Сказка, рассказанная жеребенку на ночь

 По краю бескрайних душистых лугов,
Где травы вдыхают запах цветов,
Где ветер и птицы парят в вышине,
Скакал табун гордых и быстрых коней.
Он несся подобно неведомой стае
Свободных, прекрасных, стремительных птиц,
Невидимыми крыльями землю вздымая,
На фоне мерцающих в небе зарниц.
Казалось вокруг только поле и кони,
Как море играет в волнах конских спин,
В порыве свободы, движенья и воли,
Но первым скакал среди них лишь один.

Летел яркой молнией конь молодой,
И рыжая грива рвалась как огонь.
Отвагой и страстью горели глаза,
И в них отражалась небес бирюза.
Он вел за собою послушный табун,
Стремительно, бодро и смело,
Вбивая копытами в землю траву,
Преграды минуя умело.
То чуть замедляясь, то снова вперед,
Как будто руки мановеньям,
Табун вожака контролировал ход,
Внимая малейшим движеньям.

Он стал вожаком всего с несколько дней,
И первый раз в поле повел он коней.
Как раньше табун выводил вдаль отец,
А рядом завидовал резвый юнец.
Казалось, так будет везде и всегда,
В своем бесконечном движеньи,
Но властная сила - Судьба, иногда,
Иные готовит решенья...
Спасая табун от извечных врагов,
Играя, что хром и споткнулся,
Вожак на себя вызвал стаю волков,
И с ними пропал, не вернулся...

Теперь его гордость, стремительный сын,
Выводит табун за собою один.
Как делали предки, как делал отец,
Как всем наказал им великий творец. ........
И пусть он был молод, чтоб быть вожаком,
И мудрость - лишь опыт рождает,
Но горе внезапно вошедшее в дом,
По-своему карты мешает.
Пусть, молод, горяч, но достойнее всех.
Не раз это всех удивляло.
Во время трудов и в минуты потех
Душа благородство являла.
И возраст не мера для сил и ума,
Года - не мерило сердец,
То выбор был честный всего табуна
И сыном гордился б отец!
........
В движениях солнца, закатов и лун,
Летел по лугам коней сильных табун.
В погоне за жизнью и волей,
Потомству счастливою долей.

На самом краю табуна полукруга -
Любовь вожака, и судьба, и подруга,
Скакала с задорным, смешным жеребенком,
Прекрасной любви долгожданным ребенком.
Стройна, грациозна, легка и счастлива,
Толкала вперед жеребенка игриво,
То чуть отставала, то вновь нагоняла.
Она словно в салки с ним нежно играла.
Среди рыжегривых ретивых коней,
Лишь только она была белой.
Белее ромашек с бескрайних полей,
И первого зимнего снега.
Изящество линий с главы до хвоста.
И грация сильных движений.
Была б украшеньем любого холста,
Иль храма скульптурных творений.
Ей юный вожак был с рожденья пленен,
И часто таскал свежий клевер и лен.
С надеждой смотрел  и украдкой вздыхал,
И к каждой ветви и листу ревновал.
Но конские боги бывают глухи,
В то время не видели этой тоски,
И знойные очи красы белоснежной,
Другим взгляд дарили свой теплый и нежный.
Вокруг гарцевали сыны и отцы,
И даже с соседних лугов жеребцы,
Пытаясь сразить ее душу,
Борьбой кто сильнее и лучше.

Казалось, что это продлится века,
Умрет  одинокой любовь вожака,
Но снова, опять, всем назло, как всегда,
В любви многогранник вмешалась судьба.
В один из далеких степных переходов,
Табун неожиданно встретил людей,
Верхом на конях, молодых, безбородых,
Что сразу заметили диких коней.
Все тотчас застыли и люди и кони,
Следя друг за другом десятками глаз.
И дети природы, свободы и воли,
И те, кто мог слышать лишь только приказ.
С одним из людей был недюжинный конь,
В глазах чьих светился недобрый огонь.
Он белую лошадь узрел в табуне,
И похоть вся дрожью прошла по спине.
Оскалились зубы, и поднялся хвост,
И тело согнуло,  скривило  свой  рост,
Подковой копыто забило,
А зубы вцепились в удило.

