и тут же кусок растащили.
Кондрат одел шинель, подпоясался ремнём… в казарме наступила тишина, а потом хохот, похожий на грохот чуть не обрушил крышу. Кондрат сначала улыбался, но подошёл  к старенькому трюмо возле дневального и улыбка неловко сползла с его лица. Шинель была почему-то на четверть выше колен, а ремень перетягивая талию оттопыривал короткие её концы в стороны, как юбка  балерины(пачка, говорят, называется).
Подготовились, команда строиться. Построились. Фотограф Обкома ДОСААФ  снимает для фотогазеты. Командир  эскадрильи идёт перед строем осматривает скользящим взглядом, говоря:»Обмундирование это казённое, т.е. государственное имущество за сохранность и состояние которого вы несёте ответственность… - и вдруг осёкся, дойдя до Кондрата!
   -Это что за мини-юбка? Курсант Кондратьев! Выйти из строя!
Кондратьев вышел. Командир подошёл, даже на одно колено опустился… Да не перед Кондратом, а   перед изуродованной шинелью, взял даже в руку её обрезанный край, вроде не веря глазам своим. Мигнула вспышка фотографа, запечатлев «исторический момент»…
-Я спрашиваю! Это что за мини-юбка? Вы что,  танец «маленьких лебедей» нам танцевать будете? Отрезанное подшить и так носить! Ясно?
-Нет…- отвечает Кондрат.
-Отвечать-есть! Ясно?
-Нет…
-Почему?
-Тот кусок на «суконки» порезали…
-Собрать, пришить и так носить! Ясно?
-Нет!
-Отвечать – есть!
-Никак нет, товарищ командир, ими уже сапоги почистили!
-Вот какие есть, такие пришить и носить, чтоб другим неповадно было!
Из строя кто-то говорит:»Тогда пусть сигареты вернёт!»
    Командир вдруг понял смысл сказанного:
-Так  вы за сигареты государственное имущество разбазарили...? Это же уголовная статья! Дисциплинарный батальон! Мой приказ выполнить, шинель восстановить и завтра после завтрака я везу вас лично в город на гауптвахту на 15 суток! Тем кто брал «суконки» за сигареты – по пять нарядов вне очереди на самые штрафные работы, площадки под самолёты бетонировать!»
Кондрат всю ночь сшивал грязные, со следами солдатского гуталина суконки через край чёрными нитками, т.к. других не было.
Утром после завтрака построение. Кондрат вышел последним. Он даже на завтрак не ходил,
дошивая последние лоскутки. Он вышел из казармы, наступая на концы своей изуродованной шинели- лоскутки  со следами гуталина подшиты через край чёрными нитками…
Командир остановил его перед строем, посмотрел сокрушённо и сказал качая головой:
-Как Феликс Эдмундыч Дзержинский…-имея в виду длину шинели, а из строя кто-то подсказал:
- …после проведения раскулачивания!- и строй закачался от хохота.
  В город командир повёз Кондрата на «губу» в шинели выданной каптенармусом во временное пользование.  После обеда они оба вернулись и Кондрат под всеобщий хохот рассказывал в курилке:
- Комендант чуть со стула не упал! Какой ещё Обком ДОСААФ? Может вы ещё юных натуралистов привезёте на гауптвахту?
А комэска ему говорит:
-Каких натуралистов? Этот оболтус  на самолёте летает над  вашей головой!
-Да пусть хоть в ступе на метле летает, а у меня нет такой воинской части-ОБКОМ ДОСААФ!
ВОТ ТАКИЕ МЫ «ЗАСЕКРЕЧЕННЫЕ» БЫЛИ! И ЮРА ГАГАРИН ИЗ НАШИХ РЯДОВ БЫЛ!
