Строфы

Дави, пята
незримая, немая - в сознании плита
могильная над днями
с живыми нами,
но текущими туда,
где антураж -
лишь почва и вода.

Такой вот ералаш -
тоска,
с которой спорить
приходится живым
над морем
горя,
объединяющем живущих без труда,
вид демократии
единственный - беда,
всех смертных настигающая люто.

Слуга покорный ваш,
строк стая у виска,
аудиторий вне
среди аудиторий,
раздумий дым -
и Крым,
и Рим,
и братии
времён и стран
приветный
ветер - вековой
и кругосветный
в равнодушной,
как и встарь к поэтам
стране,
диктующий поющим
душам
круто
маршруты,
к рвущим
путы
безднам -
из удушья,
бросающим в простор небесный
ускорения во времени строкой,
край узурпированный сердца немотой,
над пеплом певчей Трои
Фениксом её расцвета
где-то
кроя...

Иосиф дорогой,
прости
за ломку строя
схем известных,
твой голос, твои мысли -
сильный плен, но знаю
я секрет
не
бесполезный,
когда несёт
волной
в водоворот,
необходимо рыбой стать,
сопротивление в себе
стихии кровной
усмиряя,
дождаться дна и к общей выси
в своей судьбе
(неровно,
ровно)
взлёт
обрести...

Поэта океан -
его тетрадь,
в ней - дно
и небосвод,
течений
поэтических пути,
в которых ни начал и ни концов -
без стиховеденья отцов,
что тоже
ошибаются нередко, -
не найти.

Ах, то-то и оно -
искать
определений
чьих-то поэт
с своею поэтической судьбой
не станет
ни в России, ни в Америке, ни в Казахстане,
ради мирских признаний
жить -
рубить
поэзии от Бога ветки,
уж лучше петь
когда поётся, заранее
переживая
смерть
возможным
воскрешением
рулад
гортани,
посмевшей веровать
средь серого
существованья -
в расцвет нирваны
подключённости её к флюидам гимнов
лебединых,
исходящих от Синая
Мусикийского, тем самым упраздняя
ад
наземный -
невозбранно,
всё взаимно:
одним - банкеты,
ибо любят их,
другим - восторги вдохновенья
дарующие стих,
не теоремный -
не занесённый
в фондовые сметы...

Мне стало
скучно,
как пристало
слагать,
я не обучен
методам научным,
в своих повторах - монотонным
и в атмосфере глухоты паучьей
стихийно приходящих строк благую рать
бросаю в пустоту, её Великой называя,
как воин своё тело в мясорубку схватки рукопашной,
инстинкту выживанья доверяя,
через "страшно",
с одной поправкой - выживания
во времени
стихами,
воюющими здесь, сейчас с прижизненно объявшими поэта,
не предававшего поэзии большой нигде и никогда,
свинцово-хладными ознобами,
забвение
символизирующей Леты,
стою Державиным - ещё солдатом-часовым над смерть сулящими сугробами,
штыком строки держу на расстоянии
расхожих
мнений
о поэзии не знающих собак,
вот так,
а там,
как
и у всех -
рассудит воля Божья,
я
сам -
большой,
пока
серьёзная поэзия - моей
судьбой
живой
с любовью населённый
храм...

В такое верить разве грех?

Сезам,
структура языка,
вхожу в тебя
развитием корней,
их силой
над могилой,
песнями
воскресными
давно преодолённой,
в тебе родной -
шумящий
мощнокронно,
овеваемый
непреходящим,
в незнаемом
при жизни - вящем,
вне похоронным...