Про слабость ту ведал хозяин коня,
Что слеплен тот с наглого теста,
И вот уж который день, мчась по полям,
Искал ему в стойло невесту.
А что, то совсем не плохая идея -
Кобылу красивую даром пленить,
На ранчо порода коней оскудела,
Давно уж пора бы ей кровь обновить.
Чтоб влилась кровь воли, свободы, и страсти,
В покорную каждому рабскую кровь,
Не зная, что кровь та меняет лишь масти,
В крови покоренных, безмолвных рабов.
Почувствовав верно друг друга,
Наездник и конь устремились вперед.
И свистом, как подлая  вьюга,
Озвучило  лассо полет.
И пальцы веревки петлею, 
Впились в белоснежную шею,
И голос испуга, обиды и боли,
Наполнил собою бескрайнее поле.
Вздыбилась плененная лошадь в протесте,
Сорваться с петли безудержно пытаясь,
Но лассо в ответ, беспощадно, из мести,
В прекрасную шею все глубже впивалось...
Рука злодея знало дело.
Терзать других?! - было бы тело!
Из  морды конской рвался пар.
В глазах святился злой пожар.

Табун стоял  в немом испуге,
С застывшим  ужасом в глазах.
Казалось, на бескрайнем луге,
Пасется лишь безмолвный страх.
А лошадь обвела всех взором,
О помощи моля молчаньем.
И удивленьем, и укором,
И вспыхнувшем в глазах отчаяньем.
Но лишь простое сожаленье,
В глазах читалось табуна,
Петля сжималась без сомненья,
И боли брызнула слеза...
Рывок руки, удар в бока,
И лассо стало как струна
Людские крики раздались,
И кони в страхе понеслись.

И лишь один из них остался,
Пока не ставший вожаком,
Пригнувшись, всклочась,
и оскалясь,
Он взглядом пепелил врагов.
Угроз не чувствуя опасных.
Те хохотали лишь свое,
А старший сматывая лассо,
Рукой нащупывал ружье.
Мгновенье паузы, рывок.
Вперед стремительный бросок.
И рыжей молнией коня
Вспоролась пыльная земля.
Копыт удар, еще удар.
Вздымалась грива как пожар.
Летел на помощь наш герой,
В свой первый, может, и последний бой.
Подбный селю, камнепаду,
Степному, злому урагану.
Он несся грозно во всю прыть
В того, кто смел Ее пленить.

В какой то миг оцепенел,
Увидев то ловец коней.
А конь его аж спотыкнулся,
Напрягся, сжался, изогнулся.
В руке сверкнула сталь ружья.
Конь был на линии огня.
И словно кулаком титана,
Он грудью вдарил по врагу,
С крушащей силою тарана,
Конь грудью в грудь влетел коню.
Раздался выстрел и удар.
Поднялся столб колючей пыли.
Смешались кони, люди, пар,
И клоки выдранной ковыли.
И как мешок с сухой травой,
Из этой страшной грозной тучи,
Из пыли вылетел ковбой,
И рухнул конь бездушной кучей.
Упав, застыли без движенья,
А рядом грозною горой,
Без жалости и  сожаленья,
Стоял бесстрашный наш герой.

Из раны в шее кровь струилась,
Но пуля ранила слегка.
Судьба коня не отвернулась,
И подвела рука стрелка.
Он не заметил как неслышно,
Стряхнув постылую петлю,
Вся в чувствах душу напоивших,
Шла пленница к спасителю коню.
Бела как утренний подснежник,
С фонтаном гривы белых брызг
Она ступала тихо,  нежно,
В душе еще царил испуг.
На расстоянии дыханья,
Она в волненьи подошла.
То было первое свиданье.
Судьба сама себя нашла.
Немного робко и смятенно,
О всем забыв в сем мире бренном,
Склонила белую главу
На шею милому своему.
":::::::

