Обрубок. Мёртвая дорога. Россиюшка

      

             " Могут русские возродиться
               Только лишь на русских костях".
                Юрий Солонин.

 ОБРУБОК.


Скрипела дорога в рассветном тумане белёсом.
Мать сына ждала, и предчувствие длилось беды.
Гроздьями стаи ворон по берёзам –
Осени  злые плоды.

Мать Бога молила: « Спаси и помилуй
Грешного Твоего раба!»
Дням проходить, будто нищим по миру.
Дряхлых плетней городьба.

Зябнет околица…Дали…
Кто ж там? Впотьмах…Одинок…
Глаза матери – ждали.
Губы шептали: « Сынок!»

1
   
Рассвет заплутал, затерялся полями.
Мать сына ждала – через миг постучится.
Иль ветка в окне, где, стекая по раме,
По стёклам промозглая сырость сочится?

Всю ночь до рассвета колотится ветка.
Но было: ни свет, ни заря постучали.
Сыновняя – « Жив! « - Божьей милостью вестка.
Знать Богу молитвы не зря докучали.

С молитвой пред Ним под иконами падай.
Спаситель-Христос в чудном видится блике.
Над медленно-чахнущею лампадой
Святые во мрак отражаются лики.

Кто? Кто ж там во тьме бесприютный и сирый?
Закрестится мать в тяжких думах о сыне.
Чей стук там, в окно с новой мукой и силой?
Кликушей в окне биться веткой осине?

Росточком-то …чуть! Приблудилась – откуда?
Собой неприкаянной за душу тронув…
Мать сына ждала; не уснуть ей от гуда
Летящих составов, гремящих перронов.

         -2-

Крепь сына спасла, крепь непрочная штрека.
Горазда судьба  да на всякие штуки!
И – кончена жизнь! – только имя « ка-ле-ка»
Дробилось по стыкам в колёс перестуке.

Тяжёлыми дали мутнели снегами.
А с кем – и не вспомнишь – потерянно пилось.
Отшвыриваясь, под  чужими ногами
Пустая бутылка, распитая, билась.

Дорога! И каждый в дороге знакомый.
И кто ни попутчик – любому и то рад!
Плыл сине-сивушный простор заоконный.
Да много ли в далях острожных простора?
 
Тянулись этапами вдаль перелески.
Состав, накреняясь, выгибался дугою.
Прожекторный свет ли? Сполохами – резки! –
Огни поздних станций? Одна за другою.

Всё в памяти! Всё! Время в памяти сжалось!
В решётках мостов полумёртвые реки.
И – камнем придавит проклятая жалость! –
Гармонь по рукам: « Передайте! Калеке!

« Калека! « - и гудом, и грохотом эхо
По снегом навек занесённой округе.
Всучили гармонь: « Будет хлопцу утеха! «
« Ну как без неё? Мужику без подруги! «

Ещё к ней привыкнуть бестрепетным пальцам,
Застёжки её, впрямь ли бабьи! – срывая.
На все-то лады каждый рядом трепался.
Куда-то стезя вывозила кривая.

        -3-

Составы…Года…Рельсы в гуде и стоне.
По стыкам вагонов бездумная пляска.
В пути, буферов ударяя ладони,
Сцепляться вагонам, сдвигаться, пролязгав.

Толчкам отзываться в обрубленном теле.
Оттуда, из далей таёжных, острожных
Летели составы и годы летели
В мелькании стрелок железнодорожных.

А жизнь под откос!... « Так утешься, приятель!»
« Пей!» - новая билась бутылка, распита.
А жизнь - про неё да некстати ль? –
Одна, да и та – разбита.

А в жизни – в пивных да в задымленных чайных
Хватает пропойц! Кто ж не пьёт по России?
Насилуй гармонь, чтоб от песен печальных,
Размякнув, стакан и другой подносили.

