Травма продолжение 2

         

    При  исполнении  служебных 
           обязанностей  в  СА      
   Посвящаю  добрым  людям  и 
     моим  боевым  товарищам.


          И  СМЕХ  И  СЛЁЗЫ


Все  мы,  кто  был  здесь,
                кто  лежал,
Кто  «срок»  больничный  коротал,
Не  потому, 
                что  всё  от  Бога,
А  так  случилось  волей  рока,
Коли  предписано  судьбой,
Ещё  пример  тому
                такой:

Через  проход, 
                ко  мне  ногами,
В  морской  тельняшке  и  с  усами,
Лежал  мужик  не  молодой,
Хотя  не  стар, 
                уже  седой.
Был  он  и  прост,
                и  очень  важен.
И   в  глупой  простате
                отважен.
И  был  умел  и  очень  смел,
И  «песни»  о  себе  нам  «пел».
Герой  советского  романа –
Мужик  отличный,  без  изъяна,
В  служивом  прошлом  был  моряк,
В  морской  тематике –
                остряк.
В  наколках  синих,  с  якорями,
В  тельняшке,
                с  белыми  трусами,
Лежал  со  сломанной  ногой,
Как  будто  бы  закончил  бой…
И  вот  о  нём  хочу  сказать,
Как  он  встречал  жену  и  мать.

Они  пришли  к  нему  на  встречу.
Был  тихий  и  спокойный  вечер.
Жена – простая  из  простых, 
Увидев  нас – людей  больных,
Опешила,  запричитала,
Но  мужа  своего  узнала.
И,  словно  шаг  ступить  боясь,
Пошла  к  нему,  не  торопясь.
За  ней,  крадучись,  еле – еле,
Шла  её  мать,  в  тщедушном  теле.
В  руке  её,  наперевес,
Зажата  сумка,  а  в  ней  вес,
Примерно – килограмм  на  пять –
Зятьку  несла  попить,  пожрать.
Уселись  рядом  с  морячком
Поговорить  о  том,  о  сём.
Из  сумки  снедь  свою  достали
И,  сожалея,  что  устали
В  дороге  дальней  от  села,
Жена  в  рюмашки  налила.
Муж  в  этом  деле  был  знаток,
Открыл  свой  рот,
                один  глоток,
И  рюмка  полная – пуста.
Нет,  жизнь – злодейка,  хороша!
Потом  опять  себе  налили.
Потом  палату  угостили.
И  что  уж  там  греха  таить,
Но  за  здоровье  грех  не  пить.
И  я  рюмашку  одолел.
Конечно  же,  повеселел.
Моряк  опять  себе  налил,
Сосед  приёмник  свой  включил.
И  под  лихой  напев  баяна,
Жена – морячка,   ставши  пьяной,
Коленца  стала  отбивать,
В  проходе  танец  танцевать.
На  этот  шум  пришла  сестричка,
Вся  в  белом  «вредная»  медичка,
Увидела,  давай  кричать:
«А  ну  ка,  все  ложитесь  спать!
А  посетители – домой,
И  прекратить  базар  такой!
Нашли  здесь  повод  веселиться,
Да  ещё  допьяна  напиться!».
На  это  произнёс  моряк:
«Сестричка,  милая,  мы  так.
Сидим,  немножко   отдыхаем,
Родных  палатой  провожаем.
Сейчас  уйдут  они  совсем,
А  мы  останемся  нисчем…
Что  тут  за  жизнь,  эх,  маята.
Готов  я  застрелить  себя.
Прости  нас,  ты  же  это  видишь
Мы  тебя  любим.  Не  обидишь.
Не  скажешь  докторам  про  нас,
А  мы  уложимся  сейчас».
      