ПОСТСКРИПТУМ: "Вышли из двери комендатуры комэска и Кондрат, стоят на высоких ступеньках. Меня, говорит Кондрат, смех разбирает, а комэска дрожащими руками достаёт пачку сигарет из кармана. Смотрит, а там последняя сигарета. Достаёт он её из пачки дрожащими пальцами и роняет на ступеньки. Он нагибается, чтобы поднять её, а сигарета скатывается на следующую. Он переступает ниже, нагибается, а она скатывается ещё ниже. Комэска ещё переступает, но нога у него соскальзывает и он падает, кувыркаясь по ступенькам. Эх, Фантомас!- говорит мне Кондрат, - Знал бы ты, каких мне сил стоило, чтоб не рассмеяться! Но тут комэска вскрикнул и встал на одну ногу. Я испугался, подбежал к нему, хотел взять его под руку, а он отшатнулся от меня и послал меня... сам знаешь куда!Пошли мы по тротуару. Он идёт хромает, а я следом. Он достаёт кошелёк, видимо сигареты хочет купить, а там пусто. Идём дальше к остановке автобуса. Проходим кафе. Стукнула мне в голову шальная мысль и говорю: "Товарищ подполковник. А у нас есть серьёзный повод - по сто пятьдесят коньячку! И сигарет заодно купить...У меня деньги есть! Я угощаю!
-А что за повод? - спрашивает комэска.
-За счастливое окончание нашей с вами эпопеи.
-За какое счастливое?! - орёт он, а в голосе слёзы.
-За то, что вы ногу не сломали!- ору я в ответ, - Ведь могло быть хуже!
Вздохнул он... посмотрел на кафе, переспросил:
-Угощаешь? Конечно с тебя причитается. Только курсантам не трепи языком...
-Клянусь! - сказал Кондрат и первый направился в кафе".
Кондрат рассказал мне это по-секрету! Я Вам тоже по-секрету..."

ТАТЬЯНА НА АЭРОДРОМЕ!.

         Татьяна  неоднократно заводила разговор о том, чтобы приехать ко мне в гости и посмотреть, как я летаю. Я категорически был против, потому что я там не смогу ей уделить внимания, это во-первых, а во вторых… дела лётные у меня шли  очень плохо.
      Я прошёл Врачебно-лётную комиссию без заминок. Даже впервые услышал о том, что у меня телосложение атлетическое. Особенно спортом заниматься не приходилось, но разгрузка железнодорожных вагонов – это была моя неотъемлемая часть жизни с 15 лет, когда я поступил в ПТУ и постоянно в праздники, выходные и так в ночное время, поскольку я знал такие «злачные» места на железной дороге и  имел связь с работниками разгрузки-погрузки.
Занятия начались, без отрыва от производства, а после окончания экзамены и с первого апреля с отрывом от производства на парашютную подготовку, прыжки и начало полётов. При распределении по экипажам мне здорово не повезло: мне инструктор достался- женщина. Она лётчица из спортсменок и командир звена тоже женщина из спортсменок-её подруга.
Звать нашу инструкторшу было Валя. Длинная, худая, злая часто допускавшая матерные выражения. Меня она сразу выделила из всех, потому что, если она что-то говорила, особенно что-то плохое из разряда нравоучений, то смотрела на меня, как на источник всех бед, хотя я в общем-то повода не давал. Может быть её зае…ло то, что я был тогда коммунистом уже с апреля этого года, потому что был на заводе Начальником Штаба  «Комсомольского прожектора», и мы бичевали  на заводе все недостатки невзирая на ранги и чины.
    Едва мы с Валькой садились в самолёт, сразу в задней кабине слышался её визгливый голос и был такой визг, что было слышно без наушников при работающем двигателе. Разговаривала она  со мной по радио только матом. Если допускал ошибки в воздухе, она била ручкой управления по коленям, поскольку управление передней и задней кабины спаренное. Мои ребята и в шутку и всерьёз мне говорили, что Валька от меня чего-то хочет. Она была старше меня лет на пять шесть и не думаю, что она что-то имела ко мне в том плане, хотя была разведённая. Да кто же такую стерву выдержит! Она однажды даже сказала, что в доску разобьётся, но я летать не буду. К этому времени я уже тоже дошёл до того, что отвечал ей матом, тем более, что большинство ребят уже вылетели  самостоятельно и я в нашем экипаже остался последним не вылетевшим. В эскадрильи остались единицы не вылетевших, самых тупых, никчёмных и я среди них. От унижения я уже начинал звереть.