Тебя, совестясь, и жалели б...в оплёвках.
Неведомо что, будто – походя!- спёрли.
Не песня затянута, а верёвка
На хриплом, давящемся воздухом горле.

О матери песня пропащего сына…
Там в окнах металась беспомощной веткой,
Стучала по раме, по стёклам осина.
Всё будто о сыне кто к матери - с весткой.

И были черты материнские хрупки.
А годы – по, чьей же вине? – одиноки.
Встречала! А к ней торопились…обрубки.
Спешили  сыновние  бывшие ноги.

        -4-
И грохот, и гуд…И потерянно пилось…
О том, что калека – не помнить попробуй!
По стыкам нещадное эхо дробилось.
Земли так промёрзшие комья - по гробу.

Составы – казалось – живьём отпевают.
Ревут паровозы многоголосо.
Казалось – чечётку во мрак отбивают
Вагонов раскатистые колёса.

Врываются в памятный шелест черёмух.
Где, словно черёмуха, девушка в белом.
А после – единственный выдался промах,
И надо подняться расстрелянным телом.

Свирепою плетью команда чужая.
Корябнул висок! Так бессмысленно выжил!
Свои! И прищёлкнет затвор, угрожая.
И – срок за измену! И выжил! И вышел!

Где смерть миновала, там жизнь добивала!
Грохочут вагоны, куда-то стремяса.
А в памяти – гибельный грохот обвала.
Последние корчи кровавого мяса.

И вот из угла – страшно ль рухнувших крепей? –
Вой сдавленный – давнего ль отголосок?
Везенья вовек не придумать нелепей.
Везло – вот и жив! Хоть сейчас под колёса!

Калека! И снова не смолкнет в оконном
Проёме – « калека…калека…калека»…
Калека! И вновь содрогаться вагонам.
Да что им обрубок и пасынок века?!

Искромсано веком безудержным тело.
И душу летящим кромсало металлом.
Кажется – время само летело
По жизням людским, по костям да шпалам.

Кажется – жалкие! – всё кружатся
На снег  безотрадные письма – записки.
Глазами – сквозь память – к решётке прижаться.
Молить: « Перешлите! По адресу! Близким!»

Сквозь память – составы; и хрипом, и  храпом
Приблизятся, людом обритым наполняясь.
По снежным, по  долгим  российским этапам
Проносится время. Былое. Напомнясь.
               
Ко всем да не каждому время жестоко.
Со всеми и с каждым в жестоком родстве ты!
По шпалам прогнившим, оттуда, с Востока
Кроваво и страшно сочатся рассветы.

      -5-

Ну вот и перрон! И гудки за гудками…
И – ты подсобить никого не попросишь! –
Нашаришь гармонь, что всегда под руками.
Женою – гармонь! Поиграешь – не бросишь!

Скорей на перрон бы! И так не терпелось
К покойной, к живой ли? – но к маме-старушке
Калеке добраться! А пилось, а пелось,
А – вновь дребезжащие – сдвинуты кружки…

Жизнь – кончена! И поминалась недобро…
Кто свёл на перрон – дело сделал простое! –
Божился, что сплошь переломаны рёбра.
А жить и безногому нужно и стоит!

Мать неспроста по ночам не сходила с порога.
Сыновнюю душу – молитвами – так и спасла.
Где - то впотьмах проскрипела дорога.
Подвода с бугра сползла
               
Что ж, поспешай к обретённому сыну.
Взоры плачущие не строжь!
Всхлипнет крыльцо…Осину
Бросит в чёрную дрожь.

Мнилось: кепчонку заломит.
Спрыгнет с подводы…Сынок…
В налипшей, сырой соломе
Обрубки елозили ног.

     -6-

Припомнится карк бесконечно- зловещий.
Вся жизнь подытожена вязкой дорогой.
Культи на телеге – вещи
Единственные, и – « Трогай!
               
