Ярче

Какой-то белый дедушка
с тяжёлою клюкой,
казалось, в адах сведущий
и невесом - какой!-
на улице в сочельник,
ко мне вдруг подошёл.
Подумал я - учения?
И город - сер и жёлт.

Признаюсь, испугался,
улыбочка - косая.
Подумал - это Карлсон?
а, может быть, Басаев,
на животе которого
колеблется тротилл.
Ах, жить, пожалуй, здорово,
ах, трезвый я, не пил!

Пропел скрипучим голосом,
мой милый, ты готов?
Во лбу светились полосы,
один, уверил, вдов.
Твердил, мол, знаю, ведаю,
что есть такое жизнь,
ты тоже, шитый бедами,
об этом, мол, скажи!

О том, что вертолётами
не привезут любовь,
и, нитками обмётанный,
и - песни пев гурьбой;
о том, что будем первыми,
пусть даже в хвост упав.
Сердцами, Боже, нервами,
и это есть - судьба.


        1

Всё как и прежде - улица, автобус,
дома под крышами, луна,
какая жёлтая она!-
светила, освещать нам чтобы.
Ботинками стуча, бреду,
как прыгнул в щведов я редут,
штыком колол... хм, это вряд ли...
И провода под небом пряли,
деревья выпали с небес,
на облаке катился - бес...
Троллейбус плыл в пыли, точнее,
простите, люди, перепутал,
подлодку не угробил Путин,
матрос, погибнув, коченеет...
И это - жизнь и смерть - судьба,
катились чёрные гроба,
в Рязань и в Тулу, в Лисичанск,
и матери, упав, рыдали.
Взорвётся, вспыхнув, сейчас танк,
и - подарили всем медали.
Сквозь толщь воды неслась торпеда -
нажатье кнопки лишь одно -
нащ экипаж, не знав, не ведав,
потоплен ею был на дно.
Кто конопат, кто безутешен,
невеста дома у кого,-
теперь казнён, как бы повешен,
заложник снов и чёрных вод.
Случился шок у адмиралов,
и пламя лодку пожирало...
Случилось горе, вновь, Россия,
ты виновата без вины -
проси судьбину, не проси я
быть милосердной, пав и ныв.
Об этом, о любви пишу я,
как нам себя преодолеть
и урезонить жизни плеть,
о, если только ты не шуллер!

 
    2

Лет двадцать пять тому назад
одна хорошая рожала,
как будто вынимала жало,
стонав и закотив под лоб глаза.
Родился сын, ну слава Богу!
рыдал и писал - недотрога.
Она на грудь его взяла,
а он - не спит, не ест,- юла.
ах, он бутуз такой-сякой,
нарушил взял её покой!
Но только ниткой прозвучало
в горящей призрачно груди,
тебя - ждёт горе впереди
и се - игры большой начало.
Какой игры, зачем? Вертела
на потолке глазами белом.
И бабушка, как ангел, снизошла,
в потёртом беленьком халате,
сказала - массажируй ты, бив шлак,
и тишина да ночь в палате...
И муж, пробравшись,- стук в окно!
Пожалуй, сильно был нетрезв,
на обстоятельства плюя, но
кричал - люблю! пока полз, лез.
Потом, проворковав, упал,
сверкнув глазами, помолившись,
такое вытворил он па,
какое делал только Лившиц.
И слава Богу, что свалился,
всё потому что, дурень, пил сам.
Хоть пьяный, да ведь не дурак,
пол подметал и мыл посуду,
и поутру - ура, ура! -
берётся оторопь откуда?
Он и она - бравада, снисхожденье!
Кто лучше? Точка на запястье
сказала мнимо всё отчасти,
достоин кто, поверим, гения.


        3

Стихи писать легко - пишу,
коль небо дало вдохновенье,
как будто синим  ахнет вена,
от сердца лив к уму маршрут.
И мчится пО небу коляска...
Напился, други, в общем, ясно....
Шахтёр, как чёрт, пласты рубает,
а я, сев, пив, пишу рубаи.
Мне скуажут, парень, ты - пройдоха,
устроился в делах не плохо!
Отвечу - птица виновата разве,
что в вышине она парит -
моря, заливы, остров Крит -
и над Европой и над Азией?
Но если голос ты сорвал, то - падай!
пониже шахт и штолен, в ады.
Поэту тяжко, бабе - тяжелее,
ох не снести дитя кормить,
когда в кармане нет ни лея,
и жжёт и режет в сердце нить.
Дай акушерке, дай главбуху,
и главврачу ты тоже дай.
И бабушка шептала в ухо
за - так, за Божью благодать.
Сказала, полотенцем
передави ты туго грудь...
Зачем? - Всё для младенца!
А сёстры и врачи соврут.
Сказала и - опять ушла,
из тела - била, била шлак.
А в городе - почти весна,
и даже ночью - звон капели,
лишили напрочь меня сна,
всё потому что сон мне велен.
Пожалуй, лягу я посплю,
утроба разболелась что-то,
вот жизнь, вот смерть, смысл жизни вот он.
А вам, читает кто,- салют!