  И вот тут вечерком принесла «нелёгкая» ко мне в гости Татьяну… Меня вызвал на КПП наш дежурный, хотя к нам на аэродром можно было пройти беспрепятственно со всех сторон, кроме лицевой, со стороны посёлка.  Она уже знала с моих слов, что у меня новая кличка появилась на аэродроме: Фантомас, потому что постригся наголо и был похож на героя тогдашнего бестселлера Фантомаса.
    У нас был один наглец в эскадрильи по имени Валера по кличке "бегемот" потому что он был толстый, как бегемот, домашнего откорма и хамил за столом выхватывая из общей  тарелки по три котлеты и те кому не хватило не связывались с наглецом, опасаясь его массы. А я связался и так его кинул в палатке, что он пробил спиной настил, на котором были постели и так плотно улёгся на землю, уплотнённый с двух сторон постелью с матрацем, что не мог оттуда выбраться. Ребята хохотали и никто не пытался ему помочь, а он лежал и кричал:
-Грёбаный Фантомас! Помоги! Клянусь больше не буду!
-Извиняйся за слово «грёбаный»!
-Извиняюсь! При всех извиняюсь, Фантомас!- и я вытащил его. С тех пор меня ещё больше зауважали ребята и закрепилась кличка –Фантомас.
Дежурный ошарашенный, прямо сказать, невозможно сексуальным видом Татьяны, из дежурки заорал:
-Фантомас! На выход!
  Я удивился, хотя немного обрадовался, увидев Татьяну. Она выглядела так, что ребята из палаток повылазили, как суслики из норок и «лупали» на неё глазами, не соблюдая никакого приличия. У неё была белая миниюбка с гипюровой кофточкой при невозможном декольте, а показать-то было чего! Валера – бегемот заорал:
-Фантомас! Это не мадам, а гитара итальянская!Приглашай!Мадам!У нас самолёты есть и ещё кой-чо!
  Я вскипел и хотел вернувшись дать Валере в морду, но Татьяна враз погасила мою вспышку. Она повернувшись к Валере и прищурив презрительно один глаз, с приблатнённым жаргончиком ответила:
-А ты уверен, что я клюну на «кой  чо!», несчастный! Ты поговори с  Фантомасом! У него с запасом!
  Наши курсанты от хохота попадали в палатки и даже я засмеялся, обняв прилюдно и чмокнув Татьяну в щёчку. 
Дело было перед ужином и я  попросил её погулять пока в посёлке, а через часика два подойти в конец лесопосадки. Татьяна выглядела как-то загадочно, как будто чего-то хотела сказать, но не могла.
     До захода солнца мы успели с Татьяной отвести душу на моём солдатском одеяле и даже нарвать в пилотку чёрной смородины, но комары начинали звереть. Я предусмотрительно брал с собой мазь от комаров и она немного помогла, а потом я предложил Татьяне идти на реку и купаться, спасаясь от комаров. Татьяна возразила, потому что не взяла с собой купальник. Я брал с собой из лагеря гитару, потому что Татьяна неплохо играла, в отличие от меня. Я очень завидовал Вите Шейкину, который как и я, совершенно не имел слуха, но по нотам, с  великим трудом выучил на гитаре Полонез Огинского и Танец Маленьких Лебедей. Больше он ничего не играл! Но это он играл классно, и никому из наших курсантов не надоедало слушать! Царство ему небесное! И светлая Память! Погиб по вине врачей, а не в результате аварии. Я предложил пойти на мост, может быть там ветерок разогнал комаров, а мы поиграем на гитаре. Татьяна согласилась. Пока шли на мост к реке, она как-то искоса на меня поглядывала, но я подумал, что это потому что соскучилась. На мосту комаров было меньше, но всё же были и я предложил выход:
- Давай заберёмся в воду и комары  нам нипочём!
