Зимнее утро

Январь. Мороз. Число, наверно, пятое?
Я болен, безучастен, туп и тих.
Зачем так пил? Я сам хотел бы знать это.
(за пятерых? а может семерых?)

Тяжёл, вонюч, небрит, одетый в рубище,
Оплывший, сизо-синий, как упырь,
Не протрезвевшим, диким страхолюдищем,
Я выхожу на улицы пустырь.

Где я, вобще? Что за райончик гаденький?
С каких здесь оказался попыхов?
И в голове — призывный голос Наденькин:
— Ах, Котик, почитай своих стехов!

И я читал ей Пушкина с Есениным,
В горячке выдавая за своё.
Пылал, играя бликами весенними,
Стакан в руке, зажатый как цевьё!

За эти дни познал позор и славу я:
Меня толпой носили на руках,
Роняли об пол, били морду клавою,
По улицам гоняли на пинках.

От хамского такого обращения 
Жгут слёзы на расхлёстанных щеках.
Чем вызвал я такое возмущение?
За что гонять поэта на пинках?

За то, что по традиции есенинской,
(Вы, неучи, открыли бы глаза!)
В цилиндре, возле памятника Ленину,
Ловя собак им галстуки вязал?

За то, что чуть не умерли от зависти,
Что истину тирану говорил?
(на ёлке, улыбаясь по-державински,
я крикнул мэру: — Пидор и дебил!)

Что нежно целовал засосом дьякона,
Когда мы в храм венчаться подались?
Или — в аптеке требовал коньяки я?
Так не бесплатно ж!.. грёбаная жизнь.

Обидно...
Не имея о перфомансе
Понятья, заломили мне крыла,
Когда, квадратом чёрным в жёлтых полосах,
В музее я раскрасил «Шагала».

Досадно...
Хоть уже и дело прошлое:
Художника обидеть так легко.
Скажите мне, что в этом нехорошего,   
Пописать в урну, выйдя на балкон?

Да ладно... 
Даже солнце укоризненно
Косится бледножопою луной.
Как я устал от быдлоты, по-жизни, нах...
Пивка бы, и — домой домой домой.

                = " =