         4

Шли годы и дожди, светило солнце,
и тучи выстроились в ряд,
и те явились, кто за тучами стоят,
явив нам час суровый, полн цен.
Когда десятка в кошельке лежит,
то хочется любить и жить,
а колыхается копейка -
то ветром в сердце ты повей-ка.
И так, пожалуй что, всегда...
Бегут, колышатся года...
Дитя давно уж повзрослело,
беспечен ум, широк плечом.
Явился миру Горбачёв,
герой? простак? Пожалуй, левой
взмахнул велик ты, Боже правый,
вначале двинув всё же правой.
Когда наступит вам 17 -
минуты больше чем года -
но год, заставив заниматься,
возьмёт не много, больше дав.
Бежишь за правдой - не догонишь,
доволен всеми и собой,
и вот он рай, но - тонешь, тонешь,
и здесь нагрянет вдруг любовь...
Шептала дева: "Милый Саша..."
И Саша, наш герой, шептал...
Но, впрочем, дело се не наше
подглядывать, нет - нет, да - да.
Её зовут, дай вспомнить мне - Оксана,
она его женою стала.
Красавица, стройна, нежна,
бюст тридцать пятого размера,
и борщ готовила она.
Не бюст, не торс важны, но - вера.
И площадь круга, число пи,
то есть - по кругу все мы мчимся,
как написал великий Ибсен.
Он - в мореходку поступил.


     5

И как-то в красном уголке,
куря в затяжку сигареты,
добытое винцо лакав при этом,
застёгивал шнурки он кед,-
и видит вдруг в тиви Самсунг,
как души ангелы несут.
В Москве ревут, гремят, стреляют,
и кровь, как мак, горит полями.
Почувствовал, что нож ему
вонзают в сердце посему.
Когда горит в огне столица,
и узников уводят в ряд,
хоть пропадая, хоть паря,
тревога начинает литься.
И вот тогда увидел он,
что рушится к чертям весь дом.
Стреляли пушки в небоскрёб,
и полнозвёздный генерал
своих, как цуциков, поскрёб,
боялся чтоб чужой - ура!
Вот русских грех, вот упоенье,
все, как один, так говорят,-
в нас нет пророка, нет и гения,
хоть гении мы все подряд.
И коль царя нет в голове,
то падают святыни наши,
не добрый - злой благословен,
вот это вдруг почуял Саша.
В подводный флот записан был,
что тонут лодки, он забыл.
Жена Оксана возражала,
ей что-то прошептал норд-ост,
закат пылал, жал алым,
как будто комкал лодки хвост.
Кто ж эти черти, спросим мы,
кому, как сон, необходимо -
не проходите люди мимо -
дыханье ледяной зимы?


     6
 
Есть разные людей разряды -
одни добры, иные злы,
вот ангелы, а вот, увы, козлы,
но все мы вместе, все мы рядом.
Как небо, заалев, даёт,
то нисхожденье, то восход,
пропев настойчиво, натужно,
так и для нас - хвала, всё нужно.
Всему свой час, своя пора -
намаявшись, поспать я рад.
Но есть средь нас особоя порода,
те, кому час не час и день не день -
судьбу возьми в иголку вдень!-
смесь три на три, похлеще водорода.
Иной, пусть гад, простит другого,
а эти, преступив, преступят снова.
Хоть Богу молятся премного,
душа - на откуп отдана,
коль нет прощенья - нет и Бога,
а есть один лишь сатана.
Мне скажут - тише ты, уймись!
Не бедствуешь и - ладно,
не стоит - пас, пусть будет вист,
вон - на полу кус шоколада...
Отвечу - шоколад люблю,
его, коль любишь - заработай,
когда ноябрь зловещ и лют,
и не работается что-то.
Как спичкой чиркнут головами,
но не своими - мной и вами.
Хоть составляют только часть,
но претендуют несть из рая,
внимательно судьбе учась.
Чтоб выше быть - они, о знают,
не обязательно быть лучше,
довольно, видно, и того,
что в грязь заплёван небосвод,
и кал под лупой был изучен.