-Да ты что?  У меня же нет купальника! Потом буду с мокрой задницей!
-Да мы будем без ничего купаться! Кто нас ночью увидит? Только одежду на дерево повесим, а то у нас один курсант купался с девчонкой ночью без ничего, а приблудный щенок утащил её одежду полностью…
   Татьяна засмеялась:
-И как же она домой шла?
-В его гимнастёрке с золотыми погонами! Но если бы домой! Она на квартире жила у бабки, а та её «застукала» при возвращении и подняла скандал. Пришлось курсанту без гимнастёрки бежать в расположение  аэродрома, а бабка утром принесла гимнастёрку командиру!
-Ну и дела у вас!- смеялась Татьяна, - Ладно уговорил! Но не будем повторять чужих ошибок! Спрячем одежду и гитару на дереве.
  Мы  купались, ласкались, целовались! Её податливое, красивое тело было почти невесомо в тёплой, как парное молоко воде. Груди её, нежно дразнили мою грудь и лицо… Я блаженствовал! Татьяна тоже. Но меня не оставляло чувство, что она хочет что-то мне сказать, но не знает, как это сделать…
   Сколько времени мы купались я не знаю. Выходили из воды в тень моста, куда не достаёт свет уличных фонарей, обнимались там и опять прыгали в воду, спасаясь от комаров, но комары уже были не так активны,  как  вечером и мы стали собираться  идти назад к аэродрому. Я вспомнил, что в кустах лесопосадки спрятано моё одеяло и его надо не забыть забрать, проводив на автобус Татьяну.   
  Мы шли домой по центральной улице. Небо уже светлело на востоке. Кукарекали первые петухи, изредка взлаивали собаки.
. Татьяна тихо заиграла на гитаре мою в то время «коронную»: «Они любили друг друга очень …»,  а я, естественно запел. Когда песня закончилась тем, что молодой пилот со словами: «Ах, что ж не любишь, ну и не надо!- Он перед смертью прошептал!»  – Татьяна спросила: А если бы я тебе изменила? Ты бы, наверное,  сам бы меня убил? Да?  – и смотрела на меня с искренним не шуточным любопытством.
  А я с шуточным «выдрёпом» сказал:
-И тебя и себя!
    Однако у меня что-то дрогнуло внутри и я,  развернувшись к Татьяне,  и глядя  ей в глаза,  всерьёз задал вопрос:
- А почему ты спрашиваешь? Наперёд зондируешь, или уже сумела с кем-то изменить?
-Да уж нет, мой котёнок! – ответила она серьёзно, - Я вот думаю, а к чему нас это приведёт? Ведь нет у нас с тобой будущего. Восемь лет  разница в возрасте – это много!.. Тебе нужно семью создавать, детей клепать, а у меня детей не будет. Я после аборта почти сразу в тюрьму пошла и там сильное воспаление перенесла…
     И вдруг меня осенило! Вот о чём хотела со мной поговорить Татьяна! Вот что значили её вопросительные взгляды! Видимо речь идёт о «взвешивании на её весах» меня и того мастера… Лавренюк, что ли его фамилия…
-Я тебя понял! – сказал я, - Мастер поставил вопрос ребром? И ты не знаешь,  как отвязаться от меня?
-Да ты что? Котёнок! – бросилась ко мне на грудь Татьяна,  но тут же обмякла и заплакала.
-Не котёнок я!- сказал я грубо и отстранился.
-Ну, Фантомас, мой миленький! – рыдая промолвила она,  - Но я правда не знаю как мне быть! Он уже развёлся  с женой и ходит за мной по пятам.   
-Ты же сама говорила, что на чужом несчастье счастье не построишь!
-Да он тоже не от добра бежит! Там всё не так просто! Тёща заколебала его, а жена поддерживает! Совсем кислород перекрыли! Он-то мужик не испорченный!
   Меня покоробило от того, что она его защищает, а главное, она уже всё про него знает! Значит встречаются! Уж не знаю до какой степени, но встречаются, беседуют! Сердце у меня колотилось в  грудную клетку, как молот!