Полей бескрайних ширь, простор,
Где все вокруг пленяет взор,
Где время не считает дней,
Бежал табун степных коней.
Младых:  ретивых, торопливых,
Шальных, игривых жеребят;
Коней, преклонных - горделивых,
И шумных кобылиц отряд.
А впереди могучей птицей,
Крылами ног вздымая пыль,
Навстречу гаснувшей зарнице,
Летел наш гордый богатырь.
Еще день жизни на исходе,
Табун прервал свой долгий бег,
В угоду жизни и природе,
Остановился на ночлег.
Все разбрелись друг ото друга,
На краю поля небольшом.
Вожак и верная подруга,
Стояли вместе с малышом.
Они друг другом любовались,
Своим смешным, шальным дитем,
И в тишине вдвоем мечтали,
Чтоб воплотились мысли в нем.
Он был забавен и красив.
Хоть мал, но горд, и не спесив.
Такой же рыжий, заводной,
Но с белою на лбу звездой.
И все троем светились счастьем,
Казался счастлив мир вокруг.
Но как за ясным днем - ненастье,
Всегда приходит слово "вдруг".

Уж месяц в дымке очертил рога.
Луч солнца быстро убегал с холма.
Готовилась ко сну природа,
А кто-то к продолженью рода,
Вдруг ветер резким взмахом рук,
Забросил чей-то чуждый звук.
Насторожились сразу кони,
Ушами тронув тишину.
И те, кто в ближнем был дозоре,
И те, кто мирно ел траву.
Вот ветер резко изменился,
И дунул с новой стороны.
И запах смерти потянулся,
Ударил подло со спины.
Сомнений нет, и шум и запах,
Твердили только об одном,
На  серых, сильных, волчьих лапах,
Крадется страх в их вольный дом. ...

Та стая славилась волков,
Не мог спасти ни бег, ни кров,
Того, кто раз их слышал зов,
И в ком текла и жизнь и кровь.

Табун давно был запримечен,
Когда ходил на водопой.
Еще тогда в ненастный вечер,
Был слышан их далекий вой.
Лишь дождь тогда стал их спасеньем,
Смыв запах и следы копыт.
С голодным, волки, сожаленьем,
В ответ смогли лишь злобно выть.
Но видно все ж бывает тесной
Полей раздольных благодать.
Врагов своих в другом уж месте,
Случилось снова повстречать.
И словно в этот раз услышан,
Был зов мольбы и вой волков,
Ведь день, другой, и будет скушан
Их самый слабый из щенков.

Который день большая стая,
Скиталась тщетно без еды,
Клыками белыми сверкая.
Теперь крадется тень беды.
И точно было взято время,
Ведь с месяц только лишь назад,
Всё вместе  радовалось племя
Рожденью многих жеребят.
Увы, кто слаб и низок ростом,
Быть жертвой для других удел,
Кому живот свой был бы полон,
А жизнь иных лишь стадо тел.

Один из первых наш вожак
Опасности почуял знак.
Ловя ушами каждый звук,
Он взором все пронзал вокруг.
Своей любимой с жеребенком
Он сделал знак уйти в табун,
Ведь белый цвет так виден волку,
При свете ясных полных лун.
Понятно было без сомненья,
Спастись всем здесь не суждено,
Из молодого поколенья -
Не мало пивших молоко.
Волков матерых кормят ноги,
И быстр их голодный бег.
Что трудно скрыться жертвам многим,
Чтоб свой продлить недолгий век.
Но ум и сердце вожака,
Были крепки как никогда,
Чтоб в этот трудный час пути,
В него кто верит, всех спасти.

А волки, собирая силы,
Пригнув взлохмаченные спины,
Зловещей цепью, словно рать,
Табун собрались окружать.
Не дожидаясь нападенья,
И рокового окруженья,
Наш конь  рванул стрелой вперед,
Туда, где страх и смерть идет.
Он точно знал наверняка,
Где стаи встретит вожака.
Да и могли ли волки знать,
Что жертва может нападать,
Ведь им одно спасенья средство
- Трусливо обращаться в бегство!
Да и не ведал волчий опыт,
От жертвы дерзости такой,
Но все слышнее грозный топот,
И ближе серый хищный строй.

Вот и видна пасть вожака,
С клыков уже течет слюна.
Удар копыт, еще, бросок,
Зловещий рык, оскал, прыжок.
И вот слились в безумной схватке
И смерть и тьма, и жизнь, и свет.
А волчья пасть смертельной хваткой
Уже почти достигла вен..
Но все собрав в единстве силы
Конь резко волка скинул  с спины.
Встал на дыбы, удар копыта,
И челюсть серая разбита.
Костей раздался страшный хруст,
И волк упал как мертвый куст.
А в небе, в зареве ночном,
Под звезд недоброе сиянье,
Раздалось грозным торжеством
Победы ледяное ржанье.

И взвыла в злобном горе стая,
Увидев гибель вожака.
Глазам своим не доверяя,
К нему приблизилась она.
На небольшом холма пригорке,
Лежал с стеклянным цветом глаз,
Кого под страхом чтили волки,
И гибли слепо за приказ.
Лежал, закинув странно шею,
С нелепо свисшею скулой.
Из раны страшной кровь алея,
Текла под жуткий волчий вой.
А чуть вдали под древа сенью,
В крови на шее, но живой,
Стоял зловещей гордой тенью,
Наш победитель и герой.
Но торжеству еще не время!
Без вожака...,  но "Волчье" племя,
Уже готово снова в бой,
За вожака начать убой…

Хоть жертв табун уж был далече,
Угнал их конь перед броском,
Но месть ждала, и ночь не вечер,
А голод рвал живот клинком.
Конь знал, с волками в схватке верной
Ему уже не победить.
Убийца волка будет первый,
Кому вся стая будет мстить.
И он помчался вскачь по полю,
Туда, где кони взвили пыль,
А за спиной неслась погоня,
Во весь свой волчий жадный пыл.

Без вожака слепая стая
Коням бездумно в след рвалась.
Грызя друг друга, обгоняя,
Рекою серой в степь лилась.
И вот, кто несся самым первым,
Узрел мелькание копыт.
Еще чуть-чуть бросков примерно,
И первый будет конь добыт.
Но даже быстрых строй коней,
Не мог волков бежать быстрей,
Когда средь них несется вряд
Гурьба не крепких жеребят.

Но наш герой не пал, не сник,
Табун собою замыкал,
Но крови с шеи бил родник,
И конь все больше уставал.
Как вдруг звезды одной свеченье,
Предстало явственным виденьем.
Он образ увидал отца,
И вспомнил, понял..., с сожаленьем,
Того величие конца -
Когда отец в расцвете силы,
Свою за племя жизнь отдал,
и стала степь ему могилой,
А ветер памятником стал.
...
Там в стороне река шумела,
Неся воды потоки с гор.
И обратил он, быстро, смело,
На край обрыва мысль и взор.
Река была та своенравна,
Едва поток держа в руках,
От темной кручи до обрыва,
С высокой силой в берегах.
И наш вожак вдруг резко встал,
Свернул направо, захромал.
Встряхнув печально рыжей гривой,
Влача ногой, рванул к обрыву.
Уж как ни кто он знал  волков,
Когда их нюх пленяет кровь,
А жертва в пасть идет сама,
Они лишаются ума.

Почуяв запах теплой крови,
И видя, как хромает конь,
Сменили волки ход погони,
И вновь в глазах сверкнул огонь.
Закон у каждой стаи есть -
Чем жертва ближе и слабее,
Всем на нее напасть и съесть.
И нет им правила вернее.
Зачем напрасно рисковать,
В опасной и неблизкой гонке?
Хромого стаей легче рвать.
На то они и волки.

И вот уже почти достигли
Они в погоне беглеца,
Носы рвало от духа крови,
В преддверье легкого конца.
Один прыжок еще остался,
И впиться в плоть готова пасть,
Но конь с последних сил собрался,
Вперед рванул, чтоб не упасть.
И волки кинулись бездумно,
Надеясь, что в последний раз,
Такой агония обычно,
У жертв бывает в крайний  час.
Но опьяненные добычей
Слепые в темноте ночи,
обычно зорки волчьи очи,
Не разглядели круч реки.
А конь к обрыву уж метнулся,
Едва подумав - что есть жизнь?
Что было силы, оттолкнулся,
На миг взлетел и, ...  камнем вниз!
А вслед за ним с обрыва волки,
Посыпались как камнепад,
Реки бурлящие потоки,
Топили их безумный взгляд.
Одни барахтались недолго,
Другой цеплялся за волну,
Но в этом было мало толка,
В итоге все пошли ко дну...

Но на краю того обрыва,
Еще осталась стаи часть,
Одни из них ужасно выли
Другие, скалив, рвали пасть.
И вдруг вдали раздался грохот,
Он приближался все быстрей.
И вой волков глушил уж топот,
Лавиной скачущих коней.
А впереди орлицей белой
Любовь летела вожака,
И вилась грива в красках гнева,
В глазах и злоба и тоска.
Она была прекрасна в беге,
Как ангел, посланный с небес.
Рожденная для томной неги,
Неслась теперь, чтоб сеять месть.
А вслед за ней живым потоком
Могуч, силен, неукротим,
Стекал табун зловещим роком,
Штормя волнами конских спин.
Он неизбежно приближался,
В пыли мерцающей стеной,
И вот уже лишь миг остался,
Чтоб смыть волков своей волной.

А волки сбились жалкой кучей.
Загнал их ужас на обрыв.
Летела смерть, а сзади круча,
И нет уж шансов на прорыв.
Поджав хвосты как перед плахой,
Быть может, чая все ж спастись,
Они попятились от страха,
И друг за другом сорвались...
....
Текла река потоком черным,
Во мраке скорби и печали,
И лишь луна свеченьем томным,
Горела на волнах свечами.
И вместе этот хор свечей,
Как будто пел беззвучно песню,
О самом лучшем из коней,
Что жизнь прожил светло и честно.
А на крутом краю реки,
В объятье боли и тоски,
Печали стройные скульптуры,
Коней стояли две фигуры.
И мать и сын смотрели в бездну,
Где канул их родной, любезный.
Пронзая взором пустоту,
Глаза роняли в пыль слезу...
...
Засеребрились в струях света
Верхушки дремлющих холмов,
Ночь коротка в расцвете лета,
Вот солнце скинет тьмы покров.
В лучах рассвета оживали,
И травы, птицы и цветы,
И лишь у края все стояли
Осиротевших две судьбы.
Одна скорбила о любимом,
Другой все вспоминал отца...
Все в мире хрупко, и ранимо.
На всем висит печать конца.
.....
... Но снова странный тихий звук,
В судьбу опять вмешалось - "вдруг "
С другого берега реки,
Раздались тихие шаги.
Кустов прибрежных закачалась
с ветвями нервная листва,
И шумом легким встрепенулась,
Под чьей-то поступью трава.
И мать и сын насторожились,
И взглядом в берег дружно впились
И ...  вот,  ...  над рослою травой
Возник все тот же, и живой!
Их самый близкий в жизни знак -
Геройский, милый их вожак.
Ступал устало, тихо, с болью,
С запекшейся на шее кровью,
Но жизни свет горел в глазах
С улыбкой нежной на устах.
И слились их родные взоры,
Связав два берега реки
И расцвели в сердцах узоры
Во имя жизни и любви!
.............
Душистых трав  без края даль,
Где ветру воздуха не жаль,
Во имя жизни, счастья, воли,
Скакал табун по чисту полю.
Он несся вольной птичьей стаей,
Как будто вызов всем бросая,
Крылами ног пронзая высь,
Они неслись, неслись, неслись.....

Нояб.-Дек. 2011