     7

Вот выдали диплом, фуражку,
и лейтенанта вдел в погон,
как в Бога в справедливость он
уверовал, а по ти-ви всё - Рашка...
И кушать не было чего-с,
хоть собирались все в Давос.
Смеясь, твердили по ти-ви:
"Вам будут раи!", ады вив.
Не верил Саша ни чему,
звезда чертила путь ему.
Теперь, когда ушла казарма,
все эти тумбочки, постели,
друзья, окончив небо еле-еле,
с подругами сошлись попарно.
О флот! О море! О весна!
не хватит, чтоб любить вас, сна.
И даже если это Мурманск,
стяжать нам хочется, друзья.
И в будущее въехали - он, Ума Турман,
Гаттаку из любви изъяв.
То есть, и в будущем, и в Ялте,
не то, что в Мурманске - пари!
И помполит, убогий Вятлин,
пронюхав, что-то говорил -
мол, знает он, что все оценки
получены за денег вал.
Но Сашку нашего он, thank you,
взасос и в губы целовал
за то, что тот учился тяжко,
без денег, без руки, бедняжка.
И вот впервые он подлодку,
спускаясь с кручи, увидал,
немножко выпив белой водки...
Закат светился бел и ал.
Она у стапелей внизу стояла,
громадная, как ангел сам,
и отражались небеса
в волнах и в душах нежно, ало.


   8

Все ручки на борту потрогал -
такие гладкие они,
светились призрачно огни,
и командир бабачил строго.
Мечтал, как под водой идёт,
вверху - пятьсот, приказ, и вот
пускают в борт врагу торпеду,
назло несчастиям и бедам,
шипит, звенит, гремит волна,
не хочешь мира, значит - на!..
Тут вдруг, приятель разбудил,
шепча на ухо - "Саш, тебя!"
И точно вермут пригубя,
услышал он - какое диво!-
"Вы?"- командир спросил. "Так точно!"
И голова вдруг обесточена...
"Ваш пост тринадцать - принимайте!"
И только в шесть сообразил,
черна шинель, белёсы майки,
молившись пальцем, лив узи -
что с номером тут, да, не чисто,
почувствовал - правы друзья!-
сказав, на лекаря учись ты,
во славу тела воссияв.
Жена молила - "Может быть, не поздно,
пожалуйста - уйди!
Погибнешь, будешь неопознан,
по корпусу - бум-бум, динь-динь..."
Он щёку ей поцеловал,
сам чувствуя претензий вал.
Сказал - быть наперво России,
потом уж - нам с тобой.
И океан зелёный, синий,
подарит розовый прибой.
Оксана в обморок упала,
потом, одумавшись, проснулась.
и думала - какая дурость!
Мечтала - деньги, бал, и бала...


   9

И вот поход, России - слава!
флаг белый рвётся на ветру,
и волны, налетев, сотрут;
коль птица, то - летай, моряк - то плавай!
Плисеев ручки закрутил,
лил поп, воскреснув, из кадил.
Гуденье атомного сердца -
о, слышали б - стокатто, скерцо,
команды строгие звучат,
железный рэп, высокий чат!
Не хочется, а надо делать,
в порту жену поцеловав,
кружилась, Боже, голова...
Душа - душа, а тело - тело.
Ушла подлодка в глубину,
противника вот-вот минув.
Кто был хоть день военным, знает,
война - особый организм,
и коль наследственность дурная,
то падаешь всё дальше вниз.
И господин всего есть случай,
с утра ты встал, споткнулся, вот -
какой ты, право, невезучий,
какой ты всё же - обормот!
Одно - когда ты сам с собою,
другое - женщина сидит,
готовься, милый мой, ты к бою,
как будто грозный Флавий Тит.
Но Рим есть правда лишь отчасти,
в ученьях Саша принимал участье.
Никто не думал, не гадал
во всей прекраснейшей подлодке,
умрёт что скоро каждый - да,
из тела будучи весь соткан...
Перед трагедией - последний миг,
не знал Плисеев, бедный Саша,
голубоглазый, смелый, Russian,
что памятник себе воздвиг.