   Мы подошли к автобусной остановке, присели на скамейке. Я совсем забыл об осторожности. За лесопосадкой был наш лагерь аэродрома, а по оживлённой автотрассе мог проехать и патруль. Но я взял гитару и с остервенением заиграл испанской восьмёркой перебирая лады на трёх аккордах запел:
-Они любили друг друга очень! Хотя и были ещё детьми!- я пел с издёвкой, сарказмом, цинично, -
-И часто, часто порой встречались! И го-во-ри-ли о любви!
Семнадцать лет ему минуло, служить он в лётчики пошёл!
Летать всех выше! Под звёздной крышей себе забаву он нашёл!
Вот год прошёл! За ним полгода! Прислал письмо ей в ту весну!
Писал он ей, что я приеду, приеду крепко обниму!
Ему в ответ друзья писали! Его товарищи – друзья!
Они писали, со злобной шуткой, что она бросила тебя!
Ах, что ж не любишь? Так и не надо! Я всё равно тебя люблю!
Но что ж мне стоит подняться выше и сделать мёртвую петлю!
На высоте трёх тысяч метров пропеллер жалобно стонал:
Ах, что ж не любишь? Так и не надо! И на петлю штурвал нажал!
А самолёт всё ниже, ниже! Раздался взрыв, пропеллер стал!
Ах, что ж не любишь? Так и н надо! Он перед смертью прошептал!
  У меня по  щеке скатилась неожиданная слеза. Татьяна, сидя рядом, со страхом смотрела на моё искажённое злой иронией лицо, смахнула мою слезу ладошкой, схватила меня двумя руками за голову, развернув моё лицо к себе и прокричала:
-Как я люблю эти злые губы! Как я люблю, когда они улыбаются! Котёнок! Милый! Фантома-а-с…– и прильнула к моим губам своими горячими губами, но я вырвался и продолжил, так же со злобой петь дальше:
-Друзья узнав, похоронили! Пропеллер стал ему крестом!
И часто, часто на той могиле девчонка плакала о нём!
Она лежит  и горько плачет! И слёзы режут ей глаза!
Проснись, проснись ты, мой милый мальчик! Всё это сделали друзья!
Раз ты погиб! И я погибну! Сказала девушка любя!
И в тот же вечер в поток могучий с обрыва бросилась она!..
   Я услышал визг тормозов, останавливающейся машины. Увидел, что проехав остановку, затормозил военный ГАЗ-69.  Из него с любопытством выглядывал какой-то офицер, звание было мне не видно. Он включил заднюю скорость и сдал назад. Я увидел, что это майор ракетчик. Татьяна что-то сообразила и быстро подбежала к машине вплотную и радостно спросила:
-Извините, пожалуйста, а вы назад не скоро поедете, а то автобус долго ждать, а срочно надо в  Волжский?
  Майор расплылся в улыбке и сказал, глядя прямо в её декольте и зардевшись румянцем:
-Ну,  мне в общем-то нетрудно такую даму быстренько доставить и вернуться!
-Ой! Большое вам спасибо!- воскликнула она и побежала назад ко мне.
-Всё пока! Я жду тебя в субботу вечером! У Ленки День рождения! Она приглашала отметить! Не расстраивайся ! Всё будет хорошо! – и  чмокнув меня в щёку побежала к машине.
  Я глянул на часы и понял, что сейчас в лагере будет подъём. Мне ещё надо забрать одеяло из лесопосадки. А у меня сегодня последний полёт с Валькой, которая хочет меня списать с авиации в солдаты. Голова у меня шумела от бессонной, активно с нервными потрясениями,  проведённой ночи. 
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ: ЧАСТЬ 17.  ЕСТЬ ЛЮДИ, КОТОРЫМ ВСЮ ЖИЗНЬ БЛАГОДАРЕН!
 ПЕРВЫЙ ПОЛЁТ!..http://stihi.ru/2012/12/17/11391