Крыльцо под культями скрипнет.
Мучительно повторяя,
За первой ступенькою всхлипнет,          
Застонет, заплачет ступенька вторая.

А детством повеет. Босым – да по росам…
Сочился рассвет по размытому следу.
« Куда?» - с разучастливым кто – то с вопросом.
« Куда? Подыхать – еле выдохнул – еду!»

          6.1979      

               

МЁРТВАЯ ДОРОГА.
               
                России...

              -1-

Вся  надломится вдруг на глазах одряхлевшая мать.
Время свой уголок присмотреть на бескрайнем погосте.
Тяжело даже к небу глаза подымать.
Ноют – вновь к непогоде – кости.

В поминальный канун – в день похожий на тысячи дней –
В доме час пребывания краток.
Будет церковь молчальника-дома родней.
И не так одиноко меж всеми забытых оградок.

Мать – она вдоль оград в налипающей вязнет грязи –
О неприбранный холм и запнется невидящим взглядом.
Словно сын и схоронен здесь, где-то вблизи…
Но могилы молчат – ряд за рядом.

Ржа листвы по кустам…Где Бог весть? Обрывается там
Путь, что был в никуда; стынуть рельсам во мгле непрогретой.
С чуть зарытых могил – чьи ж те слёзы росой по кустам? –
Вновь бесследно уйдёт бесконечно – короткое лето.

Мутным, жутким бельмом вновь на землю уставиться небу.
Мать – Россия, твоя эта память и мука – твоя!
Верю: гибли не зря, века прихоти злой на потребу,
Но Россия, твои шли этапами в ночь сыновья.
            
             -2-

Воля Божья ль на всё? Ах, от Бога ль безбожная власть?
«Не суди их, Господь – мать о людях – не взыскивай строго!»
Словно бред сумасшедшего, оборвалась
Та в жестоких снегах дорога.

Что ж, молись на помин запропавшей сыновней души.
Тает воск…Догорает лампадка…
Только Богу известно: в какой там глуши,
Сколько брошено тел в чёрных топях любого распадка.

Мать истает сама – в Божьем храме незримом свеча.
Вижу: скорбно крестясь, мать из церкви беспомощно выйдет.
Над огарком свечи и помедлит, шепча:
«Видит Бог! Всех в могилочках видит!"

Вдаль – не рельсы! – года…Каждый путь по костям – в никуда!
Судным ужасом труб ветры мёртвую будят округу.
Но в ледовый торос вмёрзли – рельсами! – вмёрзли года.
Чьим же душам, Господь, в ночь выстанывать муку друг другу?!

Проступает рассвет жертв бесчисленных тягостной кровью.
Что ж, Россия, твоя эта память и мука – твоя!
Меж оград и холмов – да к сыновнему ли изголовью? –
Вновь старуха брела, за молитвой – другую творя! 

                1978

РОССИЮШКА

                А надежда никогда не умирает.
                И любовь - вечна.
                И верою живы будем.


Мне  с нежнейшей силушкой
Дочь назвать - Россиюшкой…
Не  пылинкой  - в полюшке.
Не  былинкой – в болюшке.
Над рекою – Вербою.
А по святцам – Верою.
 
Что ж в том поле, во поле?
В горести, как во пыли…
Мне б её,  кровинушку,
Спрятать бы в травинушку.
Поберечь  Любавушку,
Свет-зари Купавушку.

Сбудется? Не сбудется?
Да не позабудется.
Про неё и думаю -
Радость и беду мою.
На Любовь  надеюся.
Да куда и денуся…

А  над колыбеленькой
Ласковой и беленькой
Солнечные лучики -
Мати Божьей рученьки.
Шепчет  Мати Божия:
« Любишь, нет? А что же Я?»

Ей – в   купель   исконную.
Чтобы в жизнь – с иконою.
Звоны колоколенки.
Виден Храм из горенки.
В даль – небесно-синюю.
И зови Россиею. 
               
2012 год.