   10

Пусть остановится мгновенье,
улыбки пусть всегда цветут,
тьма - там, свет яркий - тут,
стараниями, адом, венами.
Пока неслась в "Орёл" торпеда,
размыслим мы, судьбу изведав,
что есть она, eternity, судьба,
как отбирает, всё же - дав,
и человеку почему
даны мучения ему.
Был капитан, конечно, в рубке,
он добр и мудр, но пожелал
помощникам ретивым зла,
без компромисса, без уступки.
И каждый в глубине матрос
пусть лучше бы в душе подрос.
Пока копаемся в себе мы,-
в Америке, на континенте,
трудясь, на мелководьи мыв,
купили и мозги и пальцы энти.
История стремится так -
нет мистики и нет призванья,
коли по жизни я простак,
на цыпочки превстань я.
Не слишком сложно?- всё же нет,
вот-вот трёмстам погибнуть.
Но совесть нынче - звон монет,
вершат - бен-сволочи и ибн-муть.
Но Саша праведен ведь был!
Ничто просил он у судьбы.
Нет, нет, там, где успеха много,
где женщина, восстав, не спит,
вчера быв цацей, недотрогой,
сегодня - Флавий, гляньте, Тит.
За всё платить на этом свете надо,
сегодня - им, а завтра - нам.
Какая-то звенит луна...
Какой-то там, смеюсь, Бен-Ладен...


    11

Когда ты утвердил одно,
так повелось на свете этом -
небес ряды, планеты, -
то падаешь, скользишь на дно.
Миллионер ты, завтра нищий,
несчастия других твоя есть пища,
поскольку деньги это - мусор,
творение хохла, индуса
помноженное на коэффициент -
не хватит золота и рент,
чтобы с лихвой себе воздать.
Берёшь ты, требуя лихву,
на грудь, а также и на ху...
Что погубило тебя? Мзда.
Пять хочешь взять, получится - 15,
а не боишься обознаться?
Жизнь это жизнь, а смерть есть смерть,
то есть упал, споткнулся.
Коль вы не знаете, то - верьте,
не веришь коль - нагнулся.
Хотел добиться я чего-то,
припомню случай я как раз,
и случай был беспечный, вот он,
поцеловаться я горазд...
Хотел дать большее, дав меньше,
вначале будто б всё не так.
Павлуша, выпив, деревенщина,
послушав новости, простак.
Хотя как посмотреть, пив-выпив,
Распутин был, почти Столыпин,
и циклы крутятся - да, нет,
мы поцелуемся, не любим,
вращенье голубых планет,
снимайте валенки и шубы!
Грядёт - насупимся - зима,
сее терпеть готов будь всяк.
Давал тебе, вздохнув, пустяк,
любовь, как сливки, я взимаю.


   12

Но я отвлёкся. Хоть любовь
важна, Россия как и Герцен,
всё ж я, ладонь кладя на сердце,
скорее воин, не playboy.
Когда "Орёл", подводный ангел,
сильней, чем миллион мустангов,
летел, звеня, сквозь толщи вод,
случилось, Боже мой ты, вот -
из-за подводного холма
взошла стальная голова,
стеклянные глаза смотрели,
как движется "Орёл", забыв,
что есть веления судьбы,
и шум винтов стелился еле-еле.
В эфире на мгновенье - тишина,
в подсобке брился старшина...
Весь мир поделен на две части -
коль не умеешь создавать - бери,
и боль, и горе, даже - счастье
есть жизни незабвенный ритм.
В одной - старанье созидает,
в другой старание - убьёт.
И даже старина седая
поведает нам истину, её.
Нужна была, как выпить, заваруха,
на пол-Урала и на пол-Москвы,
пузырь чтоб долларовый сбухать,
когда я болен - кашляю, а вы?
Какой-то молодой дурак,
не зная, что он друг, не враг,
из города Мюррей, Кентукки,
не ведая, что люди - на цепи,
надеясь, что родятся дети, внуки,
брелок на шею нацепив,
вскричав помпезное "Yes, sir!" -
был отдан дьяволу на откуп,
нажал на красную на кнопку...
Под ложечкой горит, сосёт...


    13

Наш командир, полновник Корнев,
конечно, тёртый был калач,
узнав шальной торпеды плач,
он повернуть хотел проворно.
"Вали налево, полный ход!"-
он рулевому - во весь рот.
Секунды быстрые пошли,
уйдёт, уверен был,- шалишь!
Видал он в жизни не такое,
когда ход времени ускорен.
И тут взметнулся жёлтый шар,
обшивка, переборка, люди,
смешались, как гранит и слюды,
вода неслась, огонь туша.
Евангелий страшней и Тор
под небом круглый вздулся горб.
Плисеев был в 13-м отсеке,
когда удар произошёл,
ещё - А.Жулев, Б.Сусекин,
под носом у двоих - пушок.
Смела двоих ударная волна,
Плисеев, старший, удержался,
глотая воду. Ах, сполна
дождь огненный разил ужасный...
Рычаг он видел на панели,
достать - чтоб приунять реактор!
Инструкцией был шаг сей велен,
иначе взрыв, как от терракта...
В последний миг он самый-самый
вдруг дотянулся... И Оксана
привидилась тотчас, взыграли нервы.
Насквозь осколком был пронзён,
не чуял боли он, во-первых,
и - будто бы явился сон.
Как будто бы не умер, во-вторых, он,
увидел, что вне бед теперь и зол,
громадней, ярче тысяч солнц,
и - как в пустыне стало тихо.