Сестра  ушла,  палата  стихла,
И,  вдруг,  возня  и  ссора  вспыхла.
Морячка  мужа  по  ноге
Лупила   там,  больнее  где.
«Ой,  что  ты  делаешь  со  мной, -
Кричал  моряк, -
                Иди  домой!
Иди  ты  к  чёрту,   говорю.
Ах,  гадина,  сейчас  убью.
За  что  ты,  стерва,  так  меня?
Ну,  точно,  я  прибью  тебя!».
«А  что  ты  этой  улыбался? –
Кричала  в  ярости  жена, –
Уже  и  ей   в  любви  признался,
Из  дома  вон,  забыл  меня!
Ночами  с  ней  в  палате  спишь,
А  на  меня  потом  кричишь?».
«Ты,  дурра,
                как  могу  я  «спать»,
Когда  я  не  могу  пос – ать.
Твоя  дурная  голова
Совсем  замучила  меня.
Из-за  тебя  сломал  я  ногу»…
Моряк  захныкал  понемногу,
И,  вскоре,  плакал,  как  дитя,
А  вместе  с  ним – палата  вся,
Нет,  не  слезами,  а  душой;
Нарушен  был  мирской  покой:
В  душевность  вечера – досада
Гадюкой  влезла.    Эх,  не  надо
Нам  было  яд  тот  принимать,
Который  пил  побитый  зять,
И  он  же  муж –
                больной  слабак.
Жизнь  у  него – перекосяк.
Что  тут  спросить
                и  что  ответить?
Жизнь – это  тайна,  и  в  секрете 
Ответы  многие  для  нас.
Но,  может  быть,  не  так
                у  Вас?
       
        ГДЕ  РАДОСТЬ –
     ТАМ  ПЕЧАЛЬ  И  ГОРЕ

Сосед  мой – слева,  был  большой, 
На  вид  здоровый,  но  больной.
Грешно  об  этом  говорить,
Его  замучились  лечить.
Сломал  он  ногу  второй  раз,
И  был  учёным  среди  нас.
Всё  знал  о  том,  как,  что  лечить,
А  вот  не  знал,  как  надо  жить.
И,  потому,  сняв  гипс  с  ноги,
Поехал  кушать  пироги.
Но,  не  куда-нибудь –
                на  свадьбу.
А  там,  подвыпив,
                вместе  с  батькой,
Пошёл  немного  покурить.
Слетел  с  крыльца,  и  вот  лежит
Всё  с  той  же  сломанной  ногой,
Год  и  три  месяца – хромой…
В  глазах  усталость  и  смиренье,
Перед  врачами – умиленье,
И  стыд,  и  робость,  и  тоска –
Ну,  не  срастается  нога…
Ждёт  операцию  вторую.
Эх,  голову  б  ему   другую.
Но  голова  у  нас  одна,
И  плохо  думает  пока…

Жизнь,  хулиганка,  плохо  учит,
И,  дураков  нас,  только  мучит.
Не  понимаем  мы  никак,
Когда  опять  влетим   впросак.

       А  ВОТ  ПРИМЕР
      ДЛЯ   ПОДРАЖАНЬЯ

Но  здесь  история  другая.
В  ней  для  иронии  моей
Нет  места,  в  связке  длинных  дней.
Здесь  видится  судьба  иная…
В  палате  паренёк  лежал.
Спокойный,  умный,  деловитый.
Он  не  болел,  но  так  хромал, 
Что  всем,  конечно,  было  видно.
Его  короткая  нога
Была  такою  от  рожденья.
И  это – не  его  вина –
К  нему  взывала  сожаленье.
«Ну,  что,  Валерик,  как  дела?».
«Сдаёшь  анализы,  наверно?».
«Что  обещали  доктора?».
«Консилиум  когда,  примерно?».
Да,  знали  все,  что  мальчик  ждёт
И  муку – боль,  и  исцеленье.
И  все  старались  наперёд,
Хоть  как-то  сделать облегченье.
Хоть  как-то  снизить  его  страх
Перед  неведомым  началом,
И  показать  в  его  глазах,
Что  дело  только  лишь
                за  малым –
Лечь,  не  боясь,  под  скальпель –
                нож,
Под  долото,  и  под  ножовку…
И  в  правде  той – святая  ложь
Скрывалась  хитрою  уловкой.

Нет,  всё  не  просто,
                всё  не  так.
Когда  ложишься  на  каталку,
И  головой  вперёд,  в  накат,
Тебя  везут,   а  ты, 
                как  палка…
Лежишь  застывший,  и  в  глазах
Плывёт  лишь  стен  отображенье,
И  в  сомкнутых  твоих  губах,
Мольба  зажата  и  прощенье.
А  когда  ложат  под  фонарь,
Пристёгивают  руки,  ноги,
Как  в  злой,  завьюженный  январь,
Дрожишь,  как  путник  на  дороге.

Валерик  ждал,
                черёд  пришёл,
И  в  процедурный  он  пошёл,
Чтобы   от   туда   на   каталке
По  новой  в  жизнь  или…
                «на  свалку».

Ждала,  ждала  наша  палата,
Когда  появится  сестра.
Волнуясь,  ждали  результата.
И  вот  идёт,  идёт  она.
И  пальчик  к  верху,  мол,  вниманье,
Сейчас  я  вам  всё  расскажу.
Со  свойственным  ей  обаяньем,
Сказала  коротко:  «Молчу».
Но  все  мы  радостно  вздохнули,
Ведь  это  значит – всё  «О,  кей».
И  первый  раз  мы  улыбнулись
За  день  улыбкою  людей.
Как  хорошо  мы  понимали
Друг – друга  и  себя  в  тот  миг,
Как  откровенно  сострадали
Своей  душою  напрямик.
Ну,  почему  нам  это  в  жизни
Порою  не  хватает  так.
Ведь  люди  в  собственной  Отчизне
Друг – друга  гробят  за  пустяк.
Сначала  б  всем,  кто  жить  не  хочет
На  том  бы  свете  побывать,
Ну  а  потом,  пусть  похохочут,
Над  тем,  что  «Рано  умирать».         
            Когда  вернёшься  с  того  света,
Через  страданья,  через  боль,
Вздохнёшь  всей  грудью
                запах  лета,
Оценишь  сразу жизни  роль.
Поймёшь,
              что  значит  быть  на  свете
Живым  и  зрячим,  на  ногах,
И,  если  у  тебя  есть  дети,
Как  не  держаться  на  корнях…

Валерик  въехал  на  каталке,
Его  положили  в  постель.
Я  мог  сказать  бы,  как  гадалка:
«Родился  в  месяц  он – апрель.
Родился  заново – сегодня.
И  заново  ему  расти.
Но  его  боли  и на  сотню
Таких  как  он  хватило  бы».

Ему  поставили  железки
И  спицы  через  кость  бедра.
И  через  день  тянули  срезки,
Которых  было  в  бедре – два.
Растягивали  ткани  тела.
Валерик  плакал  и  стонал.
Но  терпеливо  делал  дело –
Больную  ногу  удлинял.
На  дециметр  и  даже  больше
Нога  больная  «подросла».
Наверно,  месяц  или  дольше
С  ним  колдовали  доктора.
И  в  той  борьбе  с  судьбой
                коварной,
Валерик  выдюжил  вполне.
И  стал  мудрей,
                как  будто  старше,
И  стал  уверенней  в  себе.

Вот  так  бывает,  кто  не  знает.
Учитесь,  дамы,  господа!
Лишь  тот,  кто  хочет,  изменяет
И  жизнь  свою,  и  сам  себя!

                *   *   *

И  доктора  и  медсестрички
Работали,  лечили  нас.
Трудились  просто  на  отлично,
Жизнь  возвращали  нам  не  раз.
И  возвращали  нам  здоровье.
Я  их  всю  жизнь  благодарю.
Пусть не  потонет  в  многословье
То,  что  о  них  я  говорю.
Спасибо  Вам  всем –
                Календовским,
Какориным  за  ваш  успех.
Я  не  писатель,
                как  Островский,
Но   мне    писать    о    вас
                не  грех.
Пусть  даже  так  вот –
                неумело,
Без  ярких  красок  и  хвалы.
Хочу  восславить  ваше  дело,
Которому    начало –
                Вы.
И  вам,  за  труд  ваш
                ежедневный,
Вам,  санитарочкам  своим,
За  доброту  и  за  душевность,
Вам,   милым  тётям,   дорогим.
Вам,  пожилым  и  помоложе
Хочу   спасибо   я   сказать.
Вы  заправляли  наше  ложе,
Укладывали  нас  в  кровать.
Вы  убирали,    умывали
Больных  нас,
                немощных    в  беде.
И  «компенсации»  не  брали,
И  были  в   том   на    высоте!
Вы  были  честны  и  серьёзны,
Принципиальны    до    конца.
И    доходило    до    курьёзов.
…Была  история  одна.

             (Продолжение  следует)