     14

У Путина на даче ударил телефон,
сказали - так и так, погибла лодка.
Он только что из бани, стыла сотка.
"Что делать, Президент?"- понизив тон.
"Живые есть?" - "Так точно!
Но выходы все раскурочены."
"Немедленно спасать!"- стакан оставив,
отрезал он дрожащими устами.
Но в Главной ставке адмирал
со странною фамилией - Карал,
он ЦРУ был завербован,
в далёком семьдесят восьмом году,
развратник, пьяница и тугодум,
за миллионы купят там любого.
Он деятельность большую развернул,
не человек, не офицер - зверь, ну -
не знали чтоб в Москве и на Урале,
подлодка канула от чьей руки,
и как в мученьях умирали
российские святые моряки.
Им, повторим, всем было надо,
магнатам чёрным, белым,
финансовое подунять торнадо,
а тут война - святое дело.
"Ну что, спасли, мать вашу?"-
кричал всё время в гневе Путин.
"Спасаем,- отвечали.- Сложно, страшно...
Спасём, уверены вы будьте..."
И так тянули, сволочи, пока,
не стихла SOS в обшивку моряка.
В Москву из Вашингтогна потянулись
бесчисленные скорбные послы,
баблом набитые таща баулы,
и миротворцами прослыв.
В который раз уже Россия,
плюют в тебя, на крест воздев,
за то, что добрая везде,
что так божественно красива.


    15

Выходили на площадь люди,
глухо зрел в душах злобный протест,
кто захочет - не пьёт и не ест,
выводил их какой-то Калюдин.
Проходил подготовку он в Йеле
и по-русски твердил еле-еле.
Отвечал на запрос, царь повес,
каблуками прищёлкнув он - есть!
Но милиция, слава-те Господи
повязала всех - тост один!
И Оксана, вдова, посмотрела,
как на улицах толпы кричат,
и какая-то, блять, колонча
всё давила: "Где тело, где тело?"
И зашторила плотно окно:
"Не пошло бы всё на хрен оно!.."
День бурлила толпа, возмущалась,
разошлись, как один, на второй,
потому что вонзилось в сталь жало,
и, зачуханная,- пала их Троя.
Как стояла Россия, так будет стоять,
вчера с Польшей, сегодня - чуть меньше,
утверждаю, познав чудеса, это я,
сказал больше б, ударил бы - лень же!
И сегодня, прощая, Россия, она,
собирается с силами, матушка.
И падёт, посрамлён, сатана...
Хочешь яблоко, хочешь томат, душа?
Удивительное моё ты детство,
ах, наелся, напился я наконец-то...
Вот финал этой грустной истории,-
не люблю сего слова - finita - я,
из  шеренги выбившись то ли я,
то ли - построившись в ряд.
Саша Плисеев, хоть и погиб,
других всех живей он иначе.
Их гибелью был обозначен
истории большой перегиб.


     * * *

День алый - будет времечко -
и видится, что - да,
посыпятся, как семечки,
большие города...
Пойдут бомбардировщики
и резать и шерстить
дома мои и рощи те,
с утра и до шести.

Ах, дедушка, ах дедушка,
зачем же ты сказал,
что я - мы, вы, ты - следующий,
и - началась буза.
Я думал, только год пройдёт,
забудутся года,
и вдруг какой-то идиот
посыл могучий дав,

желая сделать лучшее
и получить всех Шив,
кричал надрывно, будь же ты
как бы помягче - жив.
Всё потому что есть пророк,
зовётся он - судьба.
Вот Бог, а вон - порог,
споткнувшись и упав.

Закончу, хватит, надо спать,
ложись и ты, судьба.
Взлетел вчера я, кстати,
на дно почти упав.
Засну, зажмурив очи я,
запрячу пистолет.
И стих мой ярко воссияв
на миллионы лет.




    2002


Заставка